Страница 83 из 110
Коля все тянулся попробовать это пойло, но он сказал:
— Настояться должно. Перебродить.
Несколько раз потом Коля спрашивал его о сидре.
— Не время еще, — отвечал Андрей Данилович.
Потом Коля, наверное, напрочь забыл об этой бочке с соком — больше ею не интересовался.
Уже поздней осенью надо было выкопать в саду прикопочную канаву для привезенных от знакомого садовода новых саженцев смородины, и Андрей Данилович попросил сына помочь, а тот что-то стал бурчать в ответ, что надо ему заниматься — учился он тогда в десятом классе, — и он шепнул сыну на ухо:
— Поработаем, дело сделаем — и пойдем сидр пробовать. Думаю, уже совсем готов.
В погребе было уютно и сухо. Он провел туда электрический свет, а у стены поставил небольшую скамейку.
Еще в погребе всегда пахло яблоками.
Но в тот раз, едва они открыли крышку бочки, как все перешиб винный запах.
— Знакомо пахнет, — засмеялся Андрей Данилович. — Видно, труды наши с тобой не пропали даром.
Он зачерпнул сидр пол-литровой стеклянной банкой и посмотрел на свет: напиток получился чистым, прозрачным, со дна банки красиво поднимались пузырьки воздуха.
Сидели они рядом, отец и сын, разговаривали после совместной работы о разном, а сидр веселил, незаметно кружил голову... В какой-то момент он протянул сыну пустую банку и сказал:
— Зачерпни-ка еще.
А Коле, похоже, стало любопытно посмотреть, что там вообще в бочке делается, он подвинул к ней ногой пустой ящик, встал на него, нагнулся — да так и повалился лицом вперед в бочку.
— Бот росомаха, — засмеялся Андрей Данилович и, быстро поднявшись, схватил Колю за ремень брюк.
Сын потряхивал мокрой головой и глупо хихикал.
«Совсем пьяный, — удивленно подумал Андрей Данилович. — Напоил, дурак, сына».
Он усадил Колю на лавку. Лицо его совсем побледнело, казалось бескровным, а глаза лихорадочно блестели.
Хорошо еще, что никто в доме не заинтересовался, чем они занимались в погребе. Коля скоро слегка отошел, он незаметно провел его в комнату и уложил спать.
Зимой заехал он как-то домой в неурочное время, днем, вошел во двор и увидел — дверь сарая открыта настежь. Из глубины сада дошли до него возбужденные голоса, он прошел в ту сторону и застал Колю с двумя приятелями, весело гоготавшими возле трехлитровой банки с сидром.
Понятно, он их разогнал, Николаю погрозил кулаком, а в доме с раздражением сказал теще:
— Вы, мама, посматривали бы хоть за ребятами, которые в сад приходят.
Она удивленно ответила:
— Так это же Колины друзья. Что они там, деревья с корнем повыдергивают?
Действительно, его упрек прозвучал глупо: не мог он теще всего объяснить.
Ключ от сарая всегда висел на гвозде в сенях, он снял его оттуда и спрятал за ларь, а через несколько дней жена спросила:
— Андрюша, мама говорит, что с тобой что-то страшное делается. Ключ вот от сарая стал прятать... Правда это?
Он молча повесил ключ на место.
А вскоре поймал Николая с приятелем прямо в погребе.
После этого Андрей Данилович ведрами вычерпал весь сидр и вылил его на снег в дальнем конце сада. Так и завершилась эта пора веселой осени — для домашних она прошла незаметно.
Наверное, с тех пор и стал превращаться для него сад из места трудов в место какой-то иллюзии или отдохновения от служебных забот.
Но понял он это значительно позднее.
А тогда, припомнив ту нелепую затею с сидром, он на другой день, в субботу, созвонился с приятелем, Василием Павловичем Худобиным, бывшим секретарем райкома партии, который бросил его когда-то грудью на ЖКО. Теперь Худобин работал в горисполкоме, а жил недалеко от него, в новом районе, и они любили иногда вместе ходить в баню и париться в парной.
Встретились они вечером, купили березовые веники у древней старухи, торговавшей на приступках крыльца бани, разделись в туманившемся предбаннике и сразу прошли в ознобный жар парной.
Помывшись, Андрей Данилович рывком головы откинул со лба на затылок потяжелевшие волосы и размеренно сидел наверху горячих полатей, сухо покашливал от забившего горло жара и задумчиво смотрел, как лопается, расходясь по воде, мыльная пена в оцинкованном тазике.
