Закат

По-прежнему – ни ответа, ни хоть какой-нибудь реакции.

Джексон по очереди перебрал все пейнтбольные ружья – они более всего походили на карабины, – надеясь, что удастся сделать выстрел. В одном ружье несколько оранжевых шариков все еще сидели в полупрозрачном контейнере. Джексон вскинул оружие к плечу, выстрелил, целясь пониже, почувствовал отдачу и увидел, как шарик взорвался на земле у самых кроссовок урода.

Тот даже не дрогнул. Он закончил свой тег, затем отбросил пустой баллон и направился в сторону платформы, на которой стоял Джексон, явно намереваясь пройти под ней.

– Эй, говнюк, я же сказал, что хочу поговорить с тобой! – крикнул Джексон.

Урод не остановился. Джексон выпустил три шарика точнехонько в грудь мерзавца – они взорвались красными кляксами. Не обратив на это ни малейшего внимания, урод спокойно миновал зону обстрела и скрылся под платформой.

Джексон подошел к ограждению, ухватился за перила, перемахнул через них и даже немного повисел на вытянутых руках, прежде чем спрыгнуть на землю. Отсюда художество урода просматривалось намного лучше.

Это был Линяла. Точно. На взгляд Джексона, никаких сомнений. Пульс участился, и полицейский поспешил к единственной двери, имевшейся под платформой.

За дверью обнаружилась небольшая раздевалка. Пол комнаты был заляпан краской. В дальней стене имелся проход. По всей его длине, насколько мог видеть Джексон, были разбросаны вещи – шлем урода, его перчатки, защитные очки, бронежилет, комбинезон и прочие детали экипировки.

Джексон наконец полностью осознал то, о чем начал догадываться всего несколько минут назад: Линяла был не какой-то там пройдоха, решивший использовать беспорядки как прикрытие, чтобы беспрепятственно разрисовать город своими тегами. Нет, Линяла сам был неким образом связан с этими беспорядками. Его теги, его бомбы – все его художества были частью чего-то большего.

Достигнув конца прохода, Джексон свернул и оказался в маленьком офисе: конторка с телефоном, штабеля картонных коробок для упаковки яиц, в которых хранились пейнтбольные заряды, сломанные карабины…

На вращающемся стуле стоял раскрытый рюкзак, набитый баллонами с крилоновскими красками и маркерами. Имущество Линялы.

Вдруг за спиной Джексона послышался шум, и он резко развернулся на месте. Перед ним стоял теггер – щуплый, маленький, намного ниже ростом, чем представлял себе Джексон. На рисовальщике были перепачканная краской фуфайка с капюшоном, черная с серебряными буквами бейсболка «Янкиз» и маска-респиратор.

– Эй, – сказал Джексон.

Это было единственное, что пришло ему в голову для начала разговора. Уж больно долго шла охота – Джексон не ожидал, что столкнется вдруг лицом к лицу со своим объектом.

– Я хочу поговорить с тобой.

Линяла молчал, лишь сверлил Джексона своими темными глазами из-под низко надвинутой бейсболки. Джексон сделал шаг в сторону, перекрывая ему дорогу, – на случай, если Линяла надумает хапануть рюкзак и дать с ним деру, чтобы потом выкинуть где-нибудь, избавляясь от улик.

– А ты довольно скользкий тип, – сказал Джексон.

В кармане куртки он нащупал свой «Кэнон» – камера, как всегда, была наготове.

– Прежде всего сними-ка маску и бейсболку. И улыбнись, сейчас вылетит птичка.

Линяла наконец шевельнулся, и то не сразу. Некоторое время он стоял как истукан, затем его заляпанные краской руки пришли в движение, откинули капюшон, сбросили бейсболку и стянули с лица маску.

Джексон уже держал камеру у самых глаз, но на спуск так и не нажал. То, что он увидел в видоискателе, сначала удивило его, а потом просто сковало по рукам и ногам.

Перед ним стоял совсем не Линяла. Этот рисовальщик никак не мог быть Линялой. На Джексона смотрела пуэрториканская девочка.

Ее рот был измазан красной краской, словно совсем недавно, ловя кайф, она надышалась аэрозолем. Да нет же, когда торчки дышат краской, у них вокруг рта образуется тонкое ровное колечко. Здесь же были густые красные капли, некоторые из них, те, что на подбородке, уже засохли. Затем подбородок девочки отвалился, изо рта метнулось жало; вампирша-рисовальщица вспрыгнула на грудь Джексона, вцепилась в плечи и повалила его спиной на конторку, чтобы высосать досуха.

