Страница 49 из 59
— Я же только предполагал… Нет, извини, конечно, — он потупил взгляд. — Я идиот.
— Да нет… Ты все правильно предполагал, — несмотря на собственные страдания, ей стало его жалко. — А что, если мне действительно начать раздавать намеки: мол, я догадываюсь, кто убийца, и тому подобное? А ты опять установишь за мной слежку, подключишь этих — людей в черном…
Впрочем, идея ей и самой не слишком-то нравилась. Чего же было ожидать от влюбленного следователя! Он, как и положено (и к великому ее моральному удовлетворению), схватил ее за плечи и, с силой встряхнув, заорал прямо в лицо:
— Забудь об этом! Надо же, что может прийти в голову! Хватит! Не нужны нам эти дурацкие эксперименты! Я слишком люблю тебя и не позволю тебе так рисковать!
— Опять следственный эксперимент проводите? — усмехнулся проходящий мимо Ганин.
— Ага, — еле слышно подтвердила Алена, для которой запутанное дело об убийствах в этот миг отступило на задний план.
— Ты меня поняла? — Вадим снова встряхнул ее.
— Ага, — точно так же ответила она ему и улыбнулась. На этот раз счастливо.
Тетка Тая повертела в руках костюм Офелии, который актриса должна была надеть в первом акте, и горестно вздохнула:
— Третий раз перешивать. Но на Риту эти штаны не ушить, они все равно будут болтаться на ней, как на вешалке. Когда же эта текучка прекратится?
— Текучка… — задумчиво повторила за ней Алена.
— Ну да! Нужно спросить главного, последняя ли кандидатура на Офелию, а то, если я все-таки ушью костюм, следующего раза он не выдержит. Это же замша. Тут каждая дырочка видна.
— Офелия… — с тем же задором повторила Алена.
— Да что с тобой?! — удивилась родственница. — Почему такой туманный взгляд?
— А ведь главный так и не признался Вадиму, что на него надавил Аристарх Нелюбов. Ну, чтобы он заменил Ганина на Журавлева, а Клязьмину на Лисицыну.
— Признается он! — фыркнула тетка. — Не на того напали. Что вы хотите, чтобы главный режиссер театра рассказал всем, что подчинился чужой воле?! Да для него это самое что ни на есть унизительное поражение, — она сдвинула брови. — И чего ты копаешься не в своем деле? Таскаешься за следователем, как попенок за попом. Написала бы благородную статью, посвященную памяти Александра Журавлева, восторженно отозвалась бы о репетициях спектакля и занялась бы другими делами.
— Я учу тебя шить? — тут же возмутилась Алена.
— Не думай, что сыскной пыл повысит твой рейтинг в глазах Терещенко. Мужчины любят женщин, а не детективов.
— С чего это ты взяла, что я с головой погрузилась в расследование, только чтобы покорить суровое сердце милиционера? — излишне нервозно усмехнулась Алена.
— А еще для чего? Тут и думать нечего, это же видно.
— Да? — на сей раз вполне искренне поразилась Алена. — Но я просто пытаюсь защитить Илью Ганина.
— У него достаточно средств, чтобы оплатить хорошего адвоката. И не мечтай, что можешь стать Илье более полезна.
— Слушай! — Алена даже подалась вперед. — Ты заговорила о деньгах. Вам ведь зарплату переводили на карточки, да?
— Не могу понять, почему это вызывает у тебя такой эмоциональный подъем, — опешила родственница. — Тем более что эти карточки отменили, когда нашу многострадальную Родину поразил кризис.
— Но ведь в бухгалтерии должны храниться договора с банком каждого сотрудника театра? — не унималась Алена, чувствуя, как загорелись кончики ее пальцев — хороший знак, предвестник удачи.
— Ну если они где и хранятся, то, разумеется, в бухгалтерии, — пожала плечами тетка Тая. — А ты так и не объяснила, почему тебя вдруг заинтересовали наши благополучно вымершие пластиковые кормильцы?
— Вот скажи, какая строка договора показалась тебе абсолютно абсурдной? Ну, ты еще мне рассказывала, помнишь?
