Страница 50 из 190
— Да, я поняла.
Раввин Ханина кивнул.
— Я распоряжусь, чтобы для тебя подготовили комнату, и ты можешь поговорить с мужем наедине.
Он встал и вышел, оставив ее с Иоилем.
Иоиль повернулся, и Мария в первый раз с тех пор, как раввин начал свою речь, заглянула в глаза мужа. И увидела там страх.
— О Иоиль, все будет в порядке. Я знаю это. — Ей казалось очень важным внушить ему уверенность, хотя у нее самой уверенности не было. — И это ведь не очень долго, всего месяц. Но я буду скучать по тебе и Элишебе, я не попрощалась с ней. И… что ты всем скажешь?
— Правду, — сказал он. — Правду.
— Что я приняла обет назорея или что я одержима?
— Только про обет. В нем нет ничего постыдного, многие набожные люди так поступают. А про одержимость… не вижу смысла посвящать в это посторонних.
— А ты не находишь, что это не очень-то на меня похоже: вдруг ни с того ни с сего помчаться в Капернаум и стать назореем?
— Да, людям это покажется странным. Но мы можем найти объяснение: например, ты мечтаешь о втором ребенке и решила принести обет, чтобы вернее вымолить его у Господа.
Да, поскольку все знали о долгом бесплодии Марии и чудесном рождении Элишебы, такое объяснение было бы принято и не вызвало бы особых вопросов и пересудов. Это казалось ей очень важным.
— Молись об успехе, Иоиль! — молвила Мария, схватив мужа за руки. — Молись о моем избавлении!
Он прижал ее к себе так крепко, что она почувствовала, как бьется его сердце.
— От всей души! — заверил ее муж, взяв лицо женщины в ладони и заглянув ей в глаза. — Мы победим их, Мария. Не бойся.
Вскоре после этого он ушел, снова выйдя под дождь, чтобы вернуться домой. С этого момента Мария была предоставлена самой себе.
Раввин и его жена отнеслись к ней по-доброму. Очевидно, жена рабби привыкла, что люди обращаются к ее мужу для разрешения душевных кризисов, и потому безропотно приготовила постель и прислала кувшин с водой для питья и умывания.
— Спокойной ночи, — вот и все, что она сказала. Но улыбнулась искренне.
Лежа на маленькой кровати, Мария гадала, удастся ли ей заснуть. Они все еще пребывали в ней, она ощущала это. Но вот что любопытно — они притихли. Кажется, ее неколебимое решение дать им бой и предпринятые в связи с этим шаги обескуражили демонов.
Глава 17
Перед рассветом, когда небо было еще серым, но уже утратило чернильный цвет ночи, Мария и раввин вышли из дома и вместе направились к синагоге. Улицу затягивал клубящийся утренний туман, скрывавший громаду синагоги, сложенную из черного базальта. Разглядеть ее стены и двор Мария смогла, лишь когда они приблизились к ней почти вплотную.
— Здесь у нас скромное убежище, где находятся те, кто принимает обеты.
Раввин подвел ее к маленькой хижине рядом с главным зданием, разительно отличавшейся от основного строения простотой и отсутствием каких-либо украшений. Ведь люди приходили сюда не за роскошью и всегда по очень серьезному поводу. Внутри Мария обнаружила камышовый коврик, маленький столик, масляную лампу и кувшин с водой.
— Еду тебе будут приносить три раза в день, — сказал раввин Ханина. — Настройся на питание, как в пост: ячменный хлеб, вода, а на Шаббат маленький кусочек сыра и сушеные фрукты. Да, разрешается иметь при себе Тору. Ты умеешь читать?
— Да, — ответила Мария, не зная, как он отнесется к такому ответу.
— Хорошо, — кивнул раввин. — Значит, ты можешь погрузиться в Закон. А на Шаббат у тебя будет возможность слушать службы, хотя тебе ни в коем случае нельзя выходить к молящимся. Уединение все тридцать дней. А уж если и это не поможет, тогда… тебе прилетел удалиться в пустыню. Одной.
Так вот что ждет ее, если эта попытка провалится! Но надо надеяться на лучшее.
