Оборотень

Это случилось на заре времен

Однако свое представление о мире у меня все-таки есть. Это тоже можно назвать мировоззрением, серьезные мужчины почти всегда так и делают. Женщины менее склонны навешивать торжественные ярлыки на что бы то ни было. Мое представление о мире можно сравнить с небольшой звездной туманностью, причем мы ничего не знаем достоверно о той ее части, которую видим. Поэтому должен предупредить, что абсолютными понятиями «знаю» и «думаю» я буду пользоваться только для краткости, и мне неважно, поверят мне или нет. Если у меня когднибудь появятся ученики, им это даром не пройдет.

Я знаю, что когда-то на заре времен случилось что-то, что невозможно себе представить. Однако не исключено, что в будущем время этого все-таки удастся определить. Не в том смысле, что нам станет известна точная дата, как дата битвы при Полтаве или дата открытия Америки; мы не сможем сказать, что это случилось, к примеру, 23 января 2400390 года до Рождества Христова или что-нибудь в этом роде. Вы не задумывались, как условно наше летосчисление и как трудно добиться мирового признания для него или для любого другого летосчисления из тех, какими пользуются люди? Вот достойная задача для того института, который мы мечтательно назвали Организацией Объединенных Наций. У нас никогда не будет летосчисления, которое учло бы седую древность, нам бы найти такое, которое удовлетворило бы всех, не было бы привязано к каким-то конкретным историческим или религиозным событиям, но выражало бы нашу память о том, что были времена и до нашего времени. Можно, к примеру, отсчитать назад десять тысяч лет и назвать ту временную точку Зеро.

Где-то на заре времен, находящейся за пределами нашего понимания, случилось что-то, что, к сожалению, не может служить основой для летосчисления. Что это было? Возможно, именно тогда люди стали людьми и разбрелись по всему свету из своего прадома. Возможно, они прибыли из другого мира, связь с которым оборвалась. Я знаю одно: что-то тогда случилось, причем случилось это в относительно короткий отрезок времени. Не исключено, что можно установить время и этого события, хотя в таком случае пришлось бы прибегнуть к представлениям, какими мы не привыкли пользоваться, вроде тех, к каким прибегали древние, говоря о сотворении Господом небес и земли, и которые, по их определению, были созданы вначале, то есть в тот раз, о котором заранее не мог знать никто. Я много размышлял над тем, что же случилось с людьми на заре времен. Что-то, безусловно, дало им импульс к новому развитию, импульс, направивший их с нарастающей скоростью к конечной и сравнительно недалекой цели — Рагнарёку, или Концу Света. Когда-нибудь после такого Рагнарёка все начнется сначала.

Трудно представить себе то немыслимое, что случилось тогда, но с тех пор только один раз что-то похожее, немыслимое поразило одновременно все человечество: это всеобщий, цепенящий душу страх перед гибелью мира, растущая вера в то, что Рагнарёк близок. Человечество разом оказалось недееспособным. Постепенно, этапами и в самой разнообразной форме люди отказались от своей воли и права единогласно заявить «нет». Вместо этого они, трусливые, но по-прежнему агрессивные, либо говорят, что во всем виноваты другие, по ту сторону океана, и пусть небеса поразят их небесным огнем, либо заявляют, что они ничего сделать не могут, что им нечего сказать.

Мы продали и посвятили себя гибели, ибо в то короткое время, которое нам еще осталось, мы сидим, сунув в рот кусок хле-ба, и отупляєм свой мозг гипнозом телевизора. Никто ни разу не сказал правду о том, что случится, если начнется война, и меньше всего — военные эксперты. Сегодня лишь одно имеет значение: великие державы не хотят, чтобы война разразилась на их территории. Если у меня спросят, есть ли у Европы надежда, я все-таки отвечу, что есть. Соревнование между великими державами может иметь другую цель, о которой нам неизвестно. И возможно, цель эта очень проста — каждая держава хочет оказаться сильнее другой в тот день, когда им придется встретиться, чтобы разделить земной шар на две части.

