Край забытых богов

— Всеобщего человеческого не существует, — просветил меня авэнэ. — У вас свой язык, у них свой.

— Но как же… погоди, в стадах они говорили. Плохо, но говорили. На моем языке.

— На каком научили, на таком и говорили, — пожимает вампир плечами. — Тут этих племен и народностей бегает — дракосова туча, а бегало — так и еще больше. И у каждого свой язык. Не учить же нам все это многообразие. Выбрали один язык — ваш, коль для вашего народа отдельный проект был, — вот ему рабов и обучили. Минимально, чтоб команды понимали.

— А…

— Ты не мучай мальчика, раз уж взялась. Лапкой махни — куда ему идти, что делать. И скажи что-нибудь, но только тоном приказа. Ты для него сейчас — Госпожа Мать-Озеро, не больше, не меньше. Так изволь соответствовать.

— Кто?

— Моя жена, согласно их поверьям, — он усмехнулся. — Если я легенды не перепутал. У разных племен они слегка разнятся. Действуй, что же ты.

Взглянула на стоящего передо мной человека, поймала его взгляд.

— Ты, — взмах рукой в сторону, противоположную храму, — должен уйти домой. Домой. Уходи, ты свободен. Ты мне не нужен. Ну?

Человек пятится в указанном направлении. Дойдя до края поляны, срывается в бег.

— А удар под ребра был бы милосерднее, — доносится до меня от дерева. — Хоть умер бы с мыслью, что отдал жизнь на благо родных.

— Лучше уж пусть живет им на благо.

— Вот зря ты меня не слушаешь. Я ж рассказывал: тех, кто был с вампиром, они убивают.

— Но он — не был.

— Свидетелей нет, — он все же отрывается от дерева, подходит ко мне и вынимает из моей руки нож. — По их поверьям, духи севера забирают душу. А без души он им — не родня. Надеюсь, не надо объяснять, с чего они это взяли.

Бросаю взгляд на деву у столба.

— Ты уже объяснил. Наглядно. Вот только… ты и про нас говорил, что будут стрелять. Не стреляли. Наоборот.

— Так хочется, чтоб стреляли? — вампир усмехается. — Ну идем, экскурсия продолжается.

Он, не оборачиваясь, движется в сторону деревьев, за которыми скрылся мужчина.

— Анхен, а как же… она?

— Она? — он останавливается. Не спеша поворачивается ко мне, оглядывает поляну, задерживает взгляд на безвольной жертве. — Она чуть-чуть подождет. Я уже вызвал машину, ее сейчас заберут, — в голосе на миг прорывается откровенное сожаление. — Мой ужин опять переносится, но я потерплю. Раз уж ты так благородно лишила меня… моего маленького вампирского счастья, позволь ответить тебе любезностью, и тоже лишить… некоторых иллюзий. Идем. И не отходи от меня далеко. Потому как сейчас — стрелять будут точно.

Иду, куда ж деваться. Иллюзий уже не строю. Он ничего не простил, и, что бы ни было — будет плохо. Идем долго. Минут десять, может пятнадцать. Он молчит, и я тоже… не рвусь начинать разговор.

Наконец, в деревьях намечается просвет, мне кажется, я вижу поселок… да, какие-то маленькие светлые домики… или шатры, их много! Я невольно ускоряю шаг, обгоняю Анхена. И на самой опушке спотыкаюсь о тело. Отпущенный мной мужчина лежал лицом вниз, пронзенный множеством стрел. Кровь на земле ясно указывала, что умер он не сразу. Какое-то время он пытался идти… или ползти… куда я велела. К дому. Но разве могла я поверить, что дома его встретят… так?

— А ты могла бы его любить, — произносит вампир, пока я стою перед мертвецом на коленях. — Узнала бы, что секс может быть очень долгим. И безболезненным — он бы точно не стал тебя кусать.

— Он был слишком напуган. У него бы не получилось, — я, кажется, плачу, но продолжаю отвечать ему. Не задумываясь, по привычке. Светоч, о чем мы? Он мертв, он убит своими за то… за то, что мне — не пригодился.

— Я бы помог, у него бы все получилось. Он был бы счастлив и горд, прикоснувшись к телу богини. Познал экстаз, физический и религиозный. И это было бы куда милосерднее того, что с ним сделала ты.

— Не я!

— Вы все. Люди, — последнее слово он просто выплюнул. — Вы умеете убивать не хуже вампиров. Вот только любить при этом вам не дано. Совсем. Идем, — он взял меня за плечо и заставил подняться. — Они уже натянули луки. Так не заставляй своих сородичей ждать. Руки устанут.

