Страница 6 из 110
Тело и душа — это два антагонистических аспекта нашего существования, обусловленного роковой принадлежностью человека одновременно к земле и к небу. Африка и колониализм — это условия земного бытия. Ими здесь руководят люди, вроде весьма уважаемых полковника и консула. Хорошо ли, плохо ли — это их земное дело, за свои ошибки они ответят земному судье. Но у человека есть еще и бессмертная душа — вот о ней-то и призваны заботиться именно мы, служители церкви. Вы полагаете, что слуга Бога должен помогать слуге короля давать населению работу и снабжать его питанием, и если полковник не преуспевает в своей работе, то миссионер обязан или помочь ему, или изобличить его несостоятельность перед всем миром. Какое непонимание и заблуждение!
Пастырь духовный помнит о несовершенстве земного бытия и знает о путях его исправления: преступления совершаются на земле, но они исправляются на небе. Земные страдания просто необходимы для небесного блаженства и логически соответствуют двойственной природе человека. Только этим в основу всемирного бытия кладется принцип справедливости и равновесия. Негры голодают? Они бедны? Они страдают? Да, да и да. Один или два десятка лет. Но взамен они получат вечное блаженство, слышите — вечное. За два десятка лет — вечность. Какое щедрое вознаграждение! Какая выгодная комбинация! Эти счастливцы достойны зависти. Вы видели, с какой жадностью наш мальчишка-слуга смотрел на меня, пока я ел? По своему невежеству он не понимал, что мне надобно завидовать ему, что счастливец-то он, а не я! Вот разъяснить ему истинное положение дел и призвана святая церковь, в этом и есть сущность ее Великой миссии.
Мы долго и молча вытирали пот с лица, шеи, рук. Проклятый климат…
— Однако вы здорово ударили этого счастливца! — процедил сквозь зубы мистер Крэги, чуть заметно сделав мне насмешливый знак рыжей бровью.
— Я? Ударил?!
Отец Доминик был изумлен. Он широко открыл свои круглые, как у карпа, глаза. Абсолютно невинные глаза беззащитной толстой рыбы.
— Нет, это удивительно, просто удивительно. Ну я дал пару пинков бою, но я не умею избивать людей, я никого и никогда не избил за всю свою жизнь! Дорогой консул, вы сегодня задали своей собаке хорошую трепку за испачканные ваши белые брюки. Значит ли это, что вы истязаете людей?
Отец Доминик, невысокого роста шотландец, был удивительно тщедушен и опрятен. Из корректного воротничка торчала тонкая шейка, на ней болталась лысая веснушчатая голова, похожая на морковку, но хвостом вниз. Сейчас эта морковка склонилась на бок, и мистер Крэги искоса смотрел на монаха. В его бледно-голубых глазах прыгали искорки смеха.
— Вы неудачно выбрали пример, достопочтенный отец. Даже если судить по собакам, я не так уж и жесток. Но, — консул ткнул трубкой себя в сердце, — вот здесь нет любви ко многим божьим тварям, например, с клопами я беспощаден. Пинков им не даю и даже не истязаю, честное слово! Я их убиваю!
Полковник Спаак, треща креслом, повернулся к говорившему. Огромный его нос побагровел.
— Не разыгрывайте этого молодого человека! Недавно ваш южноафриканский премьер заявил в парламенте, что он считает негров просто насекомыми. Вредными насекомыми! Вы не очень-то смейтесь над отцом Домиником, — с новым треском полковник повернулся ко мне. — Помните, ван Эгмонт, англичанам всегда надо давать отпор. Всегда и везде. В Африке мы с ними соседи, я знаю этот лицемерный народец.
Он опять захохотал. Действительно, задорные голубые огоньки в глазах консула сразу же погасли, и он занялся своей трубкой.
— Но вы ничего не сказали о тряпках для негритянских женщин, — опять обратился я к монаху. — Что, церковь интересуется ими из соображений приличия? Но ведь пучок травы не хуже кусочка материи прикрывает наготу!
Скромно молчавший миссионер кротко улыбнулся.
— Я не в обиде на мистера Крэги и защищать меня не надо. Обижать никого не следует, а воспитывать должно. И собака, и черномазый выигрывают от наших усилий втолковать им положения, которые труднодоступны для их примитивного мозга. Впредь оба будут внимательнее. Теперь о тряпках. Вопрос о них отнюдь не сводится к банальным требованиям приличия. Это проблема борьбы за души туземных женщин.
— Разве души у них находятся именно в этом месте? — бросил мистер Крэги сквозь ароматный синеватый дымок. — Расскажите подробнее, святой отец!