Флэтлендс

Флэтлендс – район на южном берегу Бруклина, между Канарси и прибрежным Морским парком. В течение двадцатого века Флэтлендс, как и многие другие районы Нью-Йорка, претерпел серьезные демографические изменения. Ныне районная библиотека предлагала большой выбор книг на креольском французском языке для жителей гаитянского происхождения и иммигрантов из других карибских стран, плюс ко всему здесь – по согласованию с местными иешивами – были организованы курсы чтения на идише для детей ортодоксальных евреев.

Магазинчик Фета занимал скромное помещение на первом этаже в торговом ряду на улочке, пересекавшей Флэтлендс-авеню, – прямо за углом. Электричества не было, однако старенький телефон исправно подавал сигнал вызова. Передняя часть магазинчика использовалась в основном как склад и не предназначалась для обслуживания случайно забредающих покупателей; в сущности, вывеска с изображением отвратительной крысы была призвана отпугивать любителей разглядывать витрины. В глубине магазинчика располагались мастерская и гараж. Именно сюда сгрузили самые важные вещи из подвального арсенала Сетракяна: книги, оружие и всякие полезные приспособления.

Эф не преминул отметить сходство между подвальным арсеналом Сетракяна и мастерской Фета. Врагами Василия были грызуны и насекомые, по этой причине все пространство здесь заполняли клетки, телескопические шесты со шприцами на конце, «волшебные палочки» и шахтерские шлемы для ночной охоты. Имелись здесь и рогатины для ловли змей, стеки, подобные тем, которыми пользуются дрессировщики, нейтрализаторы запахов, бесшумные пистолеты, пуляющие стрелками, даже метательные сети. А еще коробки с разнообразными порошками, ловчие перчатки и многое другое. Рядом с крохотной раковиной находилась небольшая лабораторная зона с простейшим ветеринарным оборудованием для забора крови и образцов тканей у пойманных животных.

Единственной необычной для такого места деталью было изрядное количество журналов «Недвижимость», разложенных стопками возле кочковатого массажного кресла. Там, где кто-нибудь другой хранил бы тайный запас порнухи, припрятанной от чужих глаз в мастерской – где же еще? – Фет держал именно это.

– Мне нравятся картинки, – пояснил он. – Дома на фоне синеватых сумерек, теплый свет в окнах. Так красиво… Все пытаюсь представить себе, какую жизнь могли бы вести люди в таких домах. Счастливые люди, должно быть…

В мастерскую вошла Нора. Она решила сделать перерыв в разгрузке вещей и сейчас жадно пила воду из пластиковой бутылки, уперши руку в бедро. Фет передал Эфу тяжелую связку ключей.

– Три замка на передней двери, три на задней. – Он показал, в каком порядке ключи располагались на связке. – Эти отпирают шкафы, если двигаться слева направо.

– Куда это ты собрался? – спросил Эф, когда Фет двинулся к дверям.

– Старик отрядил меня кое-что сделать.

– Захвати нам какой-нибудь готовой еды на обратном пути, – попросила Нора.

– Да, были времена, – усмехнулся Фет, направляясь ко второму микроавтобусу.

Сетракян принес Фету какую-то штуку, которую вывез с Манхэттена, – всю дорогу старик бережно держал ее на коленях. Небольшой предмет, тщательно завернутый в тряпицы. Старик передал сверток Фету.

– Вам придется вернуться под землю, – сказал он. – Пожалуйста, найдите трубопровод, который ведет на материк, и перекройте его.

Фет кивнул. Просьба старика была для него равноценна приказу.

– Я пойду один? – спросил он. – Почему?

– Вы знаете эти тоннели лучше кого бы то ни было. А Закарии нужно побыть с отцом.

Фет опять кивнул:

– Как там малыш?

– У него сейчас на первом месте страх, – вздохнул Сетракян. – Унизительный страх перед чудовищными обстоятельствами жизни. Перед ужасом новой реальности. А на втором месте… ему просто unheimlich – жутко от неестественности происходящего. Я имею в виду его мать. Она родная и чужая одновременно. Это вселяет в него мучительное беспокойство. Оно и тянет к матери, и вместе с тем отталкивает от нее.