Леди Смелость

— Я все-таки не совсем в этом уверена, Артур.

— Мастифы очень ценятся, миледи. А эти двое, когда вырастут, смогут достать передними лапами до плеча взрослого мужчины.

Улыбнувшись горячности, с какой он произнес эти слова, Нора дернула его слегка за светлый чуб. Нежный, живой мальчик, он был таким же сиротой, как и ее четвероногие питомцы. Она встретила его два года назад, когда жила в дальнем имении, куда отослал ее отец. Ее управляющий притащил к ней Артура, всего избитого и окровавленного, обвиняя его в краже хлеба с кухни и, что было еще хуже, книги. Ей потребовалось несколько часов, чтобы выведать у мальчика историю его несчастий. Родители у него умерли от лихорадки. В семь лет работать в поле он не мог, поэтому его оставили при кухне, где он целыми днями отскребал горшки и кастрюли, питаясь одними объедками. Наконец он не выдержал ужасных болей в животе и стащил кусочек хлеба. Книжку он прочесть не мог, но ему очень хотелось посмотреть, как выглядят написанные слова. В тот же день Артур стал ее пажом, и у нее, наконец, появилась возможность заботиться еще о ком-то, кроме себя.

Когда они вернулись во дворец, Нора оставила Артура в своей комнате присматривать за щенками, а сама направилась в бельевую с намерением завершить одно важное дело. Там она вытащила из рукава платья клочок бумаги и сложила его несколько раз с тем, чтобы он уместился под золотой лентой для отделки. Затем, взяв свою перчатку из лайки, она пришила ленту со спрятанным под ней клочком бумаги к ее манжете в том месте, где был узор.

Сделав последний стежок, она позвала служанку и с ее помощью облачилась в отделанное серебряным кружевом черное платье. Кружево было спорото ею со старого платья, из которого она выросла еще несколько лет назад. Одевшись, она накинула на плечи свой лучший плащ и отправилась одна во внутренний садик на территории дворца.

В этот час придворных в садике не было, и ее могли видеть лишь несколько слуг. Медленно она прошла по дорожкам между кустов, подстриженных в форме геометрических фигур, и клумб с почти распустившимися цветами и, дойдя до ограды, присела на облупившуюся каменную скамью. Рука ее, невидимая в пышных складках плаща, опустилась, и перчатка с зашитой в ней запиской упала в траву. Она подняла голову и какое-то время смотрела на небо, затем поднялась и подошла к фонтану. Несколько мгновений она стояла там, слушая журчание воды, льющейся из раковины в руке каменного херувима, после чего повернулась и направилась ко входу во дворец.

Открывая дверь, она бросила взгляд через плечо и увидела, как один из садовников, пошарив рукой в траве под скамьей, поднял перчатку и сунул ее себе за пазуху. Удовлетворенно кивнув, Нора вошла во дворец.

Тайным агентом она стала совсем недавно. Всего лишь несколько месяцев назад, после того как ей пришлось присутствовать при казни. Королева приговорила к сожжению на костре нескольких еретиков, и в тот день в Смитфилде собралась огромная толпа поглазеть на казнь последнего из них. Это была совсем еще юная девушка, не старше четырнадцати лет. Нора слышала, как в толпе кто-то сказал, что она была неграмотной деревенской девчонкой, не сумевшей ответить епископу на вопрос о значении мессы.

Нора прибыла в Смитфилд, когда пламя уже лизало лицо осужденной. Брошенный в костер порох, взрыв которого должен был прекратить ее мучения почти мгновенно, почему-то не воспламенился, и она ужасно кричала. Внезапно кожа у нее на животе лопнула, и оттуда вывалились внутренности. Нора, стоявшая в толпе придворных, рухнула на землю, потеряв сознание.

Королева Мария, будучи католичкой, горела решимостью вернуть Англию в лоно католической церкви, что было вполне осуществимо, так как по крайней мере половина жителей королевства все еще оставались католиками, хотя, конечно, Лондон и его окрестности кишели протестантами. Мария была доброй женщиной, но в ее глазах ересь являлась самым чудовищным грехом. Она карала за нее, как и ее супруг, король Испании, огнем. Все это было известно Норе, но до того дня в Смитфилде она была верна своей государыне, так как не представляла себе всего ужаса смерти на костре. В ночь после сожжения девочки, когда она, полупьяная от вина, лежала в своей постели не в силах уснуть, Нора изменилась.

