Подбельский

— Скажите мне: вы наборщик или печатник?

— Стереотипер.

— И, наверное, лет тридцать уже работаете у Сытина?

Фабкомовец кивнул.

— Вот видите — тридцать лет работали на хозяина. А мы хотим, чтобы сами «рабочие стали хозяевами, чтобы они сами управляли не только типографиями, но всеми фабриками и заводами, всей Россией.

— Это мы знаем, — вставил другой делегат.

— Вот и хорошо, что знаете. Так вот, мы создали советскую власть, она еще только становится на ноги, а вы ее хотите пинать. А мы этого не позволим.

Вадим Николаевич приподнялся и, бросив в пепельницу уже давно погасшую папиросу, закончил мысль:

— Теперь ответьте: почему вы отказались набирать и печатать в своей типографии «Известия Московского Совета»? Молчите! Вы, значит, хотите свободу только для той печати, которая клевещет на советскую власть?! Не выйдет!

После беседы с комиссаром мнения самих делегатов разошлись. На следующий день состоялось общее собрание рабочих типографии. Под давлением эсеров и меньшевиков собрание приняло резолюцию протеста против закрытия газеты. Присутствовавший на собрании сотрудник эсеровской газеты «Труд» не замедлил в очередном номере употребить самые темные краски, чтобы очернить действия советской власти и изобразить комиссара по делам печати как деспотичного и своевольного человека, а все дело с закрытием газеты как «издевательство над рабочими».

Двадцатого декабря в здании бывшего «Благородного собрания», переименованного после Октября в Дом союзов, собрались на митинг печатники — большевики и сочувствующие им. Ораторы говорили не очень складно, но зато достаточно гневно и страстно. Они клеймили позором тех сытинцев, которые пошли на поводу у контрреволюции и отказались печатать свой рабочий орган — «Известия Московского

Совета». На собрании выступил представитель печатников Петрограда. Он посоветовал московским печатникам последовать примеру Петрограда и избавиться от профсоюзного органа, который придерживается контрреволюционной политики.

Через несколько дней состоялось общемосковское собрание уполномоченных и членов заводских комитетов рабочих печатного труда. Собрание было шумным, то и дело возникали споры. Большинство участников собрания признало власть Советов — сказалась огромная разъяснительная работа большевиков среди типографских рабочих.

Через два дня в помещении Промышленного училища на Миусской площади снова состоялось собрание московских полиграфистов. Теперь уже меньшевики, желая несколько облегчить свое положение, пытались доказать, что отказ сытинцев печатать «Известия» вовсе нельзя назвать саботажем, что этот отказ вызван неправильными действиями Комиссариата по делам печати.

Представители большевиков показали предательскую, антисоветскую роль саботажников. Речи большевистских ораторов были яркими и убедительными, им горячо аплодировали. Закончилось собрание пением «Интернационала».

Под влиянием большевиков началось «отрезвление» рабочих-полиграфистов, освобождение их из-под влияния меньшевиков и эсеров.

И все-таки среди части печатников меньшевики и эсеры пользовались влиянием, встречались среди рабочих-полиграфистов даже и такие, что шли на поводу у контрреволюции. Нет-нет да и появлялись в Москве листовки с сенсационными заголовками явно провокационного характера. Цель их — дезориентировать обывателя, внести смуту в умы и настроения.

Подбельский не на шутку встревожился, услышав однажды утром крики мальчишек-газетчиков: «Призыв всего взрослого мужского населения от восемнадцати до тридцати лет!», «Революция во Франции!»

Комиссариат по делам печати не разрешал экст-ренного выпуска никаких листков. О таких важных событиях, как призыв в армию большого контингента возрастов, тем более о революции во Франции, Подбельский ничего не знал. Что это — хитрость предприимчивых и бойких газетчиков? Или очередная провокация какой-нибудь кадетской либо эсеровской газеты?

