Страница 33 из 130
Потом этот слой увеличивался и уменьшался одновременно. В государственные зачислили крестьян, возделывавших церковные земли после того, как Екатерина конфисковала церковные владения, а также население присоединенных территорий — Прибалтики, Правобережной Украины, Крыма, Закавказья. Туда же попали посаженные на землю казаки. Государственные крестьяне были обязаны платить подати, а в остальном жили по своей воле, могли выступать в суде, заключать сделки, иметь собственность.
Правда, гарантий не было и тут. При той же Екатерине сотни тысяч человек вместе с казенными землями были отданы помещикам — для чего и нужны казенные земли, как не для поощрения вельмож и полководцев и для подарков друзьям? Казенных людей могли по-простому передать на заводы или, чуть позже, сдать в аренду. Но в труднодоступных областях ничьи руки до землепашцев не дотягивались, и качество жизни у них было совершенно иное. Чтобы увидеть это, достаточно сравнить деревни Нечерноземья и, скажем, Сибири или русского Севера, где не знали крепостного права.
Как наши писатели, так и иностранные путешественники отмечали грязь и запущенность русских деревень, заморенную скотину и заморенных людей, жестокость крестьян друг к другу, пьянство, тупое безразличие к завтрашнему дню. Скажете, это черты русского народа? Но ведь в Сибири или на Севере, не знавших крепостничества, не было такого! Вот пример: в Сибири женщин из столыпинских поселенцев называли «чернолапотницы» — выйдет такая хозяйка из избы на двор зимой, а за ней по белому снегу черный след. А у сибирячки (да и у северянки) пол выскоблен добела, как стол. И примеров таких можно привести множество.
Но то, что делалось по окраинам, мало влияло на положение в центре страны. А там тон всему задавало рабство. Рабовладельческий строй, стыдливо именуемым «крепостным правом», привел к тому, что эффективное хозяйство не было нужно никому. Помещик заинтересован только в извлечении прибылей, низведенному до состояния «говорящего орудия» крестьянину все вообще безразлично, да еще и община постоянными переделами убивает последний интерес.
Казалось бы, отменить рабство, убрать препятствия — и дело пойдет. Однако и тут не все так просто, как кажется…
Глава 7
Англо-саксонский вариант. первая попытка
Порвалась цепь великая,
Порвалась — расскочилася:
Одним концом по барину,
Другим — по мужику!
Итак, 1861 год. Казалось бы, Россия, отброшенная на два века во тьму рабовладения, возвращается на исторический путь.
Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что путь этот не совсем исторический. Если мы помним, до начала погружения во тьму крестьяне были прикреплены к земле, а землей распоряжался царь, то есть она была государственной собственностью. Потом земли, данные дворянам в кормление, были ими по-тихому приватизированы. И когда пришла пора освобождать помещичьих крестьян, выяснилось, что земли-то для них нет. Порасхватали… Да и рабов отдавать за здорово живешь господам помещикам тоже было жалко.
Давно прошли те времена, когда Иван Грозный за непослушание рубил боярам головы. Прошли и те времена, когда Петр им бороды резал. Нынешним царям с дворянством спорить не приходилось. Пусть сословие и выродилось к тому времени до предела, однако опереться в государственной деятельности монарх мог только на него. Дворянство являлось, по сути, единственным образованным сословием в России, и подрывать основы его благополучия было чревато — от заговоров и саботажей до внезапно приключившегося с венценосцем удара… табакеркой по голове.