До этого она знала в своей жизни лишь послушание и обязанности, видя в этом искупление за собственное рождение. Но в ту ночь что-то в ней взбунтовалось. Душа ее искала ответа у Бога, и когда забрезжил рассвет, она знала этот ответ. Христос никогда бы не согласился на сожжение человеческого существа на костре, так как это было чудовищной жестокостью. Королева была не права. Католические короли Франции и Испании были не правы.

Но королева оставалась королевой. Вся надежда была на ее сестру, терпимую и обладавшую блестящим умом Елизавету. Принцесса считалась еретичкой, но Мария не осмеливалась сжечь ее, как других, из страха, что тем самым она подпишет себе смертный приговор. И все же фанатичные католики при дворе продолжали убеждать Марию отрубить принцессе голову. Елизавета нуждалась в помощи.

В качестве фрейлины королевы Норе часто приходилось слышать разговоры о заговорах. Уверенная, что какие-то из этих сведений могут пригодиться Елизавете, она попыталась поговорить с другом принцессы, сэром Вильямом Сесилом, во время одного из его редких посещений двора. Обладавший, как и его госпожа, принцесса, недюжинным умом, хитрый Сесил поначалу отказался говорить с ней на эту тему. Но она проявила настойчивость и, встретившись с ней тайно, он наконец убедился в ее искренности и сказал, что будет рад ее помощи. С тех пор, когда ей удавалось раздобыть какие-либо важные с ее точки зрения сведения, она записывала их шифром на клочке бумаги, прятала его в своей перчатке и оставляла перчатку во внутреннем садике. В конце концов записка попадала к Сесилу, а перчатка возвращалась опять к ней.

Сегодня в зашифрованном послании говорилось об охоте на трех еретиков, авторов оскорбительных баллад и памфлетов, в которых подвергались резкой критике королева, ее испанский супруг и сожжения еретиков на костре. Один из сочинителей, Арчибальд Даймок, даже назвал королеву Марией Кровавой.

Из садика Нора возвратилась в свою комнату, чтобы забрать Артура, щенков и служанку. Все трое вышли во двор, где их уже ждала карета. Грум помог усесться Норе и забросил внутрь Артура. Затем, с корзинкой в руках, села служанка. Нора плотнее закуталась в плащ и откинулась на спинку сиденья.

— Надеюсь, ты прав насчет мастифов, — сказала она Артуру. — Я действительно очень на это надеюсь.

ГЛАВА 3

По окончании их танца перед королевой Кристиан усадил Нору Бекет на подушки и вернулся к своим приятелям. Он не испытывал никаких угрызений совести за доставленные им девушке муки. Поделом ей, этой мышке, которая вот уже несколько дней, разыгрывая из себя недотрогу, заставляет его кипеть от страсти. Как же он желал ее! Он желал ее уже в ту минуту, когда обрушился на нее с яростью за то, что она помешала ему разделаться с Черным Джеком. Вероятно, страсть его распаляла ее манера одеваться — укутывая себя с головы до ног. Все эти покровы вызывали в нем непреодолимое желание сорвать их и посмотреть, какой она была под ними.

Некоторые женщины, мелькнула у него мысль, тычат во всех своей невинностью, как алебардой. Женщины, подобные Норе. Насколько же проще иметь дело с откровенными шлюхами, такими, как, например, те, что подают ему в таверне мясо с пивом, сверкая голыми грудями в глубоком вырезе платья. За годы, что прошли с того дня, как отец нашел его, ему встречалось немало знатных дам, которые бросали украдкой взгляды поверх своих вееров на его гульфик и постоянно надоедали ему записками, умоляя назначить им свидание.

Всех женщин, от простолюдинок до знатных дам, привлекало в нем одно — его красота, красота, которая доставляла ему больше хлопот, чем удовольствий. И никто из них не был способен разглядеть под блестящей маской графского сына сложное, противоречивое существо, состоявшее словно из сшитых вместе, где золотой нитью, где простой бечевкой, кусков шерсти и шелка, фетра и бархата…