Святой воин

Через полчаса я поднимаюсь из трюма к шевалье де Кардига и четко ему докладываю:

– С заболевшими матросами ничего серьезного, командир. Я выдал им лекарство и распорядился посадить на строгую диету. До входа в Портсмут парни оклемаются. – Де Кардига сухо кивает, продолжая вглядываться вдаль, я встаю рядом.

Пираты – вечная проблема мореходов, и, как рассказывал мне капитан ван Хорстен, Ла-Манш в этом отношении имеет давние и богатые традиции. Началось все задолго до викингов, еще во времена Древнего Рима. Да что ворошить былое, ста лет не прошло с того времени, когда в проливе буйствовала некая Жанна де Бельвиль. Эта дама-адмирал стояла во главе эскадры из трех кораблей под грозным названием «Флот возмездия в Ла-Манше». Прозванная во Франции кровожадной львицей, она не пропускала ни торговых, ни военных судов, с особым удовольствием лично рубила головы захваченным в плен французским дворянам. Оставив прочие дела, за этой львицей охотился весь королевский флот, но Жанна де Бельвиль всякий раз ускользала, как заговоренная.

Так что нам стоит глядеть в оба и держать оружие наготове.

К ночи густой туман вновь окутал пролив, белесой стеной отгородив от нас Англию, ветер стих, и «Святой Антоний» замер на одном месте. Незаметно для себя я заснул, изрядно утомленный качкой. Часам к трем ночи ветер усилился, наверное, успел как следует отдохнуть и набрался сил. Как бы то ни было, но обмякший парус вновь надулся и медленно повлек вперед тяжело груженное судно.

Я выбираюсь на палубу, разбуженный скрипом досок и свистом ветра в такелаже. К моему удивлению, здесь настоящее столпотворение. Присутствует весь экипаж судна, включая юнгу и кока. Бок о бок с капитаном ван Хорстеном, который напряженно всматривается в туман, высятся шевалье де Кардига и сьер Габриэль де Бушаж, его правая рука.

Сьер Габриэль родом из Наварры, отсюда его высокий рост, сухощавое, скорее даже костлявое телосложение и желтоватый цвет кожи. Лицо у него примечательное, тонкие сросшиеся брови, острые скулы, выдающийся вперед подбородок, холеные усики. Глаза все время насторожены, он их вечно прячет за полуопущенными веками. Наваррец очень церемонен, но было бы глупо воспринять его вежливые манеры как проявление некой душевной слабости, неготовности к решительным действиям. Повадки де Бушажа напоминают мне стиль общения акул, в них заметно то же вежливое безразличие, которое в любой момент может смениться необузданной кровожадностью. Наваррец очень силен, проворен и, что самое опасное в воине, умен.

Какой-то жуткий тоскливый вой вдруг рассекает туман, словно раскаленное лезвие брусок масла. Матросы, столпившиеся на палубе, отзываются на него испуганным повизгиванием. Некоторые из них падают на колени и начинают раскачиваться, обхватив головы руками, остальные истово крестятся, их губы шепчут бесполезные молитвы. Юнга тихо рыдает, уткнувшись в грудь коку, а тот с круглыми глазами растерянно оглядывается по сторонам.

– В чем дело, господин ван Хорстен? – недоуменно рычит шевалье де Кардига.

Капитан «Святого Антония» раздраженно отмахивается, попутно отвесив подзатыльник бледному как смерть рулевому.

– Держи ровнее! – шипит он, напряженно вглядываясь вперед, и тут же вскидывает голову, спрашивает с нескрываемым напряжением: – Ты видишь хоть что-нибудь, Клаус?

– Нет, капитан, – глухо отзывается тот откуда-то сверху, наверное, из гнезда на мачте. – Море чисто.

– Я спрашиваю, что тут происходит? – с явным раздражением в голосе интересуется шевалье де Кардига.

Еще бы не полюбопытствовать, ведь не каждый день увидишь, как здоровенные матросы, позабыв о хваленом морском хладнокровии, бухаются на колени и, закатив глаза, начинают прощаться с жизнью.

– Морские пути опасны, друг мой, – мурлычет сьер Габриэль, – а потому моряки известны своими дичайшими предрассудками. Все эти кровожадные кракены, что на завтрак лакомятся кораблями, а на ужин – кашалотами, гигантские морские змеи и люди с песьими головами... Я предполагаю, что у русалок начался брачный период, а то, что мы слышим, – их призывная песнь.

