Подбельский

— Н-да…

— Но главное — газ. На бензине трудно работать. Нужен газ. Хорошо бы построить здесь газовый завод.

— А это уже нереально, и вы сами это хорошо знаете. Надо искать другое решение, — ответил нарком.

— Пожалуй, можно найти и другое решение — возить сюда газ из Петрограда, — сказал Бонч-Бруевич. — Но как?

— У нас достаточно своего почтового транспорта, пусть транспортировка вас меньше всего беспокоит.

— Еще нужна электроэнергия, вставил Бонч-Бруевич. — Да и вода нужна. Нужно бы построить свою электростанцию…

— И это нереально, — так же решительно ответил нарком.

Немного подумав, Подбельский предложил:

— Вот что, товарищи. Я вижу, что дело вы делаете большое и очень нужное, планы у вас большие и хорошие. Но нам срочно необходимы лампы, а вы тут предлагаете заняться капитальным строительством. Не проще ли немедленно переехать вам в другой город и там наладить массовое производство ламп?

Не успели еще Лещинский и Бонч-Бруевич опомниться от неожиданности этого предложения, как нарком сказал, обращаясь к Лещинскому:

— Вот что, Владимир Михайлович. Завтра в двенадцать часов я буду ждать вас в наркомате. Надеюсь, вы адреса не забыли: Большая Дмитровка, двадцать два! Подготовьте список пообстоятельнее — все, что вам потребуется для расширения производства. Учтите: нам нужны свои лампы, и чем скорее, тем лучше…

По правде говоря, Бонч-Бруевич, Лещинский и другие работники лаборатории не особенно полагались на порыв молодого наркома. Ведь и год-полтора тому назад приезжали на радиостанцию представители Временного правительства, тоже интересовались работами по изобретению и изготовлению радиоламп, наобещали «с три короба», но так ничего и не сделали. Не повторится ли и теперь то же самое?

И все-таки до глубокой ночи работники лаборатории составляли список необходимого оборудования. А утром следующего дня Владимир Михайлович Лещинский уже был на приеме у Наркомпочтеля,

Подбельский внимательно прочитал докладную записку и заявку Лещинского.

— Вот что, — сказал он начальнику лаборатории — к первой годовщине Октября должна быть готова первая партия ламп. Переезжайте, куда хотите. Место выбирайте сами. Я обещаю вам, со своей стороны, полное содействие…

Нарком открыл дверцу несгораемого шкафа, извлек оттуда довольно объемистый пакет и передал Лещинскому.

— Здесь вам на переезд и на первое обзаведение. И еще подумайте-ка о привлечении к работе специалистов, а если нужно» и ученых-консультантов. Денег на это мы вам дадим.

Лещинский робко взял пачки ассигнаций. Десять тысяч рублей! Да это же целое состояние! Значит, правительство не только придает серьезное значение производству радиоламп, но и возлагает большую ответственность на скромный коллектив лаборатории.

В Твери с нетерпением ждали возвращения Лещинского. С чем он вернется? Что сказал нарком?

И вот Лещинский вернулся. В этот вечер никто не покидал лабораторий.

А наутро Лещинский и Бонч-Бруевич уже мчались в Казань — в первый город, который показался им подходящим для устройства новой лаборатории. Но после внимательного знакомства с городом решили, что он не подходит — далековато от столицы. Кроме того, где-то поблизости идут бои с белогвардейскими генералами. Из Казани отправились в Нижний Новгород. Местные власти назвали несколько адресов. Длинные помещения казенных винных складов оказались очень неудобными. «Вдовий дом» имени Бугровых и Блинова на Монастырской площади хотя и был добротным, но тоже не подходил для мастерских лаборатории. Более всего отвечало необходимым требованиям совсем недавно оставленное семинаристами здание общежития на Набережной улице, расположенное на живописном высоком берегу Волги.

Здесь, на берегу великой Волги, и суждено было родиться радиотехнической лаборатории.