Обведя взглядом убогую лачугу, в которой ей предстояло провести целый месяц, Мария прониклась еще большей ненавистью к нечистым духам, которые довели ее до такой жизни. Это из-за них ей придется едва ли не умирать с голоду и трястись из-за каждого своего шага, в страхе нарушить какой-нибудь мелкий, второстепенный пункт Закона Моисеева, Но выбора у нее не было, от демонов следовало избавиться любой ценой.
Первый день назорейства показался самым длинным в ее жизни. В маленькой хижине нечем было заняться, оставалось лишь терзаться, вспоминая свои прегрешения. Правда, к вечеру стало не до того: желудок урчат, требуя пищи. Что же до Закона Моисеева, то он казался Марии путаным набором предписаний, не имеющим к ней никакого отношения. Скажем, в книге Левит подробно расписывалось, что именно должен делать человек, если в его доме завелась плесень, или строго регламентировалась процедура лечения кожных заболеваний. Священнику надлежало взять двух живых чистых птиц, древесину кедра, разбросать пряжу и иссоп,[31] обмакнуть пряжу, дерево и иссоп в птичью кровь… ну и так далее. При всем желании Мария не смогла увидеть здесь связи со своим положением ни в каком отношении, кроме одного — она уяснила, что Господь придает огромное значение мелочам.
В первый вечер она лежала на подстилке, мечтая лишь об одном: поскорее заснуть, чтобы закончился этот томительный день. И даже демоны, словно желая усугубить ее одиночество и зародить сомнения, а не напрасно ли она вообще все это затеяла, не давали о себе знать.
Плетеная камышовая подстилка была жесткой, выданное ей хлипкое одеяло почти не грело: попробуй засни, когда этому препятствуют и голод, и холод одновременно. Голова Марии кружилась, есть хотелось неимоверно.
— О Господь, Бог мой. Царь Вселенной, — взмолилась она. — Помилуй рабу Твою, желающую служить Тебе. Прости, что я жила во грехе и не познала Тебя ранее.
Желудок сжался от голода. Женщине показалось, что ее вот-вот вырвет, хотя рвать было нечем. И почему считается, что это путь к Богу? Он что, нуждается в таком выражении покорности? В таком утверждении Своей власти? Неужели все земное — еда, питье, сон — столь презренно для Него? Или Он требует лишь того, чтобы Его слуги не были слишком привязаны к земным радостям?
Мария пробежала руками по густым волосам, которые ей предстояло сбрить и принести в жертву. И, как ни старалась, не могла отогнать мучивший ее греховный вопрос: зачем Всемогущему Богу ее волосы?
Тридцать дней ползли медленно, наподобие дряхлой черепахи, едва переставляющей ноги. За это время Мария не раз перечитала Пятикнижие Моисеево, постилась на хлебе и воде и долгие часы проводила в молитвах. В Шаббат она слышала, как возносят молитвы в большой синагоге, куда, по слухам, хаживали не только иудеи, но также римляне и другие язычники, интересовавшиеся единобожием, но не решавшиеся перейти в иудейство, а значит, наложить на себя все ограничения, связанные с Законом. Этих людей называли «богобоязненными» и во время службы оттесняли в боковые проходы, но они все равно приходили снова и снова. И опять же Мария не могла не задуматься о том, что правильнее: гнать их или привечать? И нельзя ли усовершенствовать иудаизм, очистив его от устаревших мелочных предписаний, вроде тех насчет плесени, для того, чтобы великое множество людей смогло приобщиться к его нравственным сокровищам?
Наконец наступил долгожданный день. Ее очищение завершилось, обряд был исполнен безукоризненно. Марии позволили покинуть ее убежище и провели в саму синагогу, внутреннее убранство которой — богатую резьбу, полированные бронзовые сосуды и ширму из сандалового дерева перед священными свитками — она увидела впервые. Повсюду царили тишина и порядок, подобающие неуклонному соблюдению Закона, данного Господом Моисею на горе Синай.
Раввин Ханина в богато расшитых одеяниях, поверх которых было накинуто молитвенное покрывало, дожидался ее перед святилищем, в котором хранились священные тексты. Мария увидела, что он пристегнул тфиллин, а в руках у него свиток.
31
Многолетние сильно пахнущие травы.