Мамы-мафия (ЛП)

– Мама! – нервно сказала Нелли.

– Иду, детка, – ответила я. А Яну я сказала: – Было приятно снова тебя увидеть. Нам пора идти.

Но Ян ещё не собирался прощаться.

– А чем занимается твой муж? – спросил он.

– Мама! – сказала Нелли, на сей раз громче. Юлиус по-прежнему гудел, как автомобиль.

– Он прокурор, – ответила я Яну. – И скоро он будет моим бывшим мужем. – В этот момент я разозлилась. Какое дело Яну до моих семейных отношений? – Извини, пожалуйста, Ян, но мы торопимся. Мы ещё не завтракали.

– В самом деле? – Ян оценивающе поглядел на мрачно смотрящую Нелли и гудящего Юлиуса. – Я тоже выбежал за булочками для всей семьи. До сих пор я довёл дело до трёх детей, и эмансипированный мужчина должен, само собой, принимать участие в домашнем хозяйстве! Скажи, ты живёшь здесь, в посёлке «Насекомые»?

– Да, с вчерашнего дня. В Шершневом проезде. – Покупать булочки – это что, домашняя работа? Мне кажется, не совсем.

– Ма-а-ма-а!

– Ты видишь как! – вскричал Ян. – Мы тоже там живём! Какой номер дома?

– Четырнадцать, – ответила я.

– Старый дом старой фрау Вишневски, – присвистнув, заметил Ян. Я не поняла, присвистнул он одобрительно или пренебрежительно.

– Ма-а-ма-а!

– Да, это была моя свекровь. Ян, нам действительно пора…

– Н-да, значит, теперь мы будем видеться чаще. Мы живём в доме 28, это такой куб, в котором много стекла. Архитектор получил за этот дом премию. Правда, вышло недёшево. То есть дизайн стоит денег. 240 жилых метров, везде гранитный пол, сауна, бассейн, встроенные шкафы…

У Нелли был такой вид, как будто она сейчас взорвётся.

– Ну что ж, будем хорошими соседями, – сказала я Яну и оставила его стоять, хотя он продолжал описывать свой дом.

– Что это за хвастун? – презрительно спросила Нелли.

– Мы когда-то жили в одном общежитии, – ответила я. Рассказывать больше своему чувствительному ребёнку я не хотела. В данный момент она и так была обо мне невысокого мнения. – Представь себе – ему принадлежит этот ужасный кусок бетона в Шершневом проезде, ну ты знаешь, который выглядит, как аквариум. Архитектор якобы получил за него премию. Смешно слышать!

Непостижимо – я пятнадцать лет не видела Яна Крёлльмана, и именно в мой первый день одинокой женщины я должна была снова его встретить! Свежепокинутая, без денег, без макияжа и с немытыми волосами. Какой неудачный момент! В следующей же витрине я украдкой поглядела на себя со стороны. Ну ладно, так уж плохо всё же не было. Из нас двоих именно Ян потерял волосы, зато приобрёл как минимум двадцать килограммов. У меня хотя и не было макияжа, но даже с немытыми волосами моя причёска была красивей, чем тогда. И вообще: по сравнению с тем временем я по крайней мере внешне стала выглядеть значительно лучше. В отличие от Яна.

При этом он зарабатывал больше моего. Правда, это было не особенно трудно: любой ученик парикмахера зарабатывал больше моего, потому что у меня вообще не было работы. У меня даже не было профессии. У меня много чего не было.

Дома я ещё раз попробовала дозвониться до Труди – единственного человека, который в этой ситуации мог бы морально поддержать меня. Но голос Труди на автоответчике неизменно объявлял, что она сейчас находится на озере Гарда. Благая весть для возможных грабителей, но не для меня.

Я почувствовала себя очень одиноко. Но потом я глубоко вдохнула и попыталась представить, что бы мне посоветовала Труди, будь она здесь. В первую очередь она бы прекратила мои жалобы. «Не думай постоянно о том, чего у тебя нет, а радуйся тому, что у тебя есть», – сказала бы она. Она всегда так говорила, если я на что-то жаловалась.

Ну хорошо. Что у меня есть, чему я могу радоваться?

Во-первых: у меня два здоровых ребёнка. Настолько здоровых, что они прямо сейчас, голодные, накинулись на продукты. Такие голодные, что завтра, наверное, опять придётся идти в магазин. А на какие шиши?!! Но воображаемая Труди не разрешала подобных негативных мыслей. Два здоровых ребёнка, повторила она. Это ведь очень хорошо. А дальше?