Прохожие покупали листки. Купил их и Подбельский. Один из них сообщал читателям, что Смольный якобы предполагает объявить мобилизацию. Другой рассказывал о французской революции… 1879 года.

Подбельский показал оба листка старому другу, председателю Московского Совета Петру Гермогеновичу Смидовичу.

— Пользуясь нашим ротозейством, в городе продолжают орудовать враги, стремятся посеять смуту в народе, — говорил с возмущением Подбельский. — А дельцы и спекулянты на этом еще зарабатывают.

— Надо усилить нашу работу в типографиях. Большевики должны взять их под контроль, тогда никакая контрреволюция не сумеет использовать типографии для агитации против советской власти. Если над всеми типографиями, литографиями и цинкографиями не будет строгого контроля, то нет-нет да и может появиться набранная в одной из них контрреволюционная листовка. А ведь таких предприятий в Москве не меньше двухсот пятидесяти.

…Подбельский созвал небольшой аппарат Комиссариата по делам печати и потребовал усилить контроль за всякого рода изданиями.

— Мы боремся со спекуляцией во всех областях жизни. Тем более нельзя допустить спекуляции печатным словом, — говорил комиссар.

В официальном органе Московского Совета он объявил для всеобщего сведения, что «издатели сенсационных листков будут немедленно арестовываться и предаваться суду Революционного трибунала; продавцы листков будут задерживаться, а листки их отбираться. Типографии, специализирующиеся на печатании сенсационных листков, подлежат реквизиции».

«Мир народам!» — с этим лозунгом большевики вели рабочие массы на штурм в дни Октября. Декрет о мире был одним из первых декретов Советского правительства. Мир был необходим для дальнейшего укрепления рабоче-крестьянской власти, для дальнейшего развития революции. И Советское правительство начало переговоры о мире с Германией. Пользуясь тяжелым положением Советской страны, Германия предложила грабительский мирный договор. Владимир Ильич настаивал на заключении мира даже на кабальных условиях. Но вопреки мнению Советского правительства Троцкий — руководитель делегации на Брестской мирной конференции — отказался от подписания мирного договора и заявил, что, не принимая условий этого договора, Советская Россия, однако, прекращает войну и полностью демобилизует свою армию. Это было чудовищным предательством.

Владимир Ильич вел упорную борьбу за подписание мира с Германией. В те дни многие коммунисты, даже члены Центрального Комитета партии, вдохновленные победами советской власти над контрреволюцией внутри страны, дали увлечь себя революционной фразой и выступили против мира с Германией. Дело кончилось тем, что немцы после предъявления ультиматума начали наступление по всему фронту. Положение Советской республики чрезвычайно осложнилось.

Но Троцкий пошел еще дальше в своих провокациях. 22 февраля 1918 года в телефонном разговоре с представителем Московского Совета он сообщил, что Австро-Венгрия в войне с Советской Россией не участвует.

Слова Троцкого сразу послужили темой возбужденных разговоров, — если Австро-Венгрия не участвует в войне, прекратит действия и Германия. Страна переживала трудные дни: немцы накануне начали наступление, положение на фронтах было тяжелым.

В тот же самый день, когда Троцкий распустил слух о неучастии Австро-Венгрии в войне, в газетах был опубликован подписанный Лениным декрет-обращение «Социалистическое отечество в опасности!».

Вадим Николаевич Подбельский твердо стоял на ленинской позиции. И поэтому, едва только услышав о заявлении Троцкого, он насторожился. Как комиссар по делам печати и руководитель телеграфного агентства Москвы, он обязан был принять меры, чтобы выяснить истинное положение вещей.

Только Один человек мог разъяснить обстановку. Надо связаться с Владимиром Ильичем, и немедленно!

Эти в дни были особенно напряженными для Владимира Ильича. Решалась судьба России. Ежедневно заседали Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров. Против заключения мира с демагогическими заявлениями выступали «левые коммунисты».