Воспоминания

Настал 1868 г., и мы с женою 2 января, оставив детей на попечении близких знакомых, поехали в Москву и Петербург. В Москве мы виделись со всеми родными, но у нас и в помыслах не было, что один из них близок к смерти.

На обратном пути из Петербурга, приехав к тетушке часу во втором дня, мы были удивлены, что не застали дома бабушку Ольгу Яковлевну. На вопрос наш, куда она уехала, нам сказали, что она у Ивановых, потому что Александр Павлович Иванов при смерти болен. Оставив Домнику у тетушки, я сейчас же, даже не переодеваясь, поехал к Ивановым, которые тогда жили в казенной квартире при Константиновском межевом институте. Я застал Александра Павловича уже в предсмертной агонии, и он вскоре при мне же и скончался. Уезжая в Петербург, мы видели его бодрым и здоровым и вот через 10 дней застали его уже мертвым! Причина столь неожиданной кончины, как говорили тогда, была следующая: у одного из воспитанников межевого института сделалась какая-то злокачественная опухоль под мышкою правой руки. Александр Павлович, как институтский врач, пользовавший этого воспитанника, оказался вынужденным сделать операцию и вырезать эту опухоль, что успешно и исполнил. Но делая операцию, он не обратил внимания, что у него самого на руке была небольшая язвинка. Гной больного, попавши на эту язвинку, заразил и самого оператора, и он заболел тою же болезнью, как и студент, т. е. тою же злокачественною опухолью. Удачная операция спасла студента, и он выздоровел, и была причиною смерти самого оператора! Бедная сестра Верочка была вне себя от ужаса. Остаться в молодых летах (39 лет) беспомощною вдовой с десятью сиротами, из коих старшая была уже совершеннолетняя, а младшие совершенные еще дети. Сам Александр Павлович умер далеко еще не стариком, ему было с небольшим 50 лет (52–53 года).

Александр Павлович последнее время заведовал делами тетушки и был назначен ее душеприказчиком. Дела же тетушки были в сильном расстройстве. Дело в том, что бабушке Ольге Яковлевне, которая, за болезнью тетушки, почти всем распоряжалась самовольно (и некому было сдержать ее в границах законности), показалось мало законных 5 %, которые они получали с капитала, оставленного дядею, каковых процентов получалось ежегодно свыше 8 тысяч рублей. И вот с помощью Александра Павловича были подысканы частные лица, которые взяли все почти капиталы тетушки из 10 % под залоги недвижимых имений; они внесли вперед проценты за первый год, а на втором уже отказались платить их, говоря и распространяя слухи, что дураков еще в Москве не мало, которые дают чистые денежки под залоги, не стоящие и половины взятой суммы. Таким образом, тетушка осталась и без капиталов, и без процентов, на которые можно было бы жить. Видя такое безвыходное положение, бабушка Ольга Яковлевна хватилась за меня, как утопающая за соломинку, и случилось то, что описано мною выше на страницах этих воспоминаний, т. е. что меня упросили согласиться быть опекуном над личностью и имуществом тетушки Александры Федоровны, совместно с Владимиром Ивановичем Веселовским.

Для официального освидетельствования тетушки в ее умственных способностях к ней, как уважаемой личности, все присутствие приехало на дом в лице губернатора, обер-полицмейстера и советников губернского правления и, конечно, докторов. На все вопросы должностных лиц тетушка только и говорила: «Ключики, ключики, ключики…» и «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!» Конечно, ее признали больною. Я еще не был назначен опекуном над теткою, а уж меня начали бомбардировать письмами сестры. В письме ко мне сестра Варвара Михайловна жалуется на бабушку Ольгу Яковлевну, говоря, что она в один год прожила более 15 тысяч рублей, и что в настоящее время, видимо, передает многие вещи (как, например, некоторую мебель) лакею Василию, который со смерти дяди все еще продолжал у них жить со всем своим семейством. При этом сестра комично говорит, что хочет высказать все это бабке и поссориться с ней… но тут же, как бы спохватившись, спрашивает, можно ли это, т. е. не великий ли в этом риск? Видимо, что они все понимали, что бабка поступает неправильно и незаконно, но все боялись и слово вымолвить против ее распоряжений, боясь заслужить ее гнев.

В другом письме от 12 июня Варвара Михайловна вновь жалуется на своевольство бабки Ольги Яковлевны, но грубить ей, как видно, не решалась, и проводит мысль, нельзя ли устранить бабку от заведования делами тетки с пенсиею в 500 рублей (каково!!), а тетушку поместить у сестры Верочки. Такие грандиозные планы как пенсион бабке в 500 рублей и отдачу тетки на прокормление сестре Вере Михайловне возникли в головах сестер, верно, при том предположении, что на содержание тетки по-прежнему можно будет тратить по 7–8 тысяч в год. Но как это оказалось впоследствии невозможным, то и мечты их разлетелись как мыльные пузыри.

Сестра Вера Михайловна тоже писала ко мне 3 июня и просила вообще о помощи из опекунских средств. Какой наивный цинизм! Как будто бы это можно было сделать, не делая обманов и подлогов! И, в конце концов, тоже проводила мысль о передаче ей тетушки на прокормление. Но эти мечты, как и помянутые выше, оказались только мыльными пузырями.

Наконец 16 июня я получил уведомление от Веселовского о назначении нас обоих опекунами над личностью и имуществом дворянки А. Ф. Куманиной. Указ об этом дворянской опеки последовал 10 июня 1868 года, общий на нас обоих. В письме своем Веселовский просил меня немедленно приехать в Москву для совещаний о совместных наших действиях как опекунов.

Я в Москву поехал и тут в первый раз в подробности познакомился с завещанием тетушки. Об нем я слышал мельком от бабушки, которая упомянула, что в этом завещании и я не забыт и что мне назначено 10 тыс. рублей, но в точности я завещания не знал и не был уверен, что и я состою одним из наследников к имуществу тетушки. Вот этот документ:

Во имя Отца и Сына и Святого духа, аминь. Я, нижеподписавшаяся, дворянка Московской губернии Александра Федорова, дочь Куманина, находясь в здравом рассудке и твердой памяти, пожелала заблаговременно распорядиться принадлежащим мне денежным капиталом и движимым имуществом, которое после смерти моей назначаю последующим лицам таким образом: из капитала моего, заключающегося в государственных банковых 5 % билетах, выделить родным племянникам моим: коллежскому асессору Андрею Михайлову Достоевскому десять тысяч рублей. Коллежскому асессору Николаю Михайлову Достоевскому девять тысяч рублей. Племянницам моим: супруге действительного статского советника Вере Михайловне по мужу Ивановой двадцать тысяч пятьсот рублей. Супруге полковника Александре Михайловне по мужу Голеновской двадцать тысяч пятьсот рублей. Вдове надворного советника Варваре Михайловне по мужу Карепиной десять тысяч двести пятьдесят рублей. Вдове коллежского советника Анне Григорьевой по мужу Казанской две тысячи пятьдесят рублей. Вдове коллежского секретаря Марье Григорьевой по мужу Ивановой две тысячи пятьдесят рублей. Дочерям коллежского советника Дмитрия Ивановича Ставровского девицам Ольге и Анне каждой по две тысячи рублей. Внукам моим капитану Павлу Петровичу Казанскому две тысячи шестьсот рублей. Поручику Петру Петровичу Казанскому и прапорщику Константину Петровичу Казанскому каждому по одной тысяче рублей. Дочерям отставного подпоручика Михаила Михайлова Достоевского девицам Марии три тысячи триста рублей и Екатерине три тысячи рублей, которые и предоставляю душеприказчику выдать им по выходе их в замужество или по достижении совершеннолетия.