— Нет, это борьба в духовном плане. Видите ли, мсье ван Эгмонт, церковь строит свое учение на положении о грехе, раскаянии и прощении. Человеку присуще грешить, церкви — приводить грешника к раскаянию, а Богу — отпускать грехи раскаявшимся. Но здесь, в Африке, миссионеры столкнулись с нелепым положением — отсутствием грехов у туземцев. Не удивляйтесь: это так! Смешно и нелепо, не правда ли? Здесь была сонная и мирная жизнь больших семей под сенью огромного дерева. Вы сами видели такие деревья в негритянских деревнях. Что-то похожее на чисто животное прозябание, тысячелетиями повторяющиеся формы существования в абсолютно неизменном виде. Довольно трудно было разгадать первопричину такой социальной косности и вытекающей отсюда нравственной пустоты. Жизни без раскаяния и отпущения и смерти без права на вечное блаженство. Виднейшие отцы церкви ломали себе голову над этой проблемой и трудились не жалея сил.
— И что же? — спросил я, все еще не совсем понимая миссионера.
— Их труд принес благословенные плоды, — торжественно, с просветлевшим лицом ответил отец Доминик. Оно сияло радостью и добротой. Это было лицо, конечно, истинного верующего. — Оказывается, извечный застой нравственной негритянской жизни вызывался отсутствием штанов. Как гениально и как просто! Вы поняли теперь, мсье ван Эгмонт? Штанов!!!
— Гм… не вполне, преподобный отче.
— Но ведь все гениальное всегда просто! У негров не было штанов и личной собственности, у них мораль и нравственная жизнь отсутствовали. Мораль, с одной стороны, основана на добродетели, а с другой — на грехе. Раз люди ничего своего не имеют, то отпадают зависть, злоба, преступные намерения и само преступление — кража, разбой, ревность и прелюбодеяние, ведь эти грехи основаны на чувстве собственности. Клевета, оскорбления, обиды, месть и так далее до бесконечности. Отсутствует грех, в своей основе связанный с инстинктом собственности. Раз отсутствует грех, то нет и добродетели. Нет греха! Нет покаяния, нет прощения и нет царства небесного. Не нужны ревностные миссионеры, пламенная вера, святая церковь, страшно вымолвить, — сам Бог!
Сделав страшное лицо, он одно мгновение, не двигаясь, молча смотрел мне в глаза, потом, вздрогнув, судорожно перекрестился и скороговоркой прочел молитву.
— Страшное, страшное состояние! И вот Святая Церковь ревностно принялась за дело искоренения зла. Необходимо было привить этим несчастным представление о своем, о личном. Нужно было приучить их произносить слово «мое». А сделать это — видит Бог! — было не очень-то легко: люди здесь жили без одежды, питались сбором плодов и охотой. Мы начали прививать им потребности в том, чего они сами не могут снять с дерева или добыть в лесу — потребность в штанах, в наших товарах. Мы как бы одним рывком распахнули дверь, через которую в это сонное и неподвижное прозябание вихрем ворвалась культура. Ворвалась — и все закружилось! О, да, скажу без хвастовства: теперь мы нужны здесь! Теперь дел у нас по горло, уверяю вас!
Консул делал вид, что спит. Полковник сидел с посиневшим носом, переводя рачьи глаза то на отца Доминика, то на меня. Смиренный слуга церкви произнес речь, закончил ее громко и гордо, но потом вдруг устыдился своей гордыни, кротко опустил глаза и стал задумчиво перебирать четки.
— Вы извините меня, мсье ван Эгмонт, — проговорил он мягко, — я слишком много говорил и нескромно похвалил нашу деятельность в Африке. Простите.
— Верно! Верно! — брякнул вдруг полковник. — Они до черта заняты, ван Эгмонт. С одной полицией здесь не управиться: все негры — сифилитики, пьяницы и воры. Ате, которые ими еще не стали, скоро будут. Но поповское воспитание дело бесполезное: сколько жук в дерьме не трудится, его шарики, все одно, остаются дерьмом. Причина проста: эти черные идиоты по-настоящему, всерьез верят в исповедь и в отпущение грехов. Шесть дней греши, в воскресенье исповедуйся — и дело в шляпе! Начинай крутить шарманку сначала! Отец Доминик, не спорьте: здесь ваша братия просто деморализует народ. Нет на свете хуже человека, чем крещеный негр, особенно воспитанник миссионерской школы для незаконнорожденных детей местных белых. Жизнь здесь дорога и скучна, личный гарем — самое дешевое и доступное удовольствие. Приплод наши белые сдают на выращивание в миссионерские приюты с последующей сдачей потребителю. Вы видели здесь на улицах шествия этих оборванцев с монахами или монахинями во главе? Это резерв для набора сотрудников нашей администрации — будущие черные санитары, фельдшеры, квалифицированные рабочие, чиновники и учителя. На все сто процентов, верующие — канальи, каких свет не видел! Не спорьте, достопочтенный отец, и даже не пытайтесь!