Страница 6 из 12
– Это не произвол, это обычная пограничная проверка, – спокойно объяснил ему капитан-лейтенант Паша Никитин, начищенный, отутюженный, благоухающий давно забытым одеколоном под названием «Шипр». Запах этого одеколона Паше очень нравился, он запасся им еще в Вентспилсе, в тамошнем отделе военторга – купил целых восемь флаконов. Одеколон оказался «долгоиграющим». Восьми флаконов могло хватить на всю Пашину жизнь, поэтому одеколона он не жалел.
– Тьфу! – сплюнул капитан туркменского судна – облезлого старого сухогруза со ржавью, проступившей на бортах.
– Предъявите судовые документы, – потребовал Паша Никитин. – И документы на груз.
Судовые документы были в порядке. Хотя и оформлены неряшливо, но Никитин придираться к ним не стал, а вот к документам на груз рад был бы придраться, но не имел права. Груз состоял из множества ящиков с консервными банками, каждая банка украшена выцветшей этикеткой «Томатная паста». Ну, спрашивается, какого ляха везти какую-то прокисшую томатную пасту в помидорную столицу России? Ведь астраханские помидоры по всему миру славятся, их охотно покупают в той же Туркмении, и вдруг – томатная паста…
Очень хотелось Никитину вскрыть одну из банок, полюбопытствовать, чем же туркменская томатная паста отличается от астраханской, но он не имел права. Капитан сухогруза стоял рядом и посмеивался в черную разбойничью бороду, глаза его смотрели на Пашу холодно и цепко – была бы его воля, он уложил бы капитан-лейтенанта на тарелку, воткнул в него вилку, намазал бы горчицей и съел по частям, а потом запил бы блюдо душистым ашхабадским коньяком.
– И часто вы возите томатную пасту в Астрахань? – поинтересовался Никитин.
– Не считал, – резко ответил туркмен.
– И все-таки?
– Посмотрите в судовой журнал, там все отмечено.
Никитин смотреть в судовой журнал не стал, этой «литературы» он еще начитается, поинтересовался другим: кто же из астраханских предпринимателей заказал помидорную давленку? Оказалось, два ТОО – товарищества с ограниченной ответственностью «Аякс» и «Тыюп». Та-ак, а кто же командует этими товариществами? Президентом «Аякса» был некий господин Оганесов. Никитин почувствовал, как у него похолодела и задергалась кожа на правом виске.
Человек знакомый, если можно так выразиться…
А товарищество «Тыюп»? Кто там самый главный? Кто бугор? Тоже Оганесов. Никитин усмехнулся: если копнуть дальше, то окажется, что у Оганесова этих товариществ в Астрахани – пруд пруди, вагон и большая прицепная тележка.
Зарабатывает дядя, судя по его личной охране, неплохо.
– Значит, везете томатную пасту? – Никитин неожиданно легко и задиристо, будто пионер, выигравший в школьную лотерею приз, рассмеялся.
– Томатную пасту, – подтвердил туркмен.
– В Астрахань?
– В Астрахань.
– И дальше – никуда?
– Дальше – никуда.
– Тут, в Астрахани, значит, ее и съедят?
– Тут и съедят. Очень любят в Астрахани томатную пасту.
– Ну, ладно, – Никитин сделал рукой движение, которое обычно делают регулировщики, когда открывают «зеленую улицу» потоку машин: – Вперед!
Через десять минут туркменский сухогруз растаял в жарком мареве пространства, будто пилюля в стакане воды. Только на воде остался широкий пенный след.
– Ну-ну! – проводил Никитин глазами проворного туркмена. – Есть у меня такое чувство, что мы еще встретимся. С тобой или с твоим хозяином.
Старший лейтенант Чубаров в это время на своем ПСКР-711 прочесывал нижние волжские ерики. Ериков за Икряным – знаменитым райцентром, в котором осетровую икру едят даже коровы, – было полным полно. Дельта реки потому и дельта, что она словно корневище дерева расслаивается на несколько сотен отростков-корней, по каждому из которых и контрабандист с аккуратным несгораемым чемоданчиком иранского золота, прикованного к руке, может проскочить, и наркокурьер на лодке с мощным мотором типа «ямаха» или «хитачи» пролететь над макушками камышей, и браконьер протащить в Астрахань на буксире целую лодку черной икры.
Тихие волжские ерики видели немало и были свидетелями не только загульных подвигов любителя турецких княжон Стеньки Разина…
Игорь Чубаров не поленился, полистал кое-какие книги. Для того чтобы грамотно охранять границу, надо знать историю земли, которую охраняешь. Старший лейтенант Чубаров был правильным человеком.