Истомно постанывая, жмурясь, Худобин истово хлестал себя веником на другом конце полатей по спине и груди.
— Уф-ф... Аф-ф... — пофыркивал он.
Заблестев глазами, Василий Павлович махнул веником, бросая Андрею Даниловичу в лицо брызги, и спросил:
— Ты что голову повесил?
— Так просто — мысли всякие в голову лезут.
— Высокие мысли? О работе? — засмеялся приятель.
Живо повернувшись к нему, Андрей Данилович сказал:
— Понимаешь, сидел и вспоминал, как в плодопитомник один ездил. Командовал там ученый, кандидат биологических наук. Диссертацию он сработал по выведенному им яблоку. Назвал его «уралочка Стабесова». А Стабесов — его фамилия. Тщеславный малый. Но не в этом суть. Яблоко его в диаметре даже до двух сантиметров не дотянуло, так я возьми и скажи, что это не яблоки, а ранетки. Он мне сквозь зубы и процедил, посматривая вроде бы мимо меня: «Зато зимостойкое». А я привез с собой яблоко. С той яблоней, правда, возился много: пикировку делал, стержневой корень укорачивал, сеянец ее года четыре, что ли, а то и больше, с места на место пересаживал... Решил я попробовать, что из моей возни выйдет. Вышло яблоко до двухсот пятидесяти граммов весом. С отличной зимостойкостью. Я это яблоко кандидату под нос. Так не поверил он мне: с юга, сказал, привез, да еще обозвал меня шарлатаном.
— Давно туда ездил?
— Куда? — вновь задумавшись, переспросил Андрей Данилович.
— Как куда? В плодопитомник тот, спрашиваю, давно ездил?
— Считай, лет шесть-семь прошло...
Худобин засмеялся:
— А теперь, на полатях, вдруг обиделся на того кандидата? Долго до тебя доходит.
Андрей Данилович вяло улыбнулся, ответил расхожей шуткой:
— Как до жирафа по его длинной шее. — Добавил: — Но черт с ним, с кандидатом. Просто сидел я сейчас и думал, что то яблоко, пожалуй, было лучшим из всего, что я в саду успел вывести.
Он выплеснул на пол мыльную воду из тазика, налил свежей, холодной, и вылил ее на голову; сказал:
— Дышать легче стало, — и пошел к дверям, завихривая лодыжками стлавшийся над полом пар.
— Погоди, погоди... — заторопился Худобин. — Что-то я сегодня тебя не пойму.
Они оделись и по старой привычке прошли в буфет — распаренные, с помолодевшими лицами. После бани они всегда пили в буфете слегка подогретое пиво.
Поставив тяжелые кружки на влажный, словно в росе, столик — пар проникал даже в буфет, — Андрей Данилович сказал:
— Посиди-ка...
Вышел из бани и косо пересек темнеющую улицу к желтым огням магазина. Вернулся с бутылкой водки, вспузырившей нагрудный карман пальто.
— Ну-у, брат... — удивился Худобин. — Нет, что-то у тебя случилось, но ты скрываешь.
Взяв с подноса, стоявшего на столешнице, стаканы, Андрей Данилович разлил водку, выпил, потряс головой и спросил:
— Ты, конечно, полностью в курсе... Дом какой-то, экспериментальный, слышал, в центре города собрались строить? Так, да?
— Так. Хороший будет дом.
— Скажи, как, по-твоему... Если бы мы с женой попросили квартиру в том доме — пошли бы нам навстречу?
Слегка прищурившись, Худобин откинул голову и, показалось, строго на него посмотрел.
— Думаю, пошли бы... Особенно, честно говоря, Вере Борисовне никак не откажут. Но... а как с вашим домом?
— Понятно, сдадим, если квартиру дадут, или... — Андрей Данилович крепко сжал ручку пивной кружки, — ты подумал, что я собрался продавать дом?
— Что ты? Совсем нет, — заулыбался Худобин. — Просто хотел спросить: а не жалко?
Андрей Данилович еще выпил водки, подумал и решительно сказал:
— Дом, черт с ним, — не жалко. Сада вот жалко.
— Зачем же тогда переезжать собрался?
— Дома целая трагедия... Жене времени на работу стало мало — далеко живем.