Как бы машинально наваррец наполовину вытаскивает клинок и, удовлетворенный легкостью, с которой тот скользит в ножнах, с легким лязгом возвращает меч на место.

– Говорите тише, сьер де Бушаж! – наконец обращает на нас внимание капитан. – Хоть туман и приглушает звуки, но по воде они могут разноситься на удивительно большие расстояния.

– Кого или чего вы опасаетесь, Эрг? – деловито спрашиваю я, прикидывая, не пора ли распаковывать «Зверобой». – Чего нам ожидать – английского патруля, пиратов или нападения морских чудовищ?

Капитан молчит, лицо его медленно краснеет, надеюсь, что от гнева. Что ж, чем быстрее он придет в себя, тем скорее приведет в чувство окончательно расклеившуюся команду.

– Да кто бы там ни был! – скрипит за моей спиной мэтр Жан по прозвищу Лотарингский Малыш. – Мы еще посмотрим, понравится ли ему привет от моей лялечки!

Жесткие, словно дерево, ладони Жана нежно сжимают заряженную кулеврину, кисти у этого человека так широки, что двухпудовая дура выглядит в них неожиданно маленькой. Его черные усы, закрученные кверху, на фоне лысой, как коленка, головы смотрятся потрясающе стильно и в чем-то даже эпатажно. Мэтр Жан – личность, широко известная в узких кругах. Стрелок от бога, прирожденный снайпер. Во время осады Руана в прошлом году он подстрелил множество англичан. Делай мэтр Жан зарубки на прикладе по числу убитых вражин, давным-давно исстрогал бы его в щепки. Этот затейник старался так подобрать траекторию выстрела, чтобы одной увесистой пулей пробить сразу двоих, а то и троих супостатов. Настоящий мастер с большой буквы! Убедившись, что оказался в центре внимания, верзила любовно гладит оружие по длинному стволу.

– Ее свинцовый плевок по-настоящему трудно переварить! – доверительно сообщает он.

Вот кто настоящий фанат ручного огнестрельного оружия. Представляю, как изумится Лотарингский Малыш, когда я похвастаюсь «Зверобоем». Я гляжу на мозолистую ладонь, нежно ласкающую толстый ствол, и понимаю, что это любовь, причем, судя по тому, какие чудеса проделывает кулеврина в руках Жана, чувство у них взаимное. Как только у французов появится хотя бы сотня стрелков, подобных Лотарингскому Малышу, главный козырь англичан – огонь лучников, сметающий все и вся, – будет бит!

– Ну же, капитан, ответьте нам наконец! – настаивает шевалье де Кардига.

Вновь раздается протяжный вой. Туман, клубящийся вокруг, сильно искажает звуки, но мне кажется, что источник рева стремительно приближается. Сьер Габриэль и шевалье де Кардига быстро переглядываются. Не говоря худого слова, Лотарингский Малыш мигом укрывается за бортом, выставив оттуда дуло кулеврины, его пристальный взгляд так и рыщет в поисках неведомого врага. Со сдавленным криком с мачты съезжает впередсмотрящий и, тихо подвывая, прыгает в трюм прямо через распахнутый люк, не утруждая себя спуском по трапу. Капитан ван Хорстен выкидывает руку вперед, пытаясь за шкирку поймать труса, но промахивается. Выкрикнув грязное ругательство, Эрг выхватывает из ножен тяжелый тесак.

– Я ничего не боюсь! – хрипит капитан, глаза его налились кровью, тесный воротник давит покрасневшую шею. – Но корабль-призрак, это... Черт побери, он же принадлежит аду! С ним и бороться-то можно только молитвой или святой водой. Но откуда мне взять священника здесь, прямо посреди Ла-Манша?

– Что еще за призрак? – Голос шевалье де Кардига невозмутим.

Лишь плотно сжатые губы и глаза, пылающие мрачным огнем, позволяют понять, что командир готов к худшему.

– Вот уже полгода в проливе бесследно исчезают суда, – сипит ван Хорстен. – Три месяца назад нормандские рыбаки подняли на борт израненного матроса с «Королевы морей». Это прекрасное судно было приписано к Любеку, имело четыре пушки, тридцать человек экипажа. Команда – сущие головорезы, которые не раз схватывались с пиратами и всегда выходили победителями. И что же? «Королева морей» вместе со всем экипажем как в воду канула, а спасенный матрос умер, не сказав ни единого внятного слова! Он лишь бессвязно шептал в бреду про какой-то корабль-призрак! – Голос капитана падает: – Его видели и рыбаки... Все знают, что он никогда не уходит без жертвы.