Страница 63 из 80
Долго сидела еще, «мозговала» о реакции Рацкевича. Он, в принципе, говорил как-то, что не следует 100 процентов задержанных обвинять. «И у нас, — говорил, — бывают, сука, теоретические и практические ошибки». И потом — она-то, Ульяна, вообще, на щите во всех смыслах почета. Ее-то уж никто в мягкотелости не обвинит. Разве что в прямом смысле.
Дочери у Ульяны не было, соврала. Не могла она детей иметь. Мечтала лишь, что если была бы дочь, звали бы Аня.
192
— Ты чего это, Генриетта, выползла ни свет ни заря? — удивилась Патрикеевна. — Сводку хочешь послушать? У нас вчера радиокабель крякнулся. Бомбили вчера наш район — не заметила?
— Не заметила. Курить хочу, — призналась Генриетта Давыдовна.
— Курить? — удивилась Патрикеевна. — Ну на, кури! — дала папиросу. — А чой ты такая бодрая? Помирать раздумала?
— Этого нельзя исключить, Патрикеевна. Мне ваш сахар как жизни вдохнул! Я как вкус его съела, так думаю… а отчего бы не жить?
— Да то вижу, козой скачешь, — прищурилась Патрикеевна. — И что намереваешься предпринять?
Генриетта так по аристократически папиросу зажала, спичкой небрежно взмахнула, а головка от спички отскочила и чуть Патрикеевну не ужалила. Та отпрыгнула.
— Аккуратнее! Ишь, оживилась…
— Прошу вашего совета, Патрикеевна. Как бы чего заработать. Может, мне на рынок, покупать-продавать? Ну вот как вы.
— Знаем мы, какая из тебя покупать-продавать, — усмехнулась Патрикеевна. — Вот что: у меня знакомая заведует значки фосфором раскрашивать. Там зарплата мизер, но карточка рабочая. Работа тяжелая, но тупая, как раз для тебя. И на дому можно. Берут только по знакомству. Могу порекомендовать.
— Порекомендуй, Патрикеевна, миленькая, порекомендуй! — обрадовалась Генриетта Давыдовна. — Я уж раскрашу!
193
Михайлов шел, как во сне летают, приподымают себя в воздух легко и без удивления, как пустой чемодан. Города он не видал всего неделю, но как-то отвык: город сморщенный, сгорбленный, люди в хлебных очередях похожи на ветошь, нет бы плечи расправить, воспрясть!
Что же что тяжело? — зато на свободе!
Ему было далеко, к Калинкиному мосту, а он шел и думал, как близко, как скоро, там Аня, как обрадуется она от счастья. Шел мимо Летнего сада, как расцветет он вес-ной-летом после войны! Как привольно под сенью… какое счастье было бы работать садовником Летнего сада! Он мечтал об этом много раз в жизни, как о чем-то недостижимом, как воробей может мечтать быть орлом, но почему нет? Жизнь впереди, и он еще может попасть на работу в Летний, у него теперь знакомство в Большом Доме. А можно распространить Летний на Марсово поле, и понатыкать всюду высоких фонтанов, и соединить еще все это хозяйство с Михайловским садом, отчего образуется и вовсе неописуемая красота!
И вывести морозоустойчивую ленинградскую пальму — почему нет?! Она будет низкорослой, но стойкой, упрямой, жилистой!
194
Рацкевич, Здренко и Арбузов сидели хмурые, Максиму пожали не особо дружески, рассеянно, некоторое время еще сидели вполголоса терли о чем-то левом, на него не обращая. Сразу возникло ощущение, что вызван на разборку.
— Вы, значит, товарищ полковник, имеете сведения о докторе наук Фурмане Леноре Борисовиче? — начал Здренко.
— Он состоит в списке перспективных изобретателей. Специалист по йадам. Я намерен его посетить на этой неделе.
— На неделе изволите посетить? — уточнил Здренко.
— Так точно.
— А почему не изволили посетить на прошлой неделе, либо же, так сказать, на позапрошлой?
Рацкевич и Арбузов не вмешивались и даже смотрели как бы чуть в сторону. Будто экспериментировали, как Здренко справится. Ч-чорт…
— Согласно плану работы по списку перспективных изобретателей, Филипп Филиппович, — мягко сказал Максим. — Что-то случилось?
— Вы знаете, что доктор Фурман умер, а его коллекция йадов исчезнуть, так сказать, изволила?
