Страница 20 из 71
— Здравствуйте, Кирик Леонидович!
Перебирая струны, учитель взглянул за окно и равнодушно обронил:
— А это ты!
Но Митяшка не отступил. Ревниво и зло поглядывая на поповну, он сказал:
— Привет вам, Кирик Леонидович, от Варварушки! Она просит вас сейчас зайти по важному делу!
Поповна сделала капризное движение круглым плечом, надула губы.
— Вот видите, ваша симпатия зовёт вас! — жеманясь и злясь, оказала она учителю.
— Пустое вы говорите, Любушка, — ответил учитель, закручивая свои тёмные усы.
— Нет! Нет! — сердито затопала она ножкой: — Идите, идите! Вас ждут!
Но Кирик Леонидович не двигался с места, а Митяшка не сводил с него мстительных глаз.
— Ну, чего ты! Пошёл! — крикнул на него учитель.
— Хорошо, коли так! Погоди ж, я тебе напомню это! — сжал кулак казачонок и отошёл от окна. — Пошли! — сказал он.
Я догадался, что думает предпринять наш дружок, и чтобы не огорчать Варварушку, сказал ему:
— Ты смотри, молчи! Ничего ей не говори!
— Ишь ты! Как бы не так! Он подсыпается к поповне, а я молчи, ну нет! — свистнул Митяшка и, сорвавшись с места, помчал вдоль улицы к своему куреню. Он ворвался во двор в ту минуту, когда Варварушка спускалась с крылечка.
— Варварка, гляди, что робится! Кирик Леонидович романцы с поповной распевает! — вбежав, закричал он.
С румяного сияющего лица Варварушки мгновенно сошла краска. Она обмякла и опустилась на ступеньку крылечка.
— Ох, моё горюшко! — простонала она.
В глазах казачки заблестели слёзы, они набухли и жаркими каплями покатились по бледному лицу.
— Ох, ты моё горюшко! — сквозь слёзы повторяла она: — Будто чуяло моё сердце. Может ты обмишурился, Митяшка?
Казачонку стало жалко свою приёмную мать, он понял свой промах и потупил глаза.
— Может и поблазнило мне, но будто его голос чуял! — нерешительно отозвался Митяшка. — Может Иванушко лучше видел! — указал он на меня.
Варварушка подняла на меня заплаканные глаза.
— Я ничего не видел! — солгал я, очень расстроенный глубокими переживаниями молодой женщины.
— Ну, ничего, ничего! — прошептала она, вытирая слёзы. — Не глядите так на меня, это я по дурости…
Она поднялась и расслабленной походкой ушла в горницу.
— Видишь, что ты наделал! — набросился я на дружка.
Митяшка почесал за ухом.
— Ошибся малость! — сознался он. — Но того хворобу-изменщика, из ружья стрелял-бы!
Убитые горем мы оба вышли на реку и долго бродили, думая как помочь Варварушке в беде…
Вечером я забрался на «кошачью горку»; деда не было, я прикрылся его старым полушубком и долго с тоской смотрел на оконце. За ним сиял зеленоватый лунный свет. Бабка возилась у печки. В эту тихую пору дверь скрипнула и в горницу неслышно вошла Варварка.
— Ты что так припозднилась? — тихо спросила её бабушка.
Казачка жарко жалуясь что-то зашептала старухе.
— Ах, он непутёвый! Ах, он, обманщик! — возмущённо выкрикивала бабушка.
Я плотнее укрылся полушубком и совсем замер. Рядом на краю печки сидел кот Власий и сверкал своими колдовскими глазами. Варварушка испуганно взглянула на кота, поёжилась, но Власий Иванович сидел не шевелясь, не обращая внимания на гостью. А она страстно и горячо жаловалась старухе:
— Присушила его поповна. Присушила Любушка! Нет ли у тебя, бабушка, чего на отсуху?
— Есть, моя жаворонушка, и на присуху, и на отсуху! — успокаивала её бабушка.
— Помоги мне, родная! — жалостливо просила казачка.
Меня всего потряс её умоляющий голос, внезапная слабость этой женщины. Всегда весёлая, сильная и горделивая, а тут неожиданная измена сломила её.
Бабушка зачерпнула ковшик воды, перекрестилась три раза и шопотком сказала Варварушке:
— Становись поближе, моя жаворонушка, да вторь за мной: потихоньку, но вразумительно. Слушай!
