Море Дирака

ГЛАДУНОВ (Институт криминалистики). Я внимательно прочел все твои материалы. Кое-что собрал сам. Почти все укладывается в нашу схему. Признаться, даже сам не ожидал, что во всем этом диком хаосе можно будет разобраться. Вот первые звенья нашей цепи: Латвия — начало войны Германия — подпольная работа — Карстнер — арест Силиса и его сотрудников… Германия и подпольная работа до самого последнего момента были для нас объектами сплошных гаданий. Действительно, все выглядело очень странно. Судя по имеющимся материалам, гестапо давно следило за лабораторией Бецалелиса. Нацистский шпион Вортман, он же гауптштурмфюрер Реттгер, во всяком случае, посылал в Берлин подробные и весьма дельные доклады. Почему же Силису и его сотрудникам была предоставлена известная свобода? По крайней мере на первых порах… И почему вдруг они все оказались в концлагере и погибли? Допустим, это можно было бы как-то объяснить. Но другое уж совсем непонятно. Если немцы были так прекрасно осведомлены, то почему они столь упорно добивались показаний Карстнера? Почему? Конечно, им во что бы то ни стало нужно было узнать, может ли машина изготовлять банкноты с текущими номерами… Но при чем тут Карстнер? Или они считали его главной фигурой в игре? Почему, наконец, они не попытались вытянуть признание у Силиса и его коллег? Или они попытались? В общем вопросов возникало много… Но не буду тебя томить ожиданием. Наша рабочая гипотеза как будто подтверждается. Еще не все детали ясны, но картина вырисовывается довольно четкая. Кажется, мы это дело распутали. Вот смотри.

Гестапо следит за лабораторией. Здесь все ясно. Упущен лишь один нюанс. Не все гестапо участвует в игре, а лишь один агент Вортман, его шеф, группенфюрер СС Штромбек и, может быть, еще два-три человека. Пойдем дальше. Штромбек располагает довольно подробной информацией о работах Бецалелиса. Настолько подробной, чтобы понять, что только с помощью латышских исследователей работы могут быть продолжены, а тем паче расширены на территории Германии. Отсюда вытекает особое задание агенту Вортману. Ответом на такое задание и явилась его последняя докладная Штромбеку.

Вот выдержка из нее: «Считаю возможным предоставить им (речь идет о Силисе и его сотрудниках) имперское гражданство. Обязанности заведующего лабораторией могут быть возложены на доктора Силиса, который не был замечен в какой бы то ни было нелояльности к национал-социализму».

Очевидно, инстинктивная неприязнь и недоверие Силиса к Вортману оказались спасительными. Помнишь то место, где Лиепинь говорит о том, что Силис сторонился Вортмана? Так вот. Лаборатория и оставшийся в живых персонал были вывезены в Германию. Ничего необычного в этом еще не было. Нацисты нередко так поступали. Странность ситуации заключается в том, что Силис, а человек с седыми висками — это, очевидно, он, мог работать в относительно свободных условиях. Более того, как мы знаем, он даже активно участвовал в подпольной работе, снабжал Сопротивление безупречными документами и деньгами. Запросив мнения специалистов, мы пришли к трем возможным решениям. Первое: Силис взамен сотрудничества с немцами смог выговорить себе известную свободу. Второе: жестокое соперничество между СС, СД и другими секретными службами принудило Штромбека выполнить условия Силиса и держать его лабораторию на некотором отдалении. Наконец, третье: Штромбек был заинтересован только в личном обогащении. Силис давал ему валюту. Такова была цена свободы. Теперь я могу с уверенностью сказать тебе, что все три предположения оправдались. Мы срочно запросили соответствующие архивы и получили весьма любопытный материал. Я не стану пересказывать тебе содержание найденных документов, ты сможешь ознакомиться с ними самостоятельно. Коснусь лишь еще одного «белого пятна» нашей схемы. Я имею в виду арест. До последнего времени мы знали лишь о трагической судьбе Пауля Упита и Тенниса Крогиуса. Причем знали-то мы только о том, что они погибли в Бухенвальде.

