Оковы страсти

— Проклятие! Мне следовало бы…

Он отпрыгнул в сторону, и вовремя, потому что ее плечи содрогнулись, а ее тело стало безудержно освобождаться от соленой воды, которой она наглоталась.

Когда все закончилось, Алексе едва хватило сил, чтобы пройти немного вперед. Она упала, зарывшись лицом в песок, и лежала не шевелясь, почти без сознания. Она забыла о происшедшем, забыла о нем… забыла обо всем, кроме этого ужасного, отвратительного чувства тошноты и головокружения, которое так внезапно охватило ее. Она продолжала неподвижно лежать на песке, ни о чем не думая, а ее мозг подсознательно фиксировал какие-то мелкие, незначительные вещи. Например, шум волн, бьющихся о берег, запах песка, ощущение тяжести во всем теле, как будто она была придавлена мокрой одеждой и гривой намокших волос. Ей не хотелось ни двигаться, ни думать. Ей только хотелось заснуть, а потом проснуться в собственной кровати дома и с облегчением убедиться, что все это был лишь ночной кошмар. Дом, с его знакомыми звуками и запахами, с утренней прохладой, заставлявшей ее повыше натягивать одеяло. Иногда она укрывалась с головой, чтобы не слышать сквозь открытое окно громкое птичье пение и тягучие песни тамильцев, работающих на кофейных плантациях. Но, в конце концов, ее всегда будил знакомый запах: серо-голубой дымок, идущий с кухни, наполненный запахом карри и кипящего черного чая, врывался в комнату, когда старая няня-туземка приносила ей чашку чая, чтобы Алекса смогла наконец окончательно проснуться. Ее воспоминания были настолько сильными и яркими, что Алексе показалось, что она сейчас услышит голос няни, ругающий ее за то, что она все еще лежит в постели, а потом хитро напоминающий ей, что ее лошадь уже оседлана и настолько возбуждена, что конюх едва удерживает ее и грозится поехать на ней сам, если мисс в ближайшее время не спустится.

— Он бы лучше…

Алекса поняла, что говорит это вслух. Она настолько погрузилась в свои воспоминания, что была почти поражена, когда почувствовала на своем теле мокрую одежду.

Ко всему этому еще добавился и презрительный голос, который показался ей неприятно знакомым:

— Надеюсь, что не я был объектом ваших девичьих грез, мисс Ховард?

— Я… что?.. Что вы делаете?

Когда ее глаза снова смогли видеть, а сознание вернулось в неприглядную реальность, Алекса поняла, что смотрит прямо в лицо человеку, которого ей не хотелось бы видеть никогда в жизни. Жестокий… ненавистный! Даже несмотря на то, что она не могла четко видеть его лицо в слабом свете звезд, она слишком хорошо помнила его. Это испанец, как, смеясь, называет его кузен, и это его смуглое, резко очерченное лицо с жестким ртом, который никогда по-настоящему не улыбается, а только кривится в неприятной усмешке. Ему почти удалось утопить ее несколько минут назад. Что он собирается сделать с ней сейчас?

Занятая своими мыслями, Алекса не сразу поняла, что он снова обращается к ней тем же сухим тоном:

— Что, по-твоему, я делаю? Думаю, тебе не помешает немножечко вытереть лицо, а то, когда ты будешь возвращаться домой, тебя могут принять за заблудившегося уличного мальчишку. Вот…

Алекса почувствовала, что краснеет от унижения, когда он стал явно осматривать ее с ног до головы.

— Но это, конечно, если ты хочешь вернуться. Прости мне мою прямоту, но я надеюсь, что для твоего же собственного блага ты не оставила какую-нибудь глупую записку или что-нибудь в этом роде, где сообщаешь, что собираешься убежать с виконтом Дирингом?

— Я ничего подобного не делала! И как вы могли подумать, что я способна на такую глупость? Я собиралась лишь поговорить с лордом Чарльзом, хотите верьте, хотите нет. И я не… не… О-о-о!

От ненависти и унижения у Алексы перехватило дыхание, и она смогла лишь протестующе застонать, заметив, как он рассматривает ее. Только теперь она поняла, как ужасно выглядит. Алекса резко потянула платье, чтобы закрыть оголившуюся грудь, и закричала:

— Вы… Вы… бесчувственная скотина! Хам! У вас что, совсем нет совести? Это все из-за вас!..