Иоанн Грозный перед тем, как заниматься реформами, создал себе новую опору, но у Романовых и с этим не заладилось. Дворянство хоть и выродилось, однако крепко-накрепко обсело все мало-мальски значимые должности в державе, а буде кто из низов прорвется, так его быстренько тоже награждали дворянством, причисляя, так сказать, к сонму…
К отмене крепостного права подбирались еще Павел I и Александр I. Павел в 1797 году издал манифест о трехдневной барщине, который хоть и не выполнялся, однако обозначал намерения. Александр же, когда в 1820 году с ним заговорили о необходимости коренных преобразований в государстве, честно ответил: «Некем взять!» При Николае I создано было больше десятка комиссий — и ни одна не достигла успеха, да и не могла достичь, поскольку государством-то по-прежнему управляли помещики — у кого из сановников не было пары тысяч крепостных душ? Единственное достижение за все это время — число помещичьих крестьян все же изрядно уменьшилось — до 35 % земледельческого населения, что несколько облегчило реформу.
Строго говоря, к тому времени и реформировать-то уже было нечего. Две трети имений и две трети крепостных заложены-перезаложены, всего-то и дела, что начать взыскивать долги. Но и этот план натолкнулся все на то же неприятие правящего слоя. Единственное, что устроило бы помещиков, — это сохранение рабства, да еще душ прирезать за счет государственных крестьян, а то лежит добро без пригляду…
Однако и рост народного недовольства не давал власти расслабляться. Добро бы оборзевшую помещицу обидели действием (может, ее проезжий офицер обидел, а она на мужиков валит, чтобы объяснить, почему без мужа беременна), а то ведь и усадьбы жгли, всяко бывало… Александр II, вступив на трон, открытым текстом заявил на приеме у предводителя московского дворянства: «Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться, пока оно само собой начнет отменяться снизу». Перед призраком всероссийской пугачевщины дрогнули и дворяне.
Помня о прежних попытках, подготовку реформы царь поручил комитету, составленному из крупных помещиков-крепостников, исключив тем самым возможность саботажа. Реформа состоялась — но себя помещики не обидели до такой степени, что крестьяне долго были уверены: «баре» спрятали настоящий манифест и разослали по стране подложный.
По сути, именно февраль 1861 года заложил основу октября 1917-го.
Седьмая шкура лапотной овцы
Итак, суть реформы. Помещики сохранили в собственности все свои земли. Крестьянам они были обязаны предоставить в пользование участки, на которых стояли их дома, и поля для ведения хозяйства. Свои наделы крестьяне обязаны выкупить, а пока, за пользование землей, должны в течение 9 лет по-прежнему отбывать барщину или платить оброк — поэтому назывались они «временнообязанными». На практике же «временнообязанность», если крестьяне не могли или не хотели выкупать свои наделы, могла продлиться и гораздо дольше. Ну, правда, женить, разлучать, покупать и продавать людей барин больше права не имел. Не дозволено было пороть и рукоприкладствовать — но этот запрет мало где соблюдался. В Гражданскую еще вовсю пороли, причем не только белые, но и красные…
Кроме того, крестьяне получили возможность выкупить свои наделы — да так хитро, что не понять: не то право это было, не то обязанность… Цена выкупа исчислялась, исходя из оброка, в каждой местности по-своему. Однако экономисты подсчитали, что в средней полосе России, где обитала основная масса крепостных, выкупная цена земли примерно в 2,2 раза превышала ее рыночную цену. Процедура тоже была своеобразная: земля выкупалась по «добровольному соглашению» между помещиками и крестьянами, однако помещик мог и заставить крестьян это сделать — но тогда он терял право на дополнительные платежи. Что это были за платежи и их размер — толком непонятно. В целом же получалось согласно поговорке: что пнем по сове, что совой об пень — на таких условиях можно было выкупиться на волю еще при крепостном праве, да и землицы прикупить.
Поскольку ясно, что большинство крестьян осилить условия реформы не могли, государство пошло им навстречу, взяв эту операцию на себя, а крестьянам дав добровольно-принудительный кредит на 49 лет из расчета 6 % годовых. По тем временам ставка была грабительская — а куда денешься? В итоге, с учетом процентов, земля досталась крестьянам в среднем уже в 7 раз дороже рыночной цены.