— На море, на океане, — зашептала старуха, и каждое её словечко было, как жемчуг полновесно, чеканно и отчётливо доносилось до меня. — На острове Буяне стоит столб, на том столбе стоит дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска-чаровница, кровь у неё разгорается, ноженьки не поднимаются, глаза не раскрываются, уста не растворяются, сердце не сокрушается. Так бы и у меня Варварушки — почесной казачки — сердце бы не сокрушалося, кровь не разгоралася, сама бы не убивалася, в тоску не вдавалася. Аминь!»
Варварушка слово в слово повторила за бабушкой наговор на отсуху. Старуха трижды отхлебнула из ковша воду и трижды брызнула ею на казачку.
— Ну, смотри, родная, ноне непременно полегчает! — успокаивая, прошептала бабушка. — И стоит ли тебе, моя жаворонушка сокрушаться по нём! Не стоит он того! Гляди, какая ты пава: круглая, да мягкая, да глаза, как звёзды! Краса моя!
В эту минуту кот Власий не утерпел и расчихался. Варварушка испуганно отшатнулась.
— Ты не бойся! — успокоила бабушка. — Сотвори христианскую молитовку и иди с богом домой, да усни, и всё, как рукой, снимет!
— Спасибо, бабушка! — поклонилась казачка.
— В добрый час, доченька! — отозвалась бабушка.
Снова среди тишины проскрипела дверь, и старуха одна осталась в горнице.
— Ох, горе-то какое с красавицей стряслось! Вот аспид! Ах, аспид! — огорчённо зашептала наедине бабушка.
Я ничего не рассказал Митяшке о ворожбе старухи. К чему? Он и без того слишком заботился о Варварушке, принося ей лишнюю боль. Все дни он трётся у церковного дома и заглядывает в окна, хотя там никто больше не поёт.
«Смотри и впрямь «отсушила» бабушка», — удивляясь силе заговора, думал я.
Однако, на деле произошло другое. Спустя три дня после памятного пения учитель внезапно заболел. Два дня лежал он в горячке и никто к нему не подходил. На третий день в курень к Варварушке прибежал школьный сторож и сообщил ей:
— Учитель наш шибко захворал. Приходил иерей, взглянул, да руками замахал. Баит, оспа приключилась, заразно!
— Ой, лихонько! — схватилась рукой за сердце казачка: — Что ж, чумовой, ранее молчал!
— А кто тут разберёт! — отмахнулся сторож. — Я думал огневица пристала, так та потрясёт-потрясёт, да и отстанет. А тут, на вот!
— Митяшка!: — закричала казачка и кинулась к нам за занавеску, где мы пересматривали богатство дружка. — Митяшка, обряжайся!
Она надела на приёмного сына чистые штанишки и рубашку и отвела в наш курень.
— Баушка! — поклонилась она старухе. — Не оставьте, Христа ради. Примите на время моего сыночка.
— А ты куда — удивилась бабушка. — Да что случилось?
— Захворал, шибко захворал Кирик Леонидович, помереть без досмотру может… А для Митяшки пропитание в чулане возьмёшь. Хватит, баушка, чем его прокормить! — Соседка положила на стол ключи от своей избы и кладовушки.
— Стой! — строго сказала бабушка. — Да помыслила ты, что робишь? Ведь ты мужняя жена, а идёшь в избу к одинокому, что подумают казаки. Наплетут, невесть что! И какой ответ ты будешь держать перед Степаном?
— Плевать мне на всё, баушка! — решительно сказала Варварка. — А как он один-одинёшенек да помрёт там, тогда и я в могилу сойду! Не выдержу, баушка!
— Да ты что, христос с тобой! — отступила старуха. — Да разве ж можно так прилепиться к чужому человеку?
— Не чужой он мне! Краше, милее всего на свете. Возьми Митяшку, баушка! — уговаривала она.
— Что ж, — наконец, сдалась бабушка, — оставь, не пропадёт у нас.
Мы с Митяшкой уже испытывали прелесть совместной жизни: отыскивали угол, где бы устроить братскую постель. Договаривались о своём маленьком хозяйстве, казачонок перетащил к нам во двор бабки.
— Теперь мы с тобой на равный пай будем играть: прибыль поровну и проигрыш поровну.
Сбегали на Яик, покупались, оповестили всех ребят о таком важном для нас событии. Казачата с завистью смотрели на нас. Словом мы стали ухаживать друг за другом, как настоящие братья…
Между тем, учитель, покинутый всеми, одиноко лежал в бреду в своей комнатке. Варварушка остановилась на пороге, обежала глазами горницу.