Крепко удерживаемая вампиром за предплечье, я делаю шага три, почти ничего не различая от слез. Потом слышу звук дрожащей в воздухе струны.

И первая из стрел падает у моих ног. Не костяной у нее наконечник. Металлический.

Я с визгом пытаюсь отскочить, но Анхен держит крепко.

— Хотелось на войну, принцесса? Считай, пришла. Не прыгай, я экранирую. Иди достойно.

Иду, а что остается. Он же меня за плечо волочет. Под градом стрел, летящих без промаха. И падающих, не долетев — до груди, головы, живота — сантиметров! Нет, я уже не плачу об убитом мужчине — я вою от ужаса. Ведь достаточно ему всего один раз не уследить… не рассчитать… А он не спешит. Приближается к светлым шатрам гордо, величаво, с насмешкой. Стрелы летят и в него, и так же падают бессильно у его ног, вот только его-то они — не пугают.

Я уже вижу тех, кто стреляет. Их много. В знакомых халатах, шапочках. И с длинными такими луками. На лицах — отчаянная решимость. И злобно бьет барабан, заставляя вздрагивать при каждом ударе. А в глубине поселка, там, где курится густой дымок, мне даже удается разглядеть барабанщика. В одежде из шкур, причудливо сшитых, в странной шапке с рогами оленя на лбу. И у него не барабан. У него бубен. Огромный, и он стучит по нему колотушкой, повторяя нараспев какие-то звуки нечеловечески низким, дрожащим голосом. И от звуков этого зловещего бубна и зловещего голоса кровь стынет в жилах еще быстрее, чем от вида летящих в нас стрел. Стрелы не долетают. А звуки бьются уже где-то глубоко внутри. Ноги давно деревянные. И если б вампир не держал, я давно бы упала. Просто упала бы, даже бежать уже б не смогла.

Мы подходим ближе. Еще. Еще. И лучники пятятся, стреляя в нас уже из-за палаток, а тот человек все поет, все стучит, отплясывая вокруг своего костра жуткий и воинственный танец.

Очередную стрелу, метившую Анхену в сердце, он легко поймал в воздухе. Бросил взгляд на наконечник, отчего тот вспыхнул, словно политый бензином. И уверенным сильным броском запустил, словно дротик, в человека с бубном.

Тот прикрылся своим инструментом, будто щитом. Но горящая стрела прошла его «щит» насквозь и вонзилась в сердце. Он падал очень медленно в наступившей тишине, заваливаясь навзничь. Его рука с колотушкой взмахнула последний раз, и странного покроя рукав затрепетал на ветру, словно птичье крыло. Оленьи рога венчали его голову фантастической короной, а прижатый к груди бубен горел, и кольцо огня становилось все шире, шире…

Миг тишины, похожий на вечность. Крик орла в небесах. Ветер, всколыхнувший листья старой березы.

Отчаянный, горестный женский вопль. И еще один, и еще. Волна вампирской силы, едва задевшая меня черным крылом всепоглощающего ужаса, и полностью накрывшая поселок. Они падали на колени, роняя луки. И даже кричать уже не могли.

Рука, державшая меня за предплечье, разжимается. И я тоже падаю вниз, к его ногам.

— Остановись, — шепчу побелевшими губами, — пожалуйста, Анхен, остановись…

Смотрит на меня. Сверху вниз, надменно, холодно.

— Дать им возможность стрелять и дальше?

Смотрю на него в ответ. На это точеное холеное лицо с тонкими чертами. На этот надменный изгиб губ. В эти глаза — нет, не черные, просто темно-карие глаза со звериным зрачком. И понимаю, что не боюсь. Уже — не боюсь. Потому, что что-то самое главное, где-то глубоко в душе я уже потеряла. Выбило одной из тех стрел. Или, может, ударом бубна.

Стираю слезы со щек. Они не помогут. Они никогда и никому не помогали. Вампиры привыкли. Жертвы всегда плачут. А я не жертва. Потому, что у меня есть оружие. То, к которому он не привык. И которое, он сам признался, его всегда поражало. Заставляло задуматься. Потому, что любить и молчать — не синонимы. Любить и терпеть — не одно и то же. Хотя… может, он и прав на счет «любить». Потому, что любить того, кто позволяет себе карать тебя за непокорность, проблематично. Для меня. Ну, так ведь он интересовался моей любовью.