Крыша над головой. Я набрала побольше воздуха, чтобы поподробнее описать крышу над головой, но воображаемая Труди перебила меня: Нет! Ни слова про красное дерево! Главное, вы живёте в безопасности и в тепле. Дальше! За что ещё ты можешь быть благодарна?

У меня есть две здоровые руки, которыми я могу действовать, если надо, жалобно ответила я.

Больше мне ничего не пришло в голову. Но и этого было больше чем достаточно. Я опустилась на коричневую кушетку бабушки Вильмы и начала рыдать, такой благодарной и радостной я была.

Как раз когда я подумала о том, а не приложиться ли мне к малиновой настойке бабушки Вильмы – из наших визитов сюда я знала, что она держит запасы настойки за книгами в шкафу, бедняга, – в дверь позвонили. Звонок бабушки Вильмы этого названия, собственно, не заслуживал. Он резко и немелодично выдавал «кррррррк», отчего по спине ползли мурашки.

В дверях столовой показались дети.

– Что это было? – спросил Юлиус с набитым «Нутеллой» ртом.

– Звонок, глупый, – ответила Нелли, тоже с набитым «Нутеллой» ртом.

– Так звонит только судебный исполнитель, – пробормотала я, вытирая слёзы со щеки.

– Может быть, это папа, – сказала Нелли и выбежала в прихожую.

– Почему ты плачешь, мама? – спросил Юлиус.

– Потому что я считаю стенку бабушки Вильмы ужасной, – ответила я.

– Понятно, – сказал Юлиус.

– Мама-а-а! Это наши новые соседи! – крикнула Нелли из прихожей.

Ах, как мило. Я с воодушевлением поднялась. В этом была особенность жизни в пригороде: здесь соседи интересуются друг другом.

Встав у двери рядом с Нелли, я широко улыбнулась.

– Точнее говоря, это мы – новые соседи, – сказала я. Но тут улыбка застыла у меня на губах. Потому что перед дверью стояли старые знакомые: толстая Гизела и толстый Хайнрих с вокзала, только без шапочки и серебристого парика. О Боже, как им удалось так быстро меня найти?

– Мы увидели, что вы наконец переехали, и хотели вас сердечно поприветствовать, – недружелюбно проворчал Хайнрих. – Мы – герр и фрау Хемпель из дома 16.

– Очень рада, – запинаясь, автоматически ответила я. Глупое совпадение, больше ничего. Такое случается. Теперь только не потерять самообладания. Я протянула Хемпелям руку, надеясь, что они оба плохо видят и что у обоих плохая память. – Констанца Вишневски. А это моя дочь Нелли. – У нас ещё есть маленький тошнилка, но он, будем надеяться, останется в комнате и здесь не покажется, добавила я в мыслях.

– Нелли – что это за имя? – спросила фрау Хемпель. У неё был неестественно высокий, резкий голос. – Вы считаете его красивым?

– Да, конечно, – сбитая с толку, ответила я, испытывая некоторое облегчение. Мне не показалось, что Хемпели меня узнали. Но тут из-за угла появился Юлиус. Он повис на моей руке и уставился на Хемпелей большими глазами.

– А это наш маленький Юлиус, – сказала я несколько дрожащим голосом. Я надеялась, что большое количество «Нутеллы» на его лице затруднит герру и фрау Хемпель узнать в нём того, кто вчера испачкал им пальто.

Фрау Хемпель подозрительно разглядывала его своими маленькими глазками.

– Хайнрих, – прошипела она, толкая своего мужа локтем в бок. Даже когда она шипела, её голос звучал, как давно не смазанная дверь. Узнала ли она нас?

– Сейчас, – ответил герр Хемпель и встал в позу на коврике перед дверью бабушки Вильмы. На коврике значилось: «Когда ты думаешь, что больше сил уж нет, откуда-то приходит свет». Я прочитала это со смешанными чувствами. Возможно, для кого-нибудь это справедливо, но когда у меня возникло чувство тупика, как сегодня, ниоткуда свет не пришёл, зато пришли супруги Хемпели. Опять типичная картина.

– Чтобы у нас зародились хорошие добрососедские отношения, мы хотим прямо сейчас прояснить несколько вещей, – звучно произнёс герр Хемпель. – Никакой стрижки газонов и детского шума между 14 и 17 часами и после 18 часов, не жарить шашлыки при южном ветре, и ваши гости должны парковать свои автомобили на вашем участке, а не на улице. Мы поняли друг друга?