— Не знаю, — сказал Максим. — Он хранил дома йа-ды? Почему?
На самом деле, Максим знал, что Фурман умер, а коллекцию йадов сам хорошенько припрятал в двух надежных тайниках.
— Это вы, любезный товарищ полковник, как куратор по теме, должны бы нам объяснить, почему! — грозно возопил Здренко, возвысился и заколыхался.
— В списке, даже и сокращенном, несколько сот изобретателей. Разумеется, я занимался ими в соответствии с некоторым графиком, а не всеми одновременно…
— А этот издох! — брызнул слюной Здренко.
Максим встал ему навстречу.
— Эй, брек! Распетушились, суки! — щелкнул суставом Рацкевич. — Сядьте вы! Масквич прав — у него этих изобретателей хоть жопой ешь. Половина сумасшедшие, так — нет? Поди разбери. И он через них довольно много конкретно внедрил, и по гражданской части, и через план «Д» пользы, так?
Арбузов нехотя кивнул.
— Ну вот! Так что, остынь, Фил Филыч. А ты, масквич, сука, тоже хорош. Не много берешь на себя? Тебе и изобретателей, тебе и Дом ученых! Не дура губа-то, сука!
Вперил вращающиеся шурупы из глаз, пронизывая, как бы давая понять Максиму, что спрашивает о чем-то другом.
— Вы же сами, товарищ генерал…
— Сами, сука! А если я тебе ща поручу, помимо чо есть, еще и командование противовоздушной обороной — тоже лапкой сделаешь, так — нет? Слушаюсь, сука, товарищ генерал, скажешь? Сил не оценив? Выговор тебе!
— Так точно, товарищ генерал…
— На первый раз! А потом фитиль в жопу… — Рацкевич отмяк, вытащил бутылку, четыре рюмки. — Ну, давайте… за первый выговор масквичу! Оп! Так, короче. Изобретатели от тебя отнимаются. Не справляешься по загрузке. Сосредоточишься на настроениях ученых, чем, сука, дышат, кому помочь, кого к стенке… Ну, чо и делал, только плотнее!
— Михал Михалыч, — взмолился Максим. — Может, наоборот? Я по изобретателям же сколько внедрил, и еще есть наметки… Прямая польза! У меня и по «Д» новая есть разработка, сегодня товарищу Арбузову передам. А за учеными следить — всякий сможет.
— Ты, сука, считаешь, что идеологический фронт, тебе в рог, менее важен? — нахмурился Рацкевич. — Что пораженческие настроения в моченой среде — так, корова накакала? Закрыть зенки на них? Пусть они распространяют панику, сеют неуверенность, вынашивают замыслы, так? Пусть они пропагандируют объявить Ленинград открытым городом, пусть тайно в своей среде, сука, формируют, гандоны, коллаборационистское правительство?
— Никак нет, но…
— Я тебе сейчас такое «но» ввинчу через сифилис, что до Масквы на ушах шкандыбать будешь через линию фронта! Наказ тебе, значит, сука, конкретный: поумерь поголовье ученых. Кто, может, на соплях, а его стационаром тянут, кто, может, враг скрытый, а кто явный. Они на пайках жируют, а дети ленинградские мрут! Пайки ученые для детей сэкономить, сука, не народное дело?
— Народное, товарищ генерал!
— Ну и флаг тебе в руки! Вот мне донесли, что в публичной библиотеке существует, — Рацкевич сверился по бумажке, — отдел инкунабулов, альдов и, сука, эльвизеров. Нет, эльзевиров. Может быть такое свинство?
— Это, кажется, названия старинных книг, Михал Михалыч. Я уточню, — сказал Максим.
— Да уж уточни! И не либеральничай там, с эльзевирами!
195
— Тебе, господин гражданин полковник, не надоело с пакетами по городу прыгать, аки многоженцу? — спросил Викентий Порфирьевич.
— А что? — насторожился Максим.
Процесс получения на Литейном, в ЭЛДЭУ и в «генеральском» продуктов и их доставки Вареньке с мамой, Глоссолалу, Киму, и вот теперь еще Зина приплюсовалась — утомлял, не то слово. Главное, ведь не повезешь на служебной машине: водитель сразу стуканет, что полковник жрет, похоже, за пятерых.
— Мы ведь тоже не маленькие… в общем, предложение — сами себя обеспечивать будем. С тебя крыша нам над головой, а со жратвой мы как-нибудь разберемся.