Страница 50 из 59
К Шевченко в Академии поднялась Дорохова, но — «его не застала и написала ему записку».
Только дружеский визит? Просто желание видеть?
«На другой день он явился и говорит, что нет никакой надежды продать портрет; можешь вообразить мое отчаяние…»
Выходит, нижегородских гостей привело сюда дело. И Шевченко знал, что они приедут. И предпринимал какие-то усилия, дабы встретить не с пустыми руками.
О каком портрете идет речь?..
«…Помолимся, моя родная, чтобы мой господь помог продать портрет, а то просто мочи нет как тяжело: бедный наш мальчик тоже огорчен, ему сказал брат, что их состояние совершенно расстроено, но что они все-таки выиграли какой-то процесс и что ему дадут часть; он страдает, что не может свою Нину окружить всем на свете; но ведь ты знаешь, что нашей девочке очень не много нужно…»
Пишет озабоченная мать. Хлопоты… дела… А на первом плане — портрет. «Можешь вообразить мое отчаяние…» — это оттого, что он не продан. «Просто мочи нет как тяжело…» — опять о том же. «Помолимся… чтобы мой господь помог продать портрет…» До чего важно, до чего необходимо, если даже «помолимся»?!
«Делай венчальное платье как знаешь, моя душа… Нина просит сделать поэкономнее, и если можно что-нибудь сэкономить, чтобы ты послала в Боснию… Я тоже поплакала об этих несчастных…»
Среди множества предсвадебных забот — неожиданно, но как-то очень естественно и закономерно: не просто сочувствие, а и желание помочь тем, кто борется за свободу, за освобождение от ига. Вскользь, мимоходом… Однако нужны ли слова другие, чтобы убедить: она, Дорохова, вырастила не только невесту, но и человека. Дочь декабриста, достойную отца-декабрисга…
Ради ее счастья Мария Александровна была готова на все.
Она пробыла в Петербурге до 8 июля и с Шевченко, наверняка, еще встречалась. К 4-му июля портрет продать не удалось. В этом, очередном письме есть такая строчка:
«…портрет еще у меня, последняя надежда на Строганова лопнула…»
Что за портрет? Что с ним связано?
Загадка…
Поиск продолжался в архивах Горького, а затем — Ленинграда.
В Горьком удалось отыскать, прежде всего, то, что характеризовало деятельную заботу Дороховой о своем детище — институте благородных девиц.
Это не без ее стараний 3 октября 1858 года нижегородское купечество, собравшееся в «общественном нижнебазарном доме», согласилось «жертвовать ежегодно, в течение десяти лет, с объявляемых по Нижнему Новгороду капиталов, по одному полупроценту», с целью учреждения в городе «высшего училища для девиц»[4].
В деле Дорохова была названа «вдовой поручицей».
Это послужило ориентиром.
Оказалось, что Мария Александровна — дочь камергера Александра Алексеевича Плещеева, бывшего в свое время чтецом у императрицы Марии Федоровны и членом «Арзамаса», и жены его Анны Ивановны, урожденной графини Чернышевой, умершей, когда маленькой Маше не исполнилось и шести.
Выяснилось далее, что ее, Марии, братья — Александр и Алексей — были причастны к декабристам. Первый, корнет лейб-гвардии Конного полка, просидел полтора года в Петропавловской крепости, а затем получил отставку; второй, поручик того же полка, также прошел через этот страшный каземат, но пребывал в нем «всего» несколько месяцев, после чего его перевели прежним чином в Курляндский драгунский полк. Оба брата скончались в сороковые годы.
Декабристами, и довольно видными, являлись также двоюродные братья Марии Плещеевой — Александр и Федор Вадковские, Захар Чернышев.
К моменту восстания на Сенатской площади Марии было четырнадцать (или чуть более).
В приготовления ее не посвящали и посвящать не могли. Но она жила, взрослела в обстановке необычайной.
Труднее далась вторая часть «следствия».
«Вдова поручика…» Поручика… Поручика Дорохова?
Я упрекнул себя в том, что вовремя не вник в письмо Дороховой к В. А. Жуковскому: оно мне показалось тогда слишком удаленным от лет и событий, которые меня занимали. Сейчас же припомнилось, что в письме было и о муже Марии Александровны. Она писала о нем, как о лихом рубаке, который по сабле тоскует куда больше, чем по жене, и готов на все, лишь бы драться.
Письмо датировано 1838-м… Дорохов находился на Кавказе… Она называла его… да, Руфином…
Так это же Руфин Дорохов — прототип Долохова в «Войне и мире»! Тот Дорохов, которого знал Пушкин и считал своим другом Лермонтов!
В сороковые годы между Дороховыми, вероятно, произошел разрыв и Мария Александровна с дочерью уехала в Сибирь, где с августа 1849-го стала начальницей Иркутского института благородных девиц.
В сентябре Нина умерла. Умерла на восемнадцатом году жизни, оставив мать с горем наедине…
Ну, а Руфин Иванович?
В начале 1852 года он, вместе с другими участниками отряда добровольцев, попал на Кавказе в засаду. И долго еще в одном из ущелий изрубленное его тело находилось во власти хищных птиц и шакалов…
Весть об этом до Иркутска могла дойти не скоро.
Так или иначе, но именно в пятьдесят втором стала Дорохова «вдовой поручицей».
Было ей тогда сорок, и она еще мечтала о счастье. Счастье с Мухановым, которого узнала в Сибири…
Буквально накануне их свадьбы он умер.
Сочувствовали Марии Александровне все, кто знал ее, Муханова и горестную их историю.
Нижегородский скромный дом Дороховой был «виден» из разных мест обширной Сибири — отовсюду, где жили декабристы; его адрес знали в Калуге и Туле, деревнях под Москвою и на Днепре, куда незадолго перед тем отправились «прощенные».
Лучшего «почтового ящика» не сыскать, и потому А. Ф. фон дер Бригген, выезжая из Кургана, уведомляет о том И. И. Пущина письмом «чрез Марью Александровну», а вдова А. В. Ентальцова, вернувшись из Ялуторовска, восстанавливает связи с друзьями мужа, и друзьями своими, через нее же, Дорохову. Всех она знает, обо всех помнит, каждому готова помочь.
Дом ее открыт для людей. Для декабристов, их жен, их детей — в любой час, всегда.
Бесценная союзница…
Никем не заменяемая…
Это все о ней — о Дороховой.
Много было у нее встреч в 1857-м, когда состоялось знакомство с великим поэтом Украины.
Они продолжались и в следующем, пятьдесят восьмом.
Дом, в который Тарас Григорьевич впервые вошел 31 октября или 1 ноября 1857 года и где он очень скоро стал желанным гостем, я бы назвал Домом Декабристов.
Название вполне справедливое, основательное…
Вдвойне примечательно, что именно здесь Шевченко увидел — «в первый раз сегодни увидел… и с благоговением облобызал» — привезенный из-за границы «Колокол».
Декабристы и — Герцен… В одном доме…
А с ними вместе — он, революционный Кобзарь.
В Нижнем Новгороде под пером Шевченко родился пролог, или запев, будущей большой поэмы.
О сути своего нового замысла сказал сам автор. Сказал открыто, страстно.
4
ГАГО, ф. 27, оп. 638, ед. хр. 2613.
5
Перевод А. Суркова. Цитируется по пятитомному изданию ГИХЛ (том второй).