Большая судьба

Департамент горных дел не замедлил отозваться и прислал начальнику округа самую подробную инструкцию, как встречать царя.

Вслед за этим в августе 1824 года в Златоуст прискакал казак с эстафетой. Оренбургский военный губернатор конфиденциально сообщал, что в сентябре на завод пожалует уже пребывающий в путешествии император Александр I. На заводе начался переполох и суета.

Со всего края сгонялись крепостные и приписные крестьяне. По ночам горели костры: ладили дороги, чинили мосты, засыпали болотины, калюжины, стлали гати. В придорожных деревнях убирали лачуги и землянки, ставили плетни. На заводе поспешно красили корпуса. Вокруг посыпали чистым песком. Старые заводские стены подперли бревнами, а чтобы прикрыть подпорки, их заложили затейливыми штабелями. Начальник округа Татаринов охрип от брани. Он бегал по заводу, наезжал на переправы, всюду старался поспеть и всё проверить сам. Под его наблюдением строили павильоны, готовили иллюминацию. Девок обучали хороводам. По отремонтированным дорогам разъезжали горные пристава, исправники, стражники, которые наводили порядок и обучали крестьян, как вести себя при царском проезде. На заводе и в окрестных селениях шатались сотни шпионов.

Государя сопровождал придворный повар Миллер. Однако Татаринов с дальних и близких заводов привез десятка полтора знатных стряпух. С неделю они препирались в выборе яств для царской свиты.

Между тем на заводе деятельно шли свои приготовления. Рабочим из заводских кладовых выдали новые сапоги и кафтаны. На сходе отдали строгий приказ: в царский приезд надеть праздничную одежду и иметь веселые, беззаботные лица. Тем, кто не имеет праздничной справы, запретили выходить на государеву дорогу и попадаться на глаза царю.

Командир инвалидной команды, охранявшей заводский острог, сбился с ног, кулаки его распухли от усердия. Задержанные на правеж мужики под его неусыпным наблюдением скоблили пол и стены "терновки", чтобы уничтожить следы крови. Острожный двор усыпали желтым песком и, как в Троицын день, обсадили срубленными березками. Со двора убрали замызганные, и не раз политые кровью козлы, на которых стегали непокорных.

Лишь в украшенном цехе шла обычная деловая суета. Павел Петрович приготовил только свой парадный мундир, и этим ограничилось его беспокойство. За мастеров он был уверен. Немцы и русские граверы состязались друг с другом в искусстве. Иван Бушуев, склонясь у верстака, тщательно выводил на клинке прекрасный строгий узор. Клингентальцы изготовляли шпагу для царя...

Несмотря на сентябрь, стояли теплые погожие дни. По утрам из-за гор бодро поднималось солнце, и всё рдело под его лучами. Придорожный дубняк пламенел своими багровыми листьями, березовые рощи лениво опустили золотые пряди. Тишина обнимала горы. На заре 21 сентября царский кортеж выехал из Уфы. Весь этот день на завод к Татаринову скакали гонцы с донесениями. Дорога пролегала через скалистый хребет; чем ближе поезд царя двигался к Златоусту, тем величественнее становились горные вершины. Всё круче и круче делались подъемы и затруднительнее спуски. Царь выходил из экипажа и шел, прихрамывая, пешком. В последние дни у него сильно отекли ноги. За ним медленно двигались экипажи. Император любовался развертывающейся перед ним панорамой гор. Сопровождавший его начальник генерального штаба Дибич с тревогой поглядывал на государя: не наскучило ли? Но Александр Павлович, показывая на грозные шиханы, восторгался:

- Чудесный край! Богатый край!

На повороте поезд царя ожидала толпа башкир, почтительно обнаживших головы.

- Кто это? Что они бормочут? - удивленно спросил Александр.

Дибич махнул башкирам рукой, давая понять, чтобы они удалились.

- Это кочевники, ваше величество. Они счастливы видеть в горах русского царя! - льстиво сказал он императору.

Государь молодцевато выпрямился и поднялся в экипаж. Кортеж двинулся дальше.

Солнце склонилось к западу, когда вереница экипажей приблизилась к горе Березовой. Уже с утра здесь толпились сотни рабочих и служащих завода.

