Страница 67 из 76
-- Я - Риилморский потрошитель, - сказал он вслух. Сказал воздуху, сырому дню, запаху крови и хлесткому удару топора. - Плевать я хотел на их любовь. Страх и покорность - все, что мне нужно.
Вскоре они покинули деревню. Уезжая, Имаскар видел, как та девчушка, что громче всех просила птиц, таскает оторванную голову главаря разбойников. Держа ее за колтун волос, звонко смеется и распевает песни.
-- Славная для кого-то жена вырастет, - сказал, улыбаясь, Ксиат.
Их путь лежал в сторону охотничьих угодий. Некоторое время отряд двигался молча. Чередуя галоп и рысь, чтобы не утомлять лошадей, всадники обменивались скупыми фразами. Азарт утренней резни и последовавшая за ней казнь постепенно сходили на убыль, уступая место трезвой настороженности.
Лес выступил из тумана внезапно, как выступает из тени терпеливый убийца. Голые сучья тянули в сторону всадников сухие черные руки, а проход в чащу походил на распахнутый зев.
Что он найдет в лесной утробе? Сухое дерево с дуплом, туфли, лента. Имаскар начинал упрекать себя за поспешное решение отдать главаря на растерзание. А что, если нет никакого треклятого дерева, нет вообще ничего? И как он узнает, что просто свернул не в ту сторону, не нашел? Прочесать всю чащу? Оказавшись внутри заволоченной туманом обители, он понял, как наивно полагался на свои силы. Каждое встреченное дерево было сухим и черным. Только и отличий, что без дупла.
-- Как думаешь, почему ее вещи оказались там? - спросил Ксиата. Груз раздумий стал непосильно тяжел для одного. - Почему так далеко от границы Союза?
Генерал посмотрел на шианара с грустью человека, собирающегося растерзать чужую мечту
-- Я не знаю, шианар, у меня нет ответа, который ты ищешь. Тот червь хотел спасти шкуру, увидел, что вещь дорога тебе и мог солгать. Ты сам видел... браслет.
-- А ты видел лоскут ее платья.
-- Разбойники унесли из твоего дома много ценностей, шианар, и много дорогих вещей.
Все так, но червь сомнения точил душу. Забрали, чтобы выбросить? Да за него любая королева бы полжизни отдала. Конечно, впору оно только тоненькой, хрупкой Аккали, а не людской коровоподобной бабе, но разве стали бы разбойники об этом размышлять?
Они ехали, как будто целую вечность. Чем глубже забирались в лес, тем плотнее становился мрак. Воины зажгли факелы, но это мало чем помогло. Отряд превратился в цепь бледно-желтых коконов, соединенных головами лошадей. Ни звука, кроме звериной поступи, рыка и карканья воронов, ни людского стона или шепота. Имаскар всматривался в ставшую гранитно-серой темноту, надеясь увидеть сам не зная что.
-- Гляди, шианар, Мать подает тебе знак.
Льяра указывала перед собой. Сперва он подумал, что Безобразная бредит: чернота, темень, в которой и голову собственной лошади видно с трудом. Что там вообще можно разглядеть?
Но вскоре в серости проступили очертания. Руки, ноги, туловище. Ксиат выехал вперед, поднял факел высоко над головой.
-- Знак, - повторила Льяра.
Там был человек. Обезглавленное тело, как полотно растянутое за руки и ноги между двумя деревьями. Рвань, когда-то служившая штанами, прикрывала его ноги до колен.
-- Это может быть ловушка, шианар, - попытался задержать Имаскара генерал, но тот властно отодвинул его с пути.
И слепец увидел бы, что тело принадлежит мужчине, отчего же так грохочет в висках?
Свет факела выжелтил куски давно гниющего тела. Его словно пропустили через жернов: кожу будто соскребли, обнажив плоть, в которой усердствуют полчища червей. Но скорняк работал неаккуратно, а может, и не скорняк вовсе. Подмышками, на локтях и под подбородком сохранились островки кожи. На одном из таких Имаскар узнал орнамент семфары: затейливая вязь, выжженная кровью. Узнали и остальные: почтенно преклонили колени перед Наследником.
-- Исверу, - прошептал Имаскар, бережно, словно слезу, снимая истерзанное тело и укладывая его на плащ Ксиата. - Брат мой.
