Мертвые не разговаривают

Мимо кто‑то прошел. Возможно, даже переступил через него.

— Помогите, — прошептал Андрей. Во рту стоял все тот же горький привкус.

Неожиданно тихие невнятные звуки разорвал душераздирающий вопль. Кричал мужчина. Кричал отчаянно, срывая голос, раздирая глотку в клочья.

От услышанного Андрея буквально физически вмяло в пол. Он застыл, перестал дышать, а в ушах все продолжали тянуться отголоски безумного вопля. Они ввинчивались в череп, полосовали барабанные перепонки, вгрызались в мозг, наполняя его паникой.

Мимо снова кто‑то прошел. По ноге ударило чем‑то тяжелым. Андрей вздрогнул. Внутри все оборвалось. Он лежал, не шелохнувшись, ожидая повторения вопля, но крик угас окончательно. Только где‑то в стороне, на самой периферии слышимости, ощущалась натужная возня.

Андрей попытался подняться, но руки предательски подгибались, ладони скользили по чему‑то шершавому, но рыхлому.

— Он живой? — вдруг спросил женский голос. Мягкий и приятный.

— Я же проверял… – голос мужской. Удивленный и немного раздраженный.

— Сам посмотри. Шевелится.

— Жук навозный… – короткие смешки. — Смотри, как барахтается.

Андрей напряг зрение, но оранжевые пятна не желали фокусироваться, а больше он ничего не видел. Отвратительное ощущение, полная беспомощность. Конечно, говорившие могут входить в бригаду пожарных или медиков, прибывших в мотель. Но вот тон, которым они обсуждали его, очень не нравился Андрею.

— Теперь моя очередь играть… – говорящая аж задохнулась.

— Ты их слишком быстро ломаешь, — наставительно проговорил мужчина. — Откуда в тебе столько нетерпения?

— Ну пожалуйста, — взмолилась женщина. — Обещаю оставить и тебе кусочек.

Андрей сглотнул. Начал отползать, но почти сразу уперся спиной в какую‑то преграду. Он слеп, как крот, а кто‑то стоит и обсуждает его, словно он скотина, предназначенная на убой.

— Ты должна мне, — снова заговорил мужчина. — Хочу тебя. Прямо сейчас.

Послышался смех, звуки борьбы, потом отрывистый женский возглас.

— Видишь, я уже мокрая, — ее дыхание сбилось. Слова звучали отрывисто.

— Иди ко мне.

— Сначала игра.

— Ладно, он твой! — последние слова мужчина уже не проговорил – прорычал.

Андрей яростно тер глаза одной рукой, а вторую выставил перед собой. Зрение возвращалось, но слишком медленно.

— Бедненький. Ничего не видишь?

Женщина засмеялась. Ее тень мелькала перед глазами, на время заслоняла оранжевые пятна.

— Страшно, наверное?

Андрей стиснул зубы. Собственное сердце остервенело билось в груди, оглушало. Шаги совсем рядом. Что‑то скрипит под подошвами, выдает движение.

Размытый рывок – по щеке что‑то скользнуло. Андрей отмахнулся, но рука лишь вспорола воздух. Боль с запозданием резанула сознание, потекла каплями крови из рассеченной щеки.

— Он забавный! — засмеялась женщина. — Нет, ну посмотри. Не то, что тот бука…

— Хочешь его?

— А можно?

— Ты же знаешь, ради тебя…

— Я знала, что ты самый лучший! — воскликнула женщина. — Хочу его. Очень.

Что‑то звякнуло. Словно провели друг по другу длинными клинками.

— Только не торопись, как в прошлый раз, — сказал мужчина.

— Помню–помню… – осторожные шаги движутся по дуге, обходят. Мягкие, точно у кошки. — Ты его подержишь?

— Конечно, любовь моя.

Андрей напрягся, ожидая нападения. Эти двое, кем бы они ни были, казались ему сосредоточением опасности. Мысли о возможном пожаре отошли на второй план.

Где все?! Где Настя, где ворчливый здоровяк? Сколько прошло времени с того момента, как он получил бутылкой по голове?

В него кто‑то врезался. Цепкие пальцы обхватили за плечи, с легкостью оторвали от пола. Спины коснулось не то дуновение ветра, не то легкое поглаживание. Однако через секунду Андрей изогнулся, застонал. Его полосовали, словно издохшую тушу. Но в то же время боль долгожданным светом вспыхнула в слепых глазах. Тьма дрогнула, на мгновение набухла, точно не желала отступать, а потом начала съеживаться, бледнеть.

