Страница 90 из 127
— Пока я буду искать два бокала с коньяком, почему бы тебе не подождать меня в спальне? Хотя, может быть, ты все же предпочитаешь какие-то иные места?
Она поднялась с места и направилась к дверям, а он повернулся к серванту. Уже входя в спальню, она услышала команду, небрежно брошенную им через плечо.
— Сними только на минутку эту сорочку, сокровище мое, и не торопись пока забираться в постель, хорошо? Созерцание этих изумительных линий и очертаний вызывает во мне самые захватывающие идеи и образы, должен тебе признаться.
Она с шумом вдохнула воздух и, повернувшись на своих голых пятках к нему, яростно сверкнула глазами, отчетливо выделявшимися на внезапно побледневшем, напряженном лице.
— Только ради Бога, Николас! Неужели ты еще мало времени потратил на эти маленькие жестокие игры? Тебе удалось убедить меня в бесполезности сопротивления, так зачем же грубить снова? Проинструктируйте меня, какого рода представление вам хочется увидеть, милорд, и я сделаю все, что пожелаете, и так быстро, как только смогу. Вы желаете, чтобы я вернула вам вашу рубашку и обнажила свои груди — пожалуйста! — Ее пальцы уже сердито дергали пуговицы, пока она еще продолжала говорить, и через несколько томительных мгновений она сорвала ее с плеч, едва не разорвав, и презрительно кинула в его сторону, оставшись стоять на месте, похожая на яростную и гордую молодую амазонку; на ее обнаженных золотистых грудях играли багровые отблески камина. — А теперь, лорд Эмбри? Что вы мне еще прикажете сделать? — У нее слегка задрожал голос от тех неистовых эмоций, которые ее сейчас обуревали, но она даже не вздрогнула, когда он, сделав несколько больших шагов, приблизился, всем своим видом показывая намерение наброситься на нее.
Впрочем, Николас и сам еще не вполне был уверен в собственных планах, потому что внезапно остановился, подойдя к ней почти вплотную. А она уже сжала кулаки и слегка расставила ноги, сверкая на него ненавидящим взором пленницы. У его девочки-жены из Калифорнии были черные креольские глаза, которые тоже умели смотреть на него таким же взором. Немые глаза животного, наполненные слезами, ненавистью, раздражением и отвращением, которые внезапно отводили взор, сталкиваясь с его глазами и не понимая, что и он тоже пойман этой же самой ловушкой. И если бы тогда в действие не вмешался рок?.. Но эти глаза не выражали ни страха, ни отвращения; а ее высокие остроконечные груди выглядели сейчас так, словно были выкрашены лунным светом, первый раз он видел их такими, и они еще слегка колыхались от ее сердитого и быстрого дыхания, великолепно контрастируя с бронзовой копной волос, которой она раздраженно потряхивала под его долгим, изучающим взглядом.
Он еще не сказал ни слова, подумала Алекса, он что, надеется разволновать ее таким образом, смотря оценивающим взором, словно на рабыню, выставленную на аукционе? И чего он в конце концов от нее еще хочет?
— Повернись, — неожиданно скомандовал он, и она даже открыла рот от изумления, непонимающе воззрившись на него. Тогда он повторил, на этот раз более грубо и нетерпеливо: — Повернись, моя дорогая, твои груди очаровательны, и ты сама об этом знаешь, но твой зад еще более соблазнителен. Почему бы тебе не проследовать в спальню впереди меня, а уж там я выскажу тебе следующее требование, хорошо? Несколько мгновений назад ты грозилась исполнить свою роль и сыграть передо мной представление со всем усердием и проворством, если мне не изменяет память!
С видимым усилием Алекса прикусила язык и сдержала те протестующие слова, которые готовы были с него сорваться, а для верности еще и твердо поджала губы. Бросив на него еще один презрительно-ненавидящий взгляд, она повернулась на пятках, расправив плечи и высоко держа голову, словно аристократ, направляющийся к месту казни.
— Стой там, возле кровати, где ты сейчас стоишь. Из тебя мог бы получиться хороший солдат, моя радость. И даже стоишь ты так, что я не устаю восхищаться этой очаровательной картиной. Хорошо бы тебя изобразить в таком виде — пиратка, взятая в плен, обезоруженная и ждущая приказаний. Скажи-ка мне, неужели это испытание кажется тебе таким же мучительным, как знаменитая пиратская казнь — прогулка на доске в океане, кишащем голодными акулами?
