Страница 9 из 48
— Бросьте, Эрон. Вы хотите бросить тень на мою реальность.
— Если бы я сомневался в вашей реальности, я бы не поручил вам проектировать логику искусственного мозга небывалой мощности.
Эроя с любопытством взглянула на Арида. Нет, он был слишком реален для дильнейца, избравшего своей специальностью изучение логики. Плотный, по-видимому склонный к полноте, он был больше похож на актера-комика, чем на философа. Наивное, чуточку плутоватое лицо взрослого ребенка. И смеялся он совсем по-детски, весь преображаясь и погружаясь в то удивительное состояние, истинный смысл которого до сих пор не удалось открыть. Что рождает смех? В чем сущность смешного? Об этом гадали мыслители еще на заре цивилизации. Но вот дильнейцы раскрыли сущность гравитации, происхождение жизни, но до сих пор не знают, что такое сущность смеха.
Правда, это никому не мешает смеяться.
— Чему вы так весело смеетесь? — спросила Эроя логика, когда ушел брат.
— Чему? Хотя бы тому, что сказал ваш уважаемый брат. Он верит в то, что действительно можно выпрыгнуть из своего времени и свить интеллектуальное гнездо в другом тысячелетии. Но птицы не вьют гнезда в вакууме, в абсолютной пустоте. Им нужна верхушка дерева, ветка или по крайней мере карниз дома. Моей мысли не на что опереться. Но ваш брат не хочет ни с чем считаться. Ему нужен мозг, искусственный мозг небывалой мощности. Но в чем суть этой мощи, только ли в силе логических способностей? Как вы это себе представляете, Эроя?
— Специалисты по изучению логики обычно лишены чувства юмора. Они слишком серьезны. Вы, Арид, по-видимому, представляете исключение.
— Благодарю за комплимент. Но вы не ответили на мой вопрос: в чем вы видите главную силу мозга? Только ли в логике?
— В умении видеть смешное и смеяться, — сказала Эроя скорее шутя, чем всерьез.
— Вы даже не представляете, как вы близки к правде. Мне думается, Эроя, без смешного не существует и истинно серьезного. Вы историк. Изучаете прошлое. А известно ли вам, когда дильнеец научился смеяться?
— Фольклор полон юморе. Он единственное свидетельство того, как мыслил древний дильнеец, если не считать пещерной живописи.
— Да, — сказал задумчиво логик Арид, — у историка преимущество перед ученым моей специальности. Вы можете судить о прошлом на основании точных фактов. Будущее же, в отличие от прошлого, не спешит сообщить нам о себе.
Мы не знаем, каким будет видение мира через много столетий. Я как-то сказал вашему уважаемому брату: первое, что совершит искусственный мозг, это то, что он расхохочется от души. Ведь ему многое покажется смешным и устаревшим, ему, понявшему суть вещей, отдаленных от нас завесой будущего.
— Чтобы весело смеяться, нужно иметь душу, чувства, ваш искусственный мозг будет бездушен, как всякая машина.
— Кто вам это сказал?
— Никто не говорил. Я его таким представляю.
— Я научу его смеяться. Но не станем гадать. У меня к вам просьба, Эроя.
Не могли бы вы познакомить меня со своим знаменитым отцом? Мне хотелось бы побывать в его лабораториях, посмотреть на результаты его последних работ.
— Отец всегда рад тем, кто интересуется экспериментальной энтомологией.
Если хотите отправиться к нему, не откладывайте это на завтра. Сегодня я обещала быть у него.
Арид и Эроя шли по берегу озера. Увлеченные беседой, они не обращали внимания на окружающий ландшафт, величественный и спокойный.
На песчаном берегу стоял вездеход. Расторопный водитель распахнул дверь в кабину.
— Ну что. Кик? — спросила Эроя автомата-водителя. — Небось скучал, ожидая меня?
— Нет, я не скучал. Да и вообще я не знаю, что такое скука.
— Скука — это временная утеря…
— Чего?
— Самого себя.
— Где?
— В образовавшемся психологическом вакууме. Растворение себя и вещей в монотонности времени.
— Я этого не могу понять, — сказал автомат. — Разве время бывает монотонным?