Алекса в отчаянии замолчала, заметив, что плечи его содрогаются от беззвучного смеха.

— Извини! — наконец сказал он. — Меня так развеселило слово, которое ты употребила. Хам… Хотя, если задуматься, его вполне можно было употребить, правда, оно и не столь колоритно, как другие слова, которыми ты называешь меня.

— Если бы я знала более оскорбительные слова, к которым вы привыкли, я бы, несомненно, использовала их! — Голос Алексы дрожал от возбуждения. — Но сейчас меня интересуете не вы, грубый, отвратительный и бессовестный человек. Меня интересует…

— Вот теперь уже лучше.

Он насмешливо зааплодировал, но Алекса была так утомлена, что, пересилив свой гнев, решила не обращать на этот раз внимания на его колкости и издевательства. Она лишь выпалила:

— Прекратите! Поскольку вы жаждете избавиться от меня и поскольку именно вы виноваты в том, что я оказалась в таком положении, извольте сказать мне, как я объясню свое состояние этой противной старой Лэнгфорд, когда вернусь домой? Она злобная сплетница, и как раз сегодня вечером мы основательно повздорили, поэтому она… Ну, в общем, для нее будет немыслимым счастьем раздуть скандал вокруг моего имени. Что мне делать?

Она заметила, что он передернул плечами, прежде чем ответить неприятным, абсолютно безразличным голосом:

— Я думаю, моя дорогая, что если тебе хватило изобретательности незаметно ускользнуть из дому, то ты сможешь таким же образом и вернуться. А если кто-нибудь случайно заметит тебя и поинтересуется, почему ты такая мокрая, ты всегда можешь ответить, что решила поплавать в ночном океане. В конце концов, на этот раз на тебе надето немного больше одежды, чем в прошлую лунную ночь, не так ли? Уверен, тебе удастся выкрутиться без каких-либо неприятных последствий.

И прежде чем Алекса, которую переполняли гнев и возмущение, смогла вставить хоть слово, он насмешливо продолжил:

— Я совершенно уверен, мисс Ховард, что у вас тонкий и изворотливый ум, который и на этот раз сослужит вам хорошую службу и поможет выйти даже из такого затруднительного положения. А теперь извините…

— Вы испортили мое самое лучшее платье и специально хотели утопить меня, убийца!

Он уже собирался подняться и отряхивал от песка руки, но, услышав эти слова, напрягся, и в его голосе зазвучала угроза:

— А ты испортила мою любимую пару ботинок, которые не только очень дороги мне, но еще и стоят раз в десять больше, чем твоя старомодная тряпка, которая едва прикрывает лодыжки…

— Тряпка? Что такой варвар, как вы, может знать о моде? А что касается ваших старых дурацких ботинок, то мне нет до них никакого дела, поскольку вы сами виноваты в том, что произошло! Больше того, вы даже не представляете себе, как глупо сейчас выглядите в одном ботинке… а… а что касается моих лодыжек, то в данном случае вы мне очень напомнили миссис Лэнгфорд. Вы… вы лицемер! Или вы думаете, что, высказывая мне свои претензии, вы тем самым оправдываете свое отвратительное поведение? И вообще, какое вы имеете право судить? Я пришла сюда, чтобы встретиться с лордом Чарльзом, и наша встреча вас абсолютно не касается, и у вас не было причин накидываться на меня и силой заставлять уступить вашим грубым притязаниям! А когда я не оправдала ваших ожиданий и стала сопротивляться, вы… Вы чуть не утопили меня! О-о… мне не хватает слов, чтобы высказать вам все, поверьте мне. А что касается…

Поскольку во время этой ее длительной тирады он удивленно молчал, хотя в нем и чувствовалось внутреннее напряжение, Алекса, переведя дыхание, продолжала:

— А где ваш кузен, интересно? У него что, такая привычка — просить о конфиденциальном разговоре, давая при этом слово джентльмена, а затем вместо себя присылать вас? Это что, злая игра, в которую вы играете на пару, сеньор, поскольку ваши манеры настолько грубы, что отталкивают женщин? А вы еще когда-то говорили мне о честности и прямоте!..

Его голос вонзился в ее речь, как лезвие бритвы, заставив замолчать: