Большая судьба

В тихий вечерний час Павел Петрович подошел к нему и заговорил задушевно, тепло:

- Ты всё еще чем-то недоволен, отец? А ведь литье у тебя идет хорошо!

- Хорошо, да не совсем! - сурово взглянул на Аносова старик. - Труда и смекалки вложили много, а самого главного-то и нет. Погляди!

Он подвел горного офицера к рабочей полочке, на которой хранились куски разной руды и бруски металла. Литейщик отобрал и положил на шершавую ладонь брусок синеватого сплава.

- Ты, мил-друг, присмотрись; это лучшее, что есть у нас! - хмуро сказал он Павлу Петровичу. - Из него клинки робят. Но что за клинки, батюшка? Где им тягаться со старинным булатом!

Аносов грустно вздохнул и подумал: "Да, это не хорасан, не кара-табан, не сирийский шам! Металл мертв, не проступает в нем узор древних булатов, не отливает он синью!".

Литейщик понял грустное настроение Аносова и с горечью сказал:

- Сколько дум и беспокойств, от души стараешься, благостен наш труд. Истинно! Но где добыть совершенство?

Он долго и тепло говорил о своем тяжелом мастерстве. И чувствовал Аносов, что литейщик доверяет ему, любит и отмечает его, но до своей тайны еще не допускает.

- Ты, батюшка, приходи ко мне, в мой домик. На досуге потолкуем о деле, - предложил однажды старик Аносову.

В свободный воскресный день практикант отправился к литейщику. Он долго блуждал по улочке, круто убегавшей под гору к речке Громатухе. Наконец нашел серый от непогод и времени домишко, обнесенный высоким плотным забором. Глухо и безлюдно было в этом кержацком конце городка. "Замкнуто живут люди!" - подумал Аносов и осторожно постучал в калитку. Послышались легкие шаги, загремел запор, и дверь со скрипом распахнулась.

Аносов от неожиданности зарделся: перед ним стояла высокая и стройная девушка с русыми косами.

- Что же стали, проходите, батюшка давно поджидает вас! - приятным певучим голосом позвала она, повернулась и легкой походкой пошла впереди юноши.

- Сюда, вот сюда! Тут в сенцах приступочки, не расшибитесь! - с улыбкой приглашала она гостя.

Сколько чистой прелести было в ее ласковой улыбке, в блеске крепких и ровных зубов!

Аносову хотелось перемолвиться с ней приятным словцом, но от смущения он растерялся.

Девушка провела гостя в переднюю горенку и, показывая на дверь, предложила:

- Заходите, батюшка здесь!

Так же внезапно, как и появилась, кержачка быстро исчезла в соседней клетушке за чистой холщовой занавеской. Аносов открыл дверь и остановился на пороге. В глубине комнаты за тесовым столом сидел Швецов. Перед ним лежала раскрытая библия. Острые серые глаза литейщика выжидательно посмотрели на Аносова.

- Что же остановился? Входи, Павел Петрович, да садись! - ласково пригласил он, показывая на скамью рядом с собой.

Аносов уселся и невольно оглядел горенку. Маленькая, уютная, она сверкала чистотой. Всё выглядело по-кержацки домовито. Кругом, вдоль стен, грузные сундуки. В углу мигал огонек лампады. На широких выскобленных скамьях стояли ящики с кусками руды, сплавов, железных брусков.

- Вот в древних писаниях отыскиваю потерянное, - с грустью сказал старик. - Библия - самая старинная книга, и много в ней написано о крови человеческой. Пастух Давид отрубил голову Голиафу. Из чего изготовлен был этот меч? По складам разбираюсь, всё доискиваюсь до потребного. Холодное оружие на Востоке - непревзойденное! Но как рождали металл для клинков, вот любо знать! Доискиваюсь! Много умного в сей книжице, да немало и непроглядного тумана. Ох, Павел Петрович, милый ты мой, по глазам вижу, и ты тоскуешь по настоящему делу!

Аносов залюбовался благообразным стариком. Глаза его засветились теплом, когда он сказал:

- Нам бы с тобой, отец, отыскать такой сплав, чтобы сковать меч-кладенец и вручить его русскому богатырю: "На, круши супостатов отчизны!". Но где же подлинное мастерство? За семью дверями, за десятью замками упрятано. А добыть его надо! Вот расскажи, отец, о своих плавках.

- Да что рассказывать! - отмахнулся литейщик. - Сам хожу словно в потемках!

- Надо нам из потемок выходить, отец! - решительно сказал Аносов. Нужно во что бы то ни стало добыть чудесный сплав. Тогда перед своей совестью можно будет сказать, что не напрасно мы ходили по земле!

- Вот, вот, это правильное слово! - охотно согласился старик. Главное, милок, в том, чтобы радость в мастерстве обрести! - Швецов захлопнул библию, закрыл ее на медные резные застежки, встал и потянулся к ящикам со сплавами. Перебирая их жилистыми натруженными руками, он подолгу разглядывал образчики и говорил с лаской: - Тут, слышь-ко, не только моего труда сплавы, но и батюшки моего, почитай, есть. Большой умелец он был, у Демидовых на домницах работал. Про демидовский "Старый соболь" слыхал? Марка такая выбивается заводчиком на железе. До сей поры "Старый соболь" в большой славе. А кто такие сплавы робил? Деды и отцы наши - демидовские труженики. Себя, сердяги, на огневой каторге сжигали, а Демидовым богатство да славу создавали! От батюшки своего я многое постиг. Гляди, протянул он сплав, - нет в нем узоров, а металл добрый. Чуешь: тёпел и тяжел он. Много труда и пота рабочего впитал в себя.

Аносов взял в руку небольшой брусок.

- Добрый сплав! - похвалил он. - Твоей работы?

- Моей, - с гордостью отозвался старик. - А вот полюбуйся на немецкую. Это обломок золингенского клинка. Булатный узор видишь? спросил литейщик.

- Вижу, - отозвался Аносов и внимательно вгляделся в темно-синее поле клинка. На нем проступали мелкие нежные узоры. Походило на булат.

- Ты не думай, это не булат! - словно угадывая мысль гостя, с легким презрением сказал Швецов. - Обман один. Узоры в нем кислотой травлены. Наведены. Булат, батюшка, как и человек, свой характер имеет. А характер, известно тебе, не снаружи лежит, а в душе человека. И проступает он, когда человек гневен или радостен. Так и в правдивом булате, - узор идет из глубины металла. Полюбуйся! - он подал Аносову обломок хорасана. - Видишь, что робится? Тут металл воистину свой характер кажет...

Да, это был настоящий булат! Старый обломок, подобранный в давние годы на ратном поле, всё еще излучал синеватые разливы по серебристому фону.

- Вот оно, рабочее мастерство! - торжественно сказал старик и продолжал перебирать сплавы. Для каждого он находил свое меткое слово...

За дощатой стеной зашумели ребята, и знакомый певучий голос стал успокаивать их:

- Не кричать! Там-ко дедко с гостем речи ведет, а вы шумите. Слушайте сказку...

Аносов насторожился. Его влекло к металлам, но ласковый голос кержачки просился в душу.

- Тише, притаитесь, про родные места будет сказ, - певуче продолжала девушка, - как в наших таежных урманах, да в дремучих лесах, да в горах таится Полоз великий. Слышь-ко, как на борах шумит? Там-ко в чаще баба-яга ходит, золото хоронит, а леший серебро стережет...

- Ты нам про лисичку да про кота, что настроил гусельцы, спой! перебили ребята.

Литейщик поднял голову и проворчал:

- Чего разбушевались, петухи?

Никто не слышал его. За перегородкой вполголоса запела девушка:

Трень, трень, гусельцы,

Золотые струночки!..

- Ты смотри, что робится! - кивнул литейщик. - Не хочешь, а заслушаешься. Ай да Луша! - довольный дочерью, похвалил ее старик и снова перевел разговор на металлы.

Аносов плохо слушал его, напряженно внимая голосам в соседней горенке. Но там скоро замолчали. Изредка только слышалось шушуканье да вырывался веселый смешок, словно кто-то на мгновенье тряхнул серебряными бубенчиками.

Павел стал прощаться с мастером. Литейщик сгреб в свои огрубелые ладони его тонкую белую руку и крепко сжал ее.

- Запомни, Павел Петрович: дело у нас общее. Одной веревочкой связала нас работенка. Вместе нам и жар-птицу добывать!

От глаз старика побежали лучистые морщинки. Лицо его потеплело.