— Ты не можешь понять, а я не умею объяснить. Ну, трогаемся. Кик. Нам пора.
— Куда?
— К отцу. В его лабораторию.
Машина поднялась над озером. На одно мгновение вбзникла, синея, прозрачная гладь, большое и быстрое тело скользнувшей в воде рыбы, облако, не то отраженное в воде, не то плывущее в небе, затем все смешалось, растворилось в обезумевшем, заторопившемся пространстве.
— Не очень быстро, Кик, — сказала Эроя водителю. — Пусть это будут минуты, а не секунды. Я хочу побеседовать со своим спутником.
СВЕРХОРГАНИЗМ
— Ну, как ваше самочувствие? — спросил Эрон-старший своего гостя, когда тот вышел из энтомологического аппарата новой конструкции.
— Чудесно провел время, — ответил, улыбаясь, Арид. — Но что скажет жена, когда узнает, что ее муж превратился в муравья?
— Вы уже не муравей. Вы логик Арид, представитель вида дильнеец-разумный.
— Вы твердо в этом уверены? А я нет. Во мне что-то еще осталось муравьиное. Во всяком случае, к событиям моей жизни прибавился еще один не совсем обычный факт. Дома на письменном столе у меня лежит вопросник, оставленный журналистом, сотрудником видеомузыкальной станции. Вечером мне придется отвечать на вопросы его анкеты, перечислять наиболее значительные события своей биографии. Кем я был по окончании факультета математической логики? Чем занимаюсь сейчас? Представляю, как удивится журналист, когда узнает, что в числе всего прочего я успел побывать муравьем, настоящим муравьем, видящим мир, как видят его крошечные собратья, В течение часа я воспринимал эту комнату чуть ли не как равнину. Беспокойство овладело мною. Я чувствовал себя затерянным среди огромных незнакомых предметов. У обыкновенного муравья все же есть кое-какой опыт. Я оказался муравьем без опыта. «Где я?»-спрашивал я себя. Но самое странное случилось с временем.
Мгновения непостижимо растянулись. Я смотрел на время словно через увеличительное стекло.
— Ну, а ваша логика? — спросила Эроя.
— Она превратилась в муравьиную логику. Мне хотелось скорее в муравейник.
Пространство пугало меня… Но довольно об этом. Все уже позади…
— У вас это позади, — сказал Эрон-старший, — у меня и позади и впереди. Я столько раз пользовался своими аппаратами, чтобы познать иное время и иное пространство, что иногда мне кажется, что я живу одновременно в разных мирах. Хотите попасть в пчелиный улей, дорогой Арид?
— Хочу. Очень хочу. Но, пожалуй, не сегодня. Превратиться в пчелу-это превратиться из целого в часть. Ведь пчелиный рой — это сверхорганизм. Не правда ли?
— Да, это сейчас ни у кого уже не вызывает сомнения. Пчела как индивид не в состоянии жить без других пчел. Она часть не только пчелиного общества, но и пчелиного организма. Для логики это, пожалуй, загадка. Отдельность пчелы как организма, в сущности, фикция. Она связана с пчелиным ульем. Как орган, ну, как ваши рука или нога. Нога или рука часть вашего организма, не правда ли?
— Но моя рука или нога не ходит отдельно от меня и не выдает себя за логика Арида, они с самого начала примирились с тем, что они часть того целого, которое принято называть Аридом.
— А почему вы думаете, что пчела протестует против того, что она часть сверхорганизма?
— Я этого не думаю. Я не настолько дильнеецентричен, чтобы наделять пчелу своей собственной психологией. Действительно, это пример парадоксального единства части и целого. Парадоксальность в том, что часть имеет форму целого, отдельного организма. Явление обманывает. Сущность отдельной пчелы — быть органом, частью сверхорганизма, то есть пчелиного роя. У низших организмов это не редкость, какие-нибудь губки заставляют гадать о различиях части и целого. Но пчелы стоят на верху эволюционной лестницы.
Это сложно устроенные живые существа. И поэтому ум профана, а в энтомологии я профан, теряется перед причудливостью этого факта.
— Не поверю, чтобы растерялся ваш ум, Арид, — сказала Эроя, — Но что вас привело в лабораторию моего отца? Не думаю, что только бескорыстный интерес к энтомологии.