Уже через несколько дней в здании бывшего общежития семинаристов работа шла полным ходом. Лещинский и Бонч-Бруевич торопились. Осталось всего лишь несколько месяцев до годовщины Октября, и надо было успеть наладить массовый выпуск ламп.

Волновался и народный комиссар, хотя он сразу же почувствовал, что эти люди не подведут. И не ошибся. К годовщине Октября первая большая партия отечественных радиоламп была готова.

В середине ноября нарком доложил об этом Владимиру Ильичу и предложил узаконить положение лаборатории.

2 декабря 1918 года Председатель Совнаркома подписал положение о радиолаборатории Наркомпочтеля. Надо, чтобы «лаборатория явилась первым этапом к организации в России государственного радиотехнического института…» — так записано в декрете правительства, подписанного В. И. Лениным.

Спустя несколько месяцев один за другим в лабораторию пришли крупнейшие ученые в области радио. С петроградского завода «Дека» перебрался в Нижний талантливый инженер Валентин Петрович Вологдин. В начале следующего года, когда развернулись бои с Юденичем под Петроградом, начальник Детскосельской радиостанции Александр Федорович Шорин вывез все оборудование и, взорвав помещение станции, переехал со всем ее штатом в Нижегородскую радиолабораторию. В качестве консультанта был приглашен профессор Владимир Константинович Лебединский, который вскоре сделался душой лаборатории, стал редактором журналов «Радиотехника» и «Телеграфия и телефония без проводов». В лаборатории начались работы по созданию мощных ламп, радиопередатчиков, антенн, машин высокой частоты, ртутных колб, выпрямителей, закладывались основы пишущего радиоприема, телемеханики…

Первая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции была в стране отмечена как самый большой праздник.

6 ноября 1918 года связисты Москвы собрались в просторном зале Московского почтамта на праздничный митинг-концерт.

Ждали выступления наркома.

Вадим Николаевич Подбельский пришел на митинг к самому началу. Целый день он присутствовал на заседаниях VI Чрезвычайного съезда Советов. Он целиком находился под впечатлением только что прослушанного доклада Ленина о первой годовщине Октябрьской социалистической революции и о дальнейших задачах советской власти.

Многолюдный зал бурно встретил Подбельского. И когда гул оваций немного смолк, нарком начал речь:

— Товарищи! Приветствую вас с годовщиной рабоче-крестьянской революции! Тяжелый путь оставили мы позади себя; потоками крови залит этот путь; тень голода и холода витала над нами непрерывно…

Во имя разрушения мира насильников и эксплуататоров, во имя победы труда, победы рабочих и крестьян должны были мы пережить этот период. И сегодня, в день годовщины пролетарской революции, я счастлив приветствовать вас именно с этой величайшей в мире победой…

Снова аплодисменты покрыли слова оратора.

— Дрогнули грозные до сих пор ряды империалистов. Международная буржуазия уже не может скрыть своего страха перед мировым большевизмом. Красный призрак делается неизлечимой болезнью ожиревшей в своем благополучии мировой буржуазии. И это мы должны признать для себя лучшим красным подарком, какой только могла нам поднести мировая история…

Российский рабочий класс и наше беднейшее крестьянство совершили величайшую в истории дерзость. Как же! Рабочие и крестьяне самой бедной, самой некультурной из европейских стран вздумали свергнуть вековое рабство помещиков и капиталистов и взять власть в свои трудовые руки. Какая дерзость!..

Целый год прожили мы вместе, перенесли на своих плечах все тяжелые испытания кровавой волны мировой социальной революции… За это время мы достаточно поняли друг друга, туман лжи и клеветы рассеялся под ударами самой жизни. И те- из вас, в ком действительно бьется горячее трудовое сердце, кто честно и искренне заблуждался, те пришли теперь к нам и сказали: «Наше место среди рабочих и крестьян!»

Зал встретил громовой овацией последние слова наркома.

Вслед за Подбельским выступили комиссар телеграфа Булак, заместитель наркома Любович.