— И даже намного хуже, смею тебя уверить. Это мое признание удовлетворило вашу светлость?
Роняя эти холодные слова, Алекса невольно прикусила губу, когда почувствовала, что он приблизился и встал позади нее. Что он теперь намеревается с ней делать? О Боже! Как фантасмагорично выглядят эти уроки, когда ее пытаются научить играть роль шлюхи! Делай то и делай это или позволь мужчине сделать с тобой то и это — все тщательно рассчитано, а потому единственный шанс противостоять этому — нащупать его собственные слабости и сыграть на них, чтобы в конечном счете он стал их рабом и рабом той женщины, которая сумеет их обнаружить. Далила… Саломея… Клеопатра… и бесконечное число других. Великие куртизанки, которые управляли мужчинами, заставляя их сходить с ума. Ни одна из них не стояла бы сейчас здесь, такой же жесткой и ломкой, как сухая хворостинка, которую можно без труда сломать пополам. Любая из них сама бы превратилась в агрессора и имела своего врага в постели как легкую добычу. Или… или, наоборот, они притворились бы побежденными, чтобы превратить свое поражение в подлинную победу. «Покоренная победительница… подумай об этом, Алекса! — скомандовала она самой себе. — Думай именно об этом, что ты сейчас поняла, и постарайся использовать эту идею».
Ее почти парализовало, в то время как он — ее враг и противник — словно бы почувствовал ее мысли и стал действовать так, как должна была бы действовать она. Пока происходила эта комедия с ужином, он успел надеть свою рубашку, застегнув ее лишь на две или три пуговицы, но сейчас Алекса почувствовала, как он прижался голой грудью к ее обнаженной спине, а его руки охватили ее, словно колонны атакующей армии, — уверенность в победе была так велика, что они все более интимно овладевали ее пойманным телом.
Первым инстинктивным движением Алексы было желание отстраниться, но оно было мягко подавлено его руками, выпустившими ее груди и переместившимися к ее бедрам, осторожно раздвигая и проникая между них. Он держал ее так плотно, что она вынуждена была чувствовать все то, что он и хотел заставить ее почувствовать, удивляясь при этом, насколько далеко он может зайти.
— А сейчас, — тихо прошептал он на ухо Алексе, — развяжи эту чертову ленту. Ты говорила, что хочешь, чтобы все побыстрее закончилось? Тогда продемонстрируй мне некоторые из тех трюков, которым ты научилась от своих последних любовников в борделях; и тогда, возможно, твое желание исполнится. — Произнося все это, он отстранил ее неловкие пальцы и развязал ленту сам, прежде чем Алекса, пребывая в каком-то странном изумлении, поняла, что он имеет в виду.
— Нет! — сердито воскликнула она и затем повторила это снова, чувствуя, как он, заломив ей руки за спину, толкает ее вперед, так что она почти упала лицом в кровать. Его пальцы стискивали ее запястья, как наручники, причинив немилосердную боль, как только она попыталась вырваться. Но на этот раз она не стала кричать, а только тяжело задышала, позволив ему воспользоваться свободной рукой, чтобы яростно сорвать с нее брюки, спустив их почти до лодыжек, что сделало ее еще более беспомощной, тем более что он и так навалился всей тяжестью своего тела.
— Ну а теперь мы наконец сможем поговорить откровенно, — с явным удовольствием сказал Николас и добавил: — Веди себя спокойно, любимая, иначе я буду вынужден вывихнуть тебе руку, и потом мне придется вставлять ее на место, а это довольно болезненная операция. Итак, я полагаю, что ты сделаешь все, что обещала, и, возможно, даже получишь от этого какое-то удовольствие.
Даже после того как он освободил ее, Алекса продолжала лежать неподвижно, причем ее пальцы были тесно переплетены между собой, а руки подняты над головой. «Расслабься, — скомандовала она себе, — или, наоборот, одеревеней». Почему только ее ненадежное тело не подчиняется разумным командам, посылаемым ее мозгом? Руки болели почти невыносимо, но она не позволила себе пожаловаться ему на это, поскольку ожидала от него дальнейших мучений. «Я ненавижу его! — яростно подумала она. — Ненавижу, ненавижу! Только бы это закончилось поскорее, и только бы он не получил от этого удовольствия!»