Теперь нам известно еще кое-что. В ноябре 1944 года над головой Штромбека стали сгущаться тучи. Сведения об «объекте В», как именовалась машина в нацистских документах, попали к непосредственному шефу Штромбека — Мюллеру. Этот высокопоставленный палач не любил медлить. Штромбек начал срочно заметать следы. Он приказал тайно арестовать и умертвить всех сотрудников лаборатории. Однако, видимо, приказ был выполнен несколько неумело. Арестованных сначала отправили в концлагерь, а уж потом ликвидировали. Мюллер узнал об этом. Отныне судьба Штромбека была окончательно решена. Его судили при личном участии Кальтенбруннера. Вот, собственно, и все. Дальнейшее уже известно. «Объект В» поручили ведомству Крюгера, которое занималось печатанием фальшивой валюты… По-прежнему неясно, как машина очутилась в Институте физики вакуума. Но это уже несущественная деталь. Тем более что в ближайшее время ее можно будет прояснить… Я думаю, что Комиссия, которая занималась трофейным оборудованием, направила незнакомый агрегат на экспертизу в Академию наук. Скорее всего так оно и было…

АКАДЕМИК СВЕТЛОГОРОВ (Институт кибернетики). А я не знаю, где кончается машина и начинается человек…

20

Сквозь двойное стекло координационно-вычислительного центра Михаил видел бескрайнее бетонированное поле. Ледяная глазурь покрывала ажурные конструкции дальних стартовых установок. Тронутые лучами утреннего солнца, они сверкали неистовым хрустальным блеском.

Дул южный ветер. Над горизонтом неслись облака. Влажное дыхание Атлантики, напоенное душистой теплотой циклонов и светом тропических гроз, обрушивалось на прозрачную стену телеметрического зала. Слышно было, как ветер поет в алюминиевой чаше радиотелескопа. Это напоминало эхо, живущее в перламутровых извивах океанских раковин. Грозно темневшие на розовом фоне медкорпуса траурные ели встречали порывы ветра сердитой дрожью дремучих лап.

— Не надоело еще?

Михаил обернулся. За спиной стоял Урманцев, зябко поеживаясь и потирая ладони. Один глаз у него был закрыт черной повязкой.

— А-а… Это вы, Валентин Алексеевич… Как глаз?

— Ничего, брат, лучше. Обещают сто процентов… А ты все загораешь здесь?

— Надоело, Валентин Алексеевич! Все не запускают и не запускают. И главное — даже не говорят, когда…

— Такой уж у них порядок, Миша. Приходится терпеть.

— Но ведь это же наш спутник!

— Наш-то он наш, конечно. Только к запуску нас все равно не допустят. У них своя задача, у нас — своя. Спутник наш, ракеты их. Вот когда выведут спутник на орбиту, тогда и настанет наш черед командовать парадом.

— Да знаю я… Больно уж долго они канителятся.

— А может, они уже запустили. Ты-то почем знаешь?

Михаил недоверчиво усмехнулся и показал пальцем в сторону стартовых площадок:

— Никакого шевеления за последние трое суток там не замечено, товарищ начальник.

— Во, чудак человек! А кто тебе сказал, что запускать будут именно там?

— Мне? Никто ничего не сказал… А где же еще, если не там? Мы же здесь.

— Тут такое хозяйство, что… Одним словом, запуск может быть произведен где угодно. Отсюда только будет послана команда. Посему не торчи ты у окна. Сходи лучше в буфет, попей кефира. Будешь нужен, вызовут по радио. Там есть динамик.

Подольский со все возрастающим удивлением слушал Урманцева. Впервые он видел обычно сдержанного и самоуглубленного Валентина Алексеевича таким возбужденным. «Наверное, волнуется за свой телеинтерферометр», — подумал Михаил и на всякий случай спросил:

— Как вы полагаете, сегодня запустят? Хорошо бы запустили, а то ждать уже невмоготу.

— Попей пивка, полегчает.

— Да что это вы меня все в буфет гоните!.. Может, проверить еще раз? А, Валентин Алексеевич?

— Все уже проверено и учтено могучим ураганом.

— А криостаты? Вдруг пригодятся на крайний случай?

— Криостаты? В космический холод криостаты?! Ну нет, брат, я не намерен обогревать своими дровами вселенную.