Горе с новой силой укололо под ребра. И вместе с тем, созерцая истерзанного Четвертого наследника, Имаскар испытывал невероятное облегчение и радость.
-- Ксиат, разве не его тело мы видели сгоревшим в огне? - спросил верного генерала.
-- Я думал, что его, - угрюмо ответил Ксиат. Нетрудно догадаться, о чем думает.
-- Нас обвели вокруг пальца.
-- С какой целью, шианар?
Если бы он знал.
-- Его обезглавили нарочно, чтобы оставить безымянным. И для того же соскребли кожу. - Имаскар говорил быстро, боясь упустить понимание произошедшего. - Кто-то хотел, чтобы мы думали, что Исверу мертв, что его сожгли. Обугленные трупы. Скажи, Ксиат, если бы не браслеты, с чего бы тебе или мне было признать в них Исверу и Аккали?
-- Я не понимаю, шианар. Для чего все это? Ведь Четвертый наследник все равно... - Генерал посмотрел на тело, ставшее пиром червей... - мертв.
Тайны. Хитрости. Поганые интриги. Имаскар чувствовал, как к горлу подкатывает давно тлеющая ярость.
-- Мы должны вернуть его домой, похоронить на капище со всеми почестями, - неживым голосом сказал он.
Нестерпимее всего было сдерживать тошноту, что накатывала с каждым вздохом. Запах гниения наполнял легкие, проникал сквозь кожу, как отрава проникает в кровь. Создатели, зачем вы так? Отчего не даете порадоваться за брата, за то, что душа его не стала Скитальцем, что он воссоединился с предками, обласканный слугами Скорбной, и возродится в одном из своих потомков? Всю радость сметает гнилью, от которой хочется выблевать кишки.
-- Бессмыслица какая-то.
-- Во всем есть смысл, шианар. - Мрак леса, запах разложения и общее уныние сделали голос лекарки могильно-тихим, вкрадчивым, как затяжная болезнь. - Ты просто не видишь его. Но Мать...
-- Я знаю, что она указала мне путь.
-- Никогда не забывай об этом, шианар. - Безобразная требовательно вцепилась в его руку, черными от снадобий ногтями оцарапала кольчугу. - Мать - суть всего. Ничего не происходит без ее ведома. Если она ведет тебя, значит, тому есть причина.
-- Наследника нужно скорее отвезти домой, - решил Имаскар. "Пока я еще могу сдерживать проклятую рвоту". - Нельзя умножать дни его страданий.
-- Не тревожься об этом, шианар, я займусь тягостными хлопотами.
Трое воинов, снаряженный обезглавленным телом, вскоре покинули отряд, и Имаскар, наконец, смог перевести дух.
Солдаты прочесали область вокруг, но не нашли ничего сколько-нибудь полезного. Ксиат осмелился предложить сворачивать поиски. "Мы теряем время, шианар, небо не становится светлее", - сказал он, и архат согласился.
Они нашли дерево, о котором говорил разбойник, и в дупле его действительно лежали туфли, и лента, и много разного хлама. Имаскар перебирал находки со старанием акколита, распевающего Сто песней. Лента принадлежала Родительнице - архат помнил ее на матери в день, когда отбывал из Союза. Кому принадлежали туфли и прочая одежда, он не знал. Вновь и вновь рассматривая лоскуты, он задавался вопросом, что на самом деле хочет найти.
-- Мы заберем их и сожжем, - сказал Ксиат.
Имаскара не тревожила судьба рванья. Даже лента Родительницы не вызвала должного почтения. Напротив - лишь присутствие воинов удерживало от желания разорвать все в клочья, выкорчевать из сердца расцветшую заново надежду.
К закату отряд покинул лес, проскакал полную сухой травы долину и остановился у проклятой Пустоши. Место охранялось невидимым заслоном: вот тут еще под ногами пожухлая трава, а рядом - бурый, в трещинах и разломах утоптанный песчаник. И так - намного миль вперед, пока хватает глаз.
-- Стоит ли ехать ночью, шианар?
-- Ты боишься, Ксиат?
Генерал дернулся, будто от пощечины, на щеках канатами натянулись желваки.
"Шианару не годится извиняться перед своими вассалами", - напомнил себе Имаскар.