Вода в ериках была такой гладкой и тяжелой, что хотелось вырубить двигатель сторожевика, засечь гусиный скрип в камышах, увидеть водяную крысу, неспешно пересекающую ерик, засечь удары буйного чебака, изо всех сил лупящего хвостом по воде, чтобы сразу, с одного удара оглушить десятка три мальков и тут же проглотить их… Но при всей своей спокойности вода здешняя была буйной, очень быстрой. Плыть против течения не сможет ни один пловец – он лишь сумеет удержаться на одном месте, но стоит ему только чуть зазеваться, хотя бы на секунду, как вода мигом отбросит его метров на тридцать назад. В некоторых местах вода была такой сильной, что казалось – сунь в нее руку, вода руку оторвет по локоть.
Двигатель сторожевика рокотал мощно, ровно, но Чубаров недовольно морщился: самое лучшее, если бы двигатель на корабле был вообще бесшумным. Шумный движок всех браконьеров разгоняет: услышит иной небритый дядя Петя стук пограничного мотора и немедленно затащит свою браконьерскую лодку в камыши, спрячется в нее, накроется брезентовой попоной, чтобы комары не донимали, – и ищи его, свищи! Никогда не найдешь.
«Семьсот одиннадцатый» старшего лейтенанта Чубарова вышел на борьбу с браконьерами – именно такая задача была поставлена перед этим малым кораблем, узким и быстрым словно ткацкий челнок. Местная рыбохрана отнеслась к Чубарову прохладно, когда он появился в конторе, на сближение не пошла: мол, у вас – погранцов – своя задача, у нас – своя, не будем путать изюм с клопами.
Сторожевик шел на малом ходу. Если же Чубаров врубит двигатель на полную мощность, то вода выплеснется из ерика. Волна по камышам пойдет такая, что от зарослей с гусиными и утиными гнездами останется лишь ровное поле с полегшей растительностью.
Настроение у Чубарова было поганое. Как и у всех в бригаде. Многие офицеры думали, что их здесь встретят с распростертыми объятиями, а родина встретила их не как сыновей – как пасынков.
– Самый малый! – скомандовал Чубаров рулевому. Он никак не мог избавиться от ощущения, что звук двигателя переполнил уже не только округу, переполнил самих людей, хоть ватные затычки в уши вставляй, но с другой стороны, мало ли «плавединиц» ходит ныне по Волге! Сотни. Тысячи. Движение здесь, как на самой оживленной бакинской улице.
Рулевой послушно сбросил обороты.
– И держись левее, – скомандовал Чубаров, – прижмись к самой бровке ерика, не бойся, там глубоко.
Ему показалось, что впереди мелькнул блесткий бок моторки – короткой молнией прорезал зелень камышей и исчез. На моторках сюда ходят только за одним – ставить крючья на осетра.
Осетра, как известно, на удочку не поймаешь, ни на кузнечика, ни на червяка, ни на хлеб, сдобренный подсолнечным маслом, ни на живца он не идет. Его можно взять только сетью либо подцепить снизу каленым, похожим на пожарный багор, крюком.
В поисках еды осетр «пропахивает», будто трудолюбивый крестьянин, многие километры дна, захватывает ртом – аккуратным твердым соском – ил, пропуская через себя, выбирает из него разных червяков, жучков, личинок, мелких ракушек, козявок. Занят он этим бывает денно и нощно – попробуй прокормить такую тушу! – и ни на какую приманку не обращает внимания.
Впрочем, осетр вообще мало на кого обращает внимание, знает, что никто его не тронет, ни одно живое существо в волжских глубинах. Просто никто не осмелится напасть на такую большую, сильную рыбину. Может ее взять только человек, и то – хитростью, коварством.
Бросает человек на дно ерика длинный канат, к которому проволокой привязаны кованые острые крючки. Стоят крючки стоймя, угрожающе покачиваясь из стороны в сторону. Осетр на них – ноль внимания, думает – обычная игрушка, кривая несъедобная козюлька, невесть зачем поднявшаяся из ила, досадливо отпихнет мордой крючок в сторону и поползет дальше, чавкая, наслаждаясь донными жучками, но крючок не исчезает бесследно, он возвращается на свое место, чешет, царапает осетру пузо, мешает; осетр делает движение – и крючок незамедлительно всаживается ему в брюхо. От боли осетр делает рывок вперед, норовя подальше уйти от надоедливой кривулины, от резкого движения в него всаживается еще один крючок, находящийся рядом. Все, теперь осетру никуда не уйти, он заякорен. И чем больше бьется рыба, тем больше крючков всаживается в ее тело.