Впереди выстроенных горных чиновников важно расхаживал Татаринов. В сторонке выжидательно поглядывал в горы пристав Апсалон, - не пылит ли дорога?

После томительного ожидания вдали показались экипажи. Впереди всех на почтительном расстоянии скакал казак.

Сильные и матерые, как звери, кони легко и быстро вынесли царскую коляску на гору. Позади торопилась свита. Александр Павлович сидел в карете, отвалившись на спину, и слегка щурил близорукие глаза. Широкое лицо его розовело на солнце и оттенялось чуть-чуть рыжеватыми баками, лоб был высокий и крутой.

По команде пристава Апсалона все упали на колени. Государь благосклонно улыбнулся. Трепеща от страха, к коляске подошли Татаринов и пристав. Начальник горного округа вытянулся во фрунт и стал докладывать. Царь перебил его:

- Скажите, как идет у вас оружейное дело?

- На заводе и оружейной фабрике, ваше величество, ежедневно работает две тысячи сто пятьдесят человек! - ответил Татаринов.

- Хороши успехи? - уставился в начальника округа царь.

- Весьма, ваше величество!

Вдруг, словно спохватившись, Александр озабоченно спросил:

- Как живут мои золингенцы? Приносят ли пользу здесь?

Татаринов расплылся в улыбке и, желая угодить царю, доложил:

- Государь, ваши действия всегда приносили только пользу горному делу!

- Я весьма рад этому, - томно ответил царь. - Устройство немцев стоило нам больших хлопот. Я уверен, что они уже отблагодарили нас за нашу заботу.

Царь устало сомкнул глаза, давая понять о конце доклада. Тогда Татаринов обратился к Александру:

- Ваше величество, позвольте спустить коляску под гору на руках!

Царь милостиво кивнул и, поддерживаемый Дибичем, вышел из экипажа. Крепкие руки работных разом выпрягли коней. Коренником взялся великан Лучкин, а рядом с ним еще десятка два рабочих. Экипаж плавно и медленно стал спускаться под гору. Государь и свита осторожно сходили по головокружительному склону.

Когда все благополучно спустились с горы, Александр уселся в коляску. Взгляд его упал на Лучкина. Он внимательно оглядел грудь богатыря, его плечи, руки и приказал:

- Этого человека причислите к моим слугам!

Вынув серебряный рубль, царь бросил его на дорогу:

- Бери на счастье!

Но ошеломленный Лучкин не двигался с места. По его загорелым щекам струился пот. Он что-то хотел сказать, но его толкали в спину, торопливо шептали:

- Поднимай живей! Экое счастье привалило человеку!

Царский экипаж проследовал дальше, а Лучкин всё еще стоял с затуманенными глазами. Видя его волнение, пристав Апсалон спросил его:

- Что ж, небось, счастлив? Что же ты хотел вымолвить государю?

- Ваше высокородие, умолите оставить меня на Камне ради престарелой матери!

- Дурак! - грубо отрезал пристав, круто повернулся и поспешил к своей лошади.

Между тем вереница экипажей неторопливо подъезжала к Златоусту.

- Это почему так расстроился богатырь? - неожиданно спросил у Дибича царь.

- Ваше величество, от великого счастья даже сей Голиаф не утерпел и прослезился. Столь чувствительны сердца ваших подданных!

На златоустовских улицах расставленный шпалерами народ встретил царя громогласным "ура". Заводские жёнки по наказу Татаринова выбегали на дорогу и подстилали под царскую коляску белоснежные холсты и полотенца.

Миновав Большую Немецкую улицу, государь подъехал к собору, который светился тысячами огней. Народ в церковь не пустили. Под прохладные своды храма вошли государь, его свита и избранные горные начальники. Священник долго не задержал царя, служба была короткой. По выходе царя из церкви люди опять кричали "ура".

Царь устал и велел везти себя на отдых. Он поместился в доме Татаринова. На город опустилась ранняя осенняя ночь. На заводском пруду и на павильонах вспыхнули разноцветные огни - жгли фейерверк, в бесчисленных плошках дымилось сало.