— Я войду в тебя так глубоко, что ты задохнешься… – послышался над ухом женский шепот. — Захлебнешься своей блевотиной.

В нос Андрею ударил густой запах пота и немытых тел. Щеки коснулись холодные липкие пальцы. Двигаясь по коже, они будто оставляли за собой морозный след, глубоко въедающийся в плоть.

Тени обретали очертания. Вот только рассмотреть их подробнее Андрей не успел. Костлявая рука перехватила его за горло, приподняла еще выше, а потом просто впечатала в пол. Что‑то хрустнуло, воздух из легких вырвался сдавленным хрипом, в глазах снова потемнело. На его живот кто‑то уселся. Руки дернули, завели за голову.

— Возвращайся, милый, — сквозь звон в ушах донесся женский голос. — Ты нужен мне здесь. Не уходи. Не сейчас. Я сама отпущу тебя, — она засмеялась.

Андрей судорожно хватал воздух ртом. Сил не осталось даже на то, чтобы попытаться сопротивляться. В горле першило, а в грудь словно вбили кол.

— Ты знаешь, что такое боль? — спросила женщина.

Ее холодные пальцы легли на его щеку – повернули голову из стороны в сторону.

— Знаешь?

Он попытался ответить. Пока есть диалог, у него остается шанс усыпить их бдительность, а значит – спастись. Но как говорить, когда язык – неповоротливый кусок разбухшей плоти?

От нее воняло, словно от помойной кучи. Ее липкое прикосновение – касание гнилого мяса, кишащего плотоядными паразитами.

— Уверена, ты недооцениваешь значимость боли, — продолжила женщина. — Они все недооценивали. А зря. Мы показали ее истинное значение. Всем показали… Правда, любимый?

— И покажем снова. Уже другим, — подтвердил мужчина. — Ведь нам так сложно отказать…

Они засмеялись.

Андрей почувствовал, как что‑то острое уперлось ему под подбородок. Шило или гвоздь?.. Пришлось запрокинуть голову. Он приоткрыл глаза. Темная муть все еще клубилась, но опадала, съеживалась.

— Вот так… – подбодрила его женщина. Ее рука легла ему на промежность, пальцы несильно сжались.

Ее лицо нависло над ним.

Андрей дернулся, но сил все еще отчаянно мало. На нем сидела не женщина – нет. Оживший мертвец! Тварь из закрытого дома для умалишенных! Плод ночных кошмаров! А возможно, все разом, собранное в одном изуродованном теле.

У нее не было губ. Совсем. Их срезали когда‑то давно – раны успели зарасти и зарубцеваться. Желтоватые подпиленные зубы выглядят клыками хищника–людоеда. Разноцветные глаза смотрят с интересом и… вожделением? Один нездорово желтый, словно у больного желтухой, и другой, непроглядно черный – не поймешь, живой ли? На бледной, масляно поблескивающей коже, с отчетливыми красными прожилками, множатся порезы и шрамы. Некоторые совсем старые и уже превратились в белесые росчерки. Другие свежие, несколько даже кровоточат. Темные волосы до плеч, запачканы чем‑то влажным и вязким.

— Я тебе не нравлюсь? — брови на исковерканном лице поползли вверх. — Не нравлюсь?

В подбородок сильнее впилась острая игла.

— Отвечай!

— Нравишься… – процедил Андрей, чувствуя, как в глотку ввинчивается боль.

— Я знала… – наверное, она улыбалась. Вокруг глаз появились небольшие морщинки, но ощеренный рот навевал мысли о кладбищенских трупоедах, тварях, промышляющих человечиной. Кроме того – из него воняло, точно из выгребной ямы. Женщина… искалеченная тварь гнила изнутри. Гнила заживо.

— Поцелуй меня, — проговорила она.

Сквозь ряд зубов–игл показался раздвоенный язык.

Ее лицо приблизилось. От смрадного дыхания у Андрея заслезились глаза.

— Не плачь. Слезам еще не время.

На Андрея накатила волна злости. Эта дохлая, изувечившая себя тварь (отчего‑то он был уверен, что ужасные раны нанесены если не самостоятельно, то с согласия безумной женщины) ведет себя полноправной хозяйкой.

Ее язык казался парой слизней, тянущих свои головы к потенциальной добыче. И эти слизни коснулись его губ. Андрей лежал, превратившись в камень. Сорваться сейчас – обречь себя на поражение. Ждать, еще ждать. Кровь уже разливается по телу, несет с собой боль оживающих мышц. Спину ломит, а несчастная голова похожа на гудящее ведро.