Закат

Древерхавен был библиофилом уже тогда, и мародерские трофеи, приносимые ему войной и геноцидом, – золото и бриллианты, снятые с живых мертвецов, – позволяли ему тратить безумные деньги на приобретение, или присвоение, редких книг из Польши, Франции, Великобритании и Италии; чаще всего это были книги весьма сомнительного происхождения, мелькавшие в хаосе черного рынка военных лет. Сетракян получил приказ закончить работы в библиотеке, выполненной из роскошного дуба и занимавшей две большие комнаты, а также изготовить металлическую стремянку на колесиках и привести в порядок витраж, изображающий жезл Асклепия. Этот образ часто путают с кадуцеем – магической палкой Гермеса, обвитой двумя змеями, – в то время как жезл Асклепия представляет собой посох, вокруг которого обвивается одна змея или червь; с древних времен он служит символом медицины и врачебной деятельности. Что касается жезла в витраже Древерхавена, то его набалдашник представлял собой «мертвую голову» – символ подразделений СС.

Как-то раз Древерхавен лично инспектировал работу Сетракяна. С бесстрастным, хрустально-ледяным выражением голубых глаз он прошелся пальцами по нижним сторонам полок, отыскивая неровности и дефекты. Ничего не найдя, Древерхавен оценил работу коротким кивком и отпустил Сетракяна.

Впоследствии они встретились еще один раз – когда Сетракян стоял перед пылающей ямой, а доктор наблюдал за бойней все с тем же ледяным выражением голубых глаз. Эти глаза тогда не узнали Сетракяна: слишком много лиц и все неотличимы одно от другого. К тому же экспериментатор был слишком занят: его помощник тщательно измерял, сколько времени проходит между вхождением пули в затылок и последними судорогами жертвы.

Период, когда Сетракян подробнейшим образом изучал фольклор и оккультную историю вампиров, совпал с его охотой на выживших нацистов лагеря смерти, и в это же время он вел интенсивный поиск древнего текста, известного под названием «Окцидо люмен».

Сетракян оставил «Блаку» предостаточно свободного пространства, отстав на добрых три шага, – главным образом чтобы держаться вне досягаемости жала. Древерхавен спокойно шел, помогая себе тростью, – он явно не опасался незнакомца за спиной. Возможно, он возлагал надежды на многочисленных пешеходов, фланирующих по Де Валлен в этот ночной час, – само их наличие служило препятствием для любого нападения. А может быть, ему просто хотелось произвести впечатление простодушного и бесхитростного человека.

Иными словами, кошка, очевидно, решила прикинуться мышкой.

Между двумя витринами с девушками, озаренными красным светом, обнаружилась дверь. Древерхавен вставил ключ в замок, повернул его, они вошли и поднялись по лестнице с красным ковровым покрытием. Древерхавен занимал два верхних этажа; помещения были прекрасно обставлены, однако обжитыми не выглядели. В комнате, куда они вошли, лампочки горели вполнакала, тускло освещая мягкие ковры. Фасадные окна выходили на восток. Тяжелых штор на них не было. В задней части окна отсутствовали вовсе. Оценив размеры комнаты, Сетракян понял, что помещение слишком узко для такого здания. Он тут же вспомнил, что подобные же подозрения родились у него при посещении дома Древерхавена возле Треблинки, – эти подозрения строились еще и на бродивших в лагере слухах о секретной «смотровой» в доме врача – иначе говоря, потайной операционной.

Древерхавен прошел к освещенному столику и пристроил к нему трость. На фарфоровом подносе лежали бумаги, в которых Сетракян узнал то, что раньше передал брокеру: документы, устанавливающие подлинность происхождения «Люмена», в том числе те, которые самым правдоподобным образом подтверждали связь между продаваемой книгой и марсельским аукционом 1911 года, – все это были очень дорогие подделки.

Древерхавен снял цилиндр и расположил его на столике, однако к Сетракяну так и не повернулся.

– Могу я заинтересовать вас аперитивом? – спросил он.

– К сожалению, нет, – ответил гость, щелкнув боковыми застежками своей дорожной сумки; однако верхний клапан остался закрытым. – Путешествия плохо влияют на мою пищеварительную систему.