Сестре моей, супруге коллежского секретаря Ольге Федоровне по мужу Шер десять тысяч двести пятьдесят рублей. Московской купчихе вдове Ольге Яковлевне Нечаевой десять тысяч двести пятьдесят рублей. Воспитаннице моей московской мещанке Лидии Васильевне Поляковой пять тысяч рублей. Дочери покойного духовника моего, бывшего священником при Козьмодемьянской, что на Покровке, церкви, отца Симеона девице Елисавете Семеновой две тысячи рублей. Служившей при мне московской мещанке девице Ирине Архиповой триста рублей. Из четырнадцати тысяч рублей, остающихся за вышесказанным выделом капитала моего назначаю: восемь тысяч на погребение тела моего и для подачи на поминовение моей души, равно и на расходы по исполнению моего духовного завещания и шесть тысяч в Козьмодемьянскую, что на Покровке, церковь, с тем, чтобы с полученных с сего капитала процентов половина поступала бы на украшение церкви, а другая половина в пользу священно-церковных служителей той церкви на вечное поминовение души моей. Что касается до движимого имущества, принадлежащего мне, то назначаю из оного: все серебро, заключающееся как в столовой и чайной посуде, так и в разных вещах, равно весь гардероб мой, меховые вещи, посуду фарфоровую, фаянсовую, хрустальную и медную, часы и бронзу предоставляю трем племянницам моим: Вере Ивановой, Александре Голеновской и Варваре Карепиной, которым разделить все означенное между собою поровну и полюбовно. Экипажи мои, лошадей, всю находящуюся в занимаемом мною доме мебель, библиотеку, картины, ковры, зеркала, кухонную каменную, деревянную, железную посуду и громоздкие хозяйственные принадлежности завещаю продать и из вырученных денег одну часть употребить на раздачу прислуге моей, которая во время кончины моей будет находиться при мне, а другую часть раздать бедным на поминовение моей души. Буде, волею Божьею, кто-либо из упомянутых здесь наследников моих окончит жизнь прежде меня, то назначенная ему от меня часть должна поступить его законным наследникам. Так как племянники мои отставной подпоручик Михаил Михайлов Достоевский и отставной подпоручик Федор Михайлов Достоевский и остальные мои родственники получили уже от меня награды, то дальнейшего участия в наследстве по сему завещанию иметь не должны. Для исполнения воли моей, изъясненной в сем завещании, назначаю душеприказчиком действительного статского советника Александра Павловича Иванова, которого и прошу исполнить все выраженное здесь в точности. В распоряжениях его по продаже движимого имущества и назначению вырученных за то денег никому из наследников моих от него, Иванова, отчета не требовать, равно и восемью тысячами, назначенными мною на погребение и раздачу бедным и на другие расходы волен он распорядиться безотчетно по своему усмотрению. Так как принадлежащий мне капитал заключается в государственных 5 % банковых билетах, то для выдачи каждому из наследников моих назначенной ему части имеет г. душеприказчик сказанные билеты обменять на таковые же, причем предоставляется на усмотрение его: написать ли билеты на имя каждого наследника или на предъявителя. При выдаче назначенных частей, те суммы, которые не могут быть обращены в 5 % банковые билеты выдавать наличными деньгами, применяясь к биржевому курсу билетов. Причем присовокупляю, что если по смерти моей останется капитала моего недостаточно для выдачи сполна наград наследникам, то душеприказчик обязан сделать расчет, сколько придется каждому из моих наследников на рубль назначенной ему награды, а если после смерти останется лишний капитал за выдачею наследникам наград, то остающуюся сумму душеприказчик может употребить на раздачу бедным по его усмотрению. Аминь. Москва. Сентября 20 дня 1865 года. — Сие духовное завещание со слов завещательницы дворянки Александры Федоровны Куманиной, при здравом ее рассудке и твердой ее памяти, сочинял и набело писал губернский секретарь Матвей Петров Алябин. К сему духовному завещанию дворянка Александра Федоровна Куманина руку приложила. — Что сие духовное завещание по юле завещательницы дворянки Александры Федоровны Куманиной писано губернским секретарем Матвеем Петровым Алябиным и ею лично при мне подписано, при здравом ее уме и твердой памяти, в том свидетельствую и подписуюсь коллежский асессор, доктор медицины, Эрнест Федорович Шуберский. — Что сие духовное завещание по воле завещательницы дворянки Александры Федоровой Куманиной писано губернским секретарем Матвеем Петровым Алябиным и ею лично при мне подписано, при здравом уме и твердой памяти, в том свидетельствую и подписуюсь подполковник Павел Лаврентьев Протопопов. — Что сие духовное завещание по воле завещательницы дворянки Александры Федоровны Куманиной писано губернским секретарем Матвеем Петровым Алябиным и ею лично при мне подписано, при здравом ее уме и твердой памяти, в том свидетельствую и подписуюсь поручик Владимир Михайлов Сахоцкий. В том же свидетельствую и подписуюсь коллежский секретарь Гавриил Федоров Асафов.