Однако я боюсь другого, я боюсь, как бы Европа не оказалась чем-то вроде противопожарной просеки в лесу, боюсь, что и в тех странах, где не упадет ни одной бомбы, мы увидим, как с неба валятся мертвые птицы и точно дети падают прямо на дороге, а потом на все опустится великая тишина, потому что наши солдаты будут лежать бездыханными возле своих нетронутых атомных пушек; и люди уже не увидят, как некоторое время наш мир еще сохранится, словно в прежнем виде, но весной больше не будут петь птицы и зеленеть пашни, и никто не будет мучить ближних своих, потому что и их тоже не будет. Не будет и запахов, ибо не спасутся даже бактерии. Есть миф, что Вавилонская башня снова восстанет. Мы же умрем как раз тогда, когда, почувствовав себя равными Богу, ринемся в мировое пространство. Вот мы и подошли к тому, что можно назвать моим третьим или четвертым мировоззрением: многое свидетельствует о том, что все это уже случалось прежде, и я представляю себе, как люди когда-нибудь, может быть через сотни тысячелетий, снова покинут то, что они позже назовут своим прадомом и снова разбредутся по всей земле из той точки, где жизни удастся перезимовать, и только Богу известно, какие мифы они понесут с собой. Будут ли это новые мифы или старые, о Каине и Авеле, Содоме и Гоморре, огне, падающем с небес, аде с горящей серой и Сатаной, мечты о мире в лоне Авраамовом, нирване, кровожадных военных богах, знаках луны и солнца, войнах и слухах о них, кастрации, священной охоте за половыми органами и поедании козлов отпущения, о кровавых приношениях в жертву Создателю его же творений и собственности, гибели мира, Судном дне, сыноубийстве, страхе и спасении… Откуда появилась бы у нас память и мифы обо всех этих безумствах, если бы их уже не было раньше? То, что мы называем предсказаниями и пророчествами, разве все это не память?

И когда-нибудь в очень далеком будущем люди опять будут наслаждаться жизнью перед своими телевизорами, наслаждаться, охваченные страхом, и, как сегодня, будут надеяться, что убивать станут не там, где они находятся, а в какой-нибудь новой Венгрии, в новой Корее, в новом Алжире, в новом Индокитае, будут справедливо негодовать против несправедливости, о которой им известно еще меньше, чем о самих себе, и наконец явится еще один Билли Грэм с его решительной борьбой во главе последних разумных людей при Армагеддоне.

Однажды на заре времен люди выделились из природы. Они долго существовали рядом с ней, словно испуганная фаланга, но эта фаланга становилась все более грозной, а годы сменялись сотнями тысячелетий. Люди все более остервенело нападали на природу, пока она не начала отступать, и тогда до следующего Судного дня, когда природа потребует назад то, что принадлежит ей, останется лишь несколько тысяч лет.

Кто-то сказал, что природа не могла бы изобрести колеса, что его изобрел человек, идя рядом с природой. Но он забыл, что Солнечная система — это колесо, состоящее из колес.

Даже пережившие будущий Рагнарёк сохранят память о колесе. Они начнут со знака, изображающего солнце, как это уже не однажды, очень давно, делали люди. И снова будут развивать колесо, изобретая настенные часы со множеством колесиков, телеги, велосипеды и снова отправятся в космос под знаком этого колеса и сгорят в нем. Нашим правильным летосчислением следовало бы считать то, которое проходит от одного самоубийства человечества до другого.

Романтическая встреча

Эйстейн Мюре налил себе вина, немного отодвинул свой стул и окинул взглядом всех присутствующих. На несколько мгновений его живые глаза задержались на каждом. Черная шевелюра Эйстейна поседела, но была по-прежнему непокорна, она не напоминала о возрасте — Эйстейн был известен как дамский угодник. В его присутствии мужьям приходилось приглядывать за своими женами.

— Когда Фелисия позвонила и пригласила меня приехать в Венхауг, мне не сразу удалось устроить свои дела и освободиться. Но если бы я знал, что меня здесь ждет, я бы не просил времени на размышление. Из слов Фелисии я не понял, что Биргит с дочерью тоже приглашены в Венхауг.