– А-а, понятно. Лично у меня желудок бронированный.

– Пожалуйста, не отказывайте себе из-за меня.

Во мраке комнаты Древерхавен медленно повернулся.

– Не могу, месье Пирк. – Сетракян отметил этот переход с «Пирка» на «месье Пирка». – Я взял себе за правило не пить в одиночестве.

Сетракян постарался скрыть ошеломление. Вместо потрепанного временем стригоя, которого он ожидал увидеть, перед ним стоял дородный Древерхавен, точно такой же, как и десятилетия назад. С теми же хрустально-ледяными глазами. Черные, как вороново крыло, волосы, зачесанные назад, ниспадают на шею. Сетракян почувствовал во рту мучительно резкий кислый привкус, но оснований для страха все же не было: Древерхавен не узнал его тогда возле пылающей ямы и уж наверняка не узнает его сейчас, почти тридцать лет спустя.

– Итак, – сказал Древерхавен. – Пора подвести черту под нашей удачной сделкой.

Это было серьезнейшим испытанием воли, и Сетракяну потребовалось собрать все силы, чтобы скрыть изумление от слов вампира. Или, точнее, от речевой игры, которую тот затеял. Вампир перешел на общение в своей обычной телепатической манере – он «говорил» непосредственно в голове Сетракяна, – но при этом Древерхавен уже научился шевелить бесполезными губами таким образом, чтобы получалась пантомима человеческой речи. Сетракян теперь понял, что, используя именно этот речевой трюк, «Ян Пит Блак» мог перемещаться по ночному Амстердаму без малейшей боязни быть раскрытым.

Сетракян быстро обвел глазами комнату в поисках запасного выхода. Он должен был удостовериться, что стригой в западне, прежде чем привести в действие пружину, запирающую единственный вход. Сетракян зашел слишком далеко, чтобы позволить Древерхавену выскользнуть из его рук.

– Должен ли я понимать в таком случае, что вас совсем не тревожит то обстоятельство, что эта книга вроде как навлекает беды на всех, кому принадлежит?

Древерхавен стоял, заложив руки за спину.

– Я человек, который принимает проклятия как должное, месье Пирк, – сказал он. – А кроме того, на вас эта книга, судя по всему, пока еще не навлекла никакой беды.

– Нет… Пока не навлекла, – солгал Сетракян. – Но могу ли я спросить: почему вам нужна именно эта книга?

– Научный интерес, если угодно. Кстати, можете считать, что я тоже в каком-то смысле брокер. В сущности, я искал этот артефакт по всему миру для другой заинтересованной стороны. Книга действительно очень редкая. Она не всплывала на поверхность более пятидесяти лет. Многие полагают, что экземпляр был уничтожен, но, судя по вашим документам, книга могла уцелеть. Или же существует второй экземпляр. Вы готовы предъявить ее?

– Готов. Но сначала я хотел бы увидеть деньги.

– Ах да. Естественно. В чемоданчике на кресле в углу, позади вас.

Сетракян боком переместился к креслу, стараясь двигаться с непринужденностью, которой он вовсе не испытывал, нащупал замок и откинул крышку. Чемоданчик был набит обандероленными пачками гульденов.

– Очень хорошо, – сказал Сетракян.

– Бумага за бумагу, месье Пирк. А теперь не угодно ли ответить взаимностью?

Сетракян оставил чемоданчик открытым, вернулся к своей сумке и откинул клапан, все это время следя одним глазом за Древерхавеном.

– Вы должны знать, что у нее очень необычный переплет, – заметил он.

– Да, мне это известно.

– Хотя меня заверяли, что переплет только частично определяет чудовищную цену книги.

– Должен ли я напоминать вам, месье, что цену вы назначили сами? И потом, не судите книгу по обложке. Как и в случаях многих других клише, это добрый совет, только им часто пренебрегают.

Сетракян перенес сумку на столик, где лежали документы, подтверждающие происхождение книги. В слабом свете лампы он раскрыл сумку и отодвинулся в сторону.

– Как вам будет угодно, сэр.