— Абсурдной? Да мне весь этот договор казался лишенным всякого смысла. Какой мне прок от карточки, если я все равно снимаю с нее деньги один раз в месяц, а оставшиеся дни боюсь ее потерять? И еще этот код дурацкий, я все время его забывала…
— Ну? — нетерпеливо подтолкнула ее мыслительный процесс племянница. — Что было бы, если бы ты действительно забыла код или потеряла карточку?
— Ревела бы, наверное. Ведь ее восстановление стоит ровно столько, сколько я получаю за месяц.
— Ну, ты проревелась бы. А дальше? — Алена поерзала на стуле, ловя себя на мысли, что хорошо бы треснуть тетке чем-нибудь по голове, чтобы она наконец догадалась, в каком направлении нужно вспоминать.
— А потом? — та вдруг усмехнулась. — Ах, да! Я должна была бы позвонить в банк и, изображая резидента во вражеской стране, назвать код, по которому работник банка догадался бы, что я — это я и мои права на утерянную карту вполне законны.
— И какой у тебя код?
— Не поверишь — девичья фамилия матери. Я полдня вспоминала. Да что там вспоминала, я ведь ее и не знала толком. Когда я родилась, мама уже носила фамилию отца.
— Вот! — торжественно изрекла Алена и поднялась. — А бухгалтерия ваша еще работает?
— Ты что, хочешь навести справки о своем генеалогическом древе? — удивилась тетка. — Я тебе и так скажу, не нужно ходить в бухгалтерию.
— О своей бабушке по маминой линии я уже наслышана. Меня интересует совсем другой человек. — Алена вдруг притормозила и, повернувшись к тетке, хитро прищурилась: — Так что у тебя с подполковником Вячеславом Ивановичем?
— Не твоего ума дело, — невежливо ответила тетка и с усиленным вниманием принялась рассматривать костюм Офелии, демонстративно причмокивая и качая головой.
Алена знала эти фокусы, поэтому уперлась руками в бока и спокойно принялась ждать продолжения.
— Мы слишком далеки, — как бы между прочим заметила тетка, — слишком долго не виделись. У нас появилась масса привычек, а годы уже не оставляют нам надежды смириться с этими новыми чертами в характере другого.
— И все? — разочарованно протянула племянница.
— Я ненавижу лошадиные виды спорта, а он каждый вечер бегает. Просто мания какая-то. «Убегаю, — говорит, — от инфаркта». Вот я с ним пару раз пробежалась и поняла, что стара для спортивного романа. Да и вообще, много чего по мелочам. Он весь в работе: там застрелили кого-то, там зарезали. Как придет в гости, как начнет рассказывать о своем трудовом дне, так мне все время кажется, что настал час Армагеддона — сплошные разбойные нападения. Я и на улицу теперь с опаской выхожу.
— Словом, ты не романтик, — подытожила Алена.
— Куда уж мне! — вздохнула тетка Тая.
— А может быть…
Дверь распахнулась, и перед ними предстала зареванная Настя.
— Театральная атмосфера дурно влияет на тебя, — Алена очень удивилась. Настя не только никогда не плакала, непробиваемое спокойствие было ее второй натурой. Понятно, что Алене было от чего застыть на месте и захлопать глазами при виде всхлипывающей подруги.
— Все! — крикнула Настена с отчаянной злостью. — Я расстаюсь с Коржиком!
— Эпидемия! — прошептала Алена и покосилась на тетку. — Вы что, сговорились?
— Брось свои дурацкие шуточки! — взвыла Настя и, упав на диван, дала волю своему горю. Оно хлынуло из глаз обильными потоками слез.
— Ну, что с вами произошло? — Алена, почувствовав болезненный приступ угрызения совести, опустилась рядом и тронула ее за плечо.
— Ох! — Настя вытерла лицо ладонями, вернее, она думала, что вытерла. На самом деле только размазала тушь по щекам. — Он меня раздражает. Не могу терпеть. Ну все не так! Думала, я его люблю, а теперь получается — ненавижу!
— А что он?
— А он говорит, что правильно ты меня обозвала вчера стервой. И как это он раньше не разглядел во мне чудовище?! — она язвительно передразнила Коржика.
— Я же в шутку… — приступ угрызения совести сменился у Алены не менее сильным приступом раскаяния.
— А он понял всерьез. Зануда паршивая! Да ну его! — Настя махнула рукой. — Сегодня же перееду назад к родителям. Поможешь перевезти вещи?