Страница 3 из 9
— Точно так, — подтвердил, покачиваясь, Федька.
— Ох, пораспустил я вас, — угрожающе сообщил я им, — в будний день водку трескаете. Ладно, на этот раз прощаю, но еще такое дело и на конюшню, а то у меня конюх засиделся, заскучал, вчера еще жаловался, что давно розги в руках не держал.
Пока я разговаривал с людьми, на крыльцо вышла моя жена и с улыбкой смотрела, как я распекаю подчиненных.
— Сергий Аникитович, — крикнула она, — хватит уж отчитывать, иди скорее, ужин ждет.
Еще зимой перед свадьбой это была девчонка с блестящими любопытными глазами, но беременность изменила ее совершенно. Даже походка стала другой. И она уже была не девочка, а женщина, осознающая свою красоту и новую жизнь, которую она носит в себе.
И снова, как почти каждый вечер я подумал:
— Как же мне повезло, ведь на ее месте могла оказаться любая другая женщина.
Но сейчас мне казалось, что мне всегда нужна была только она одна.
Нет, наверно, все — таки есть бог на белом свете, что подарил мне такое счастье, которого никогда у меня не было в прошлой жизни.
Я закончил разговор и быстрым шагом зашел на крыльцо и, поцеловав Иру, прошел вместе с ней в дом, под многозначительное переглядывание дворни.
После ужина я вызвал к себе Ефимку, который уже достаточно протрезвел и был в состоянии обстоятельно рассказать о делах в моих владениях. Кроме того, с собой он принес две корзины, из первой, пахнущей керосином он начал извлекать жестом фокусника небольшие бутылки, заполненные фракциями нефти, полученными, уже в Заречье.
— Лужин, мать твою! Ты что совсем ума лишился, зачем ты эту вонь сюда приволок. Давай пойдем во двор, там покажешь, что там есть, — закричал я на него. Тот вновь аккуратно сложил все бутылки обратно в корзину, и мы пошли во двор, а по дороге Ефимка обиженно бормотал, что он специально принес в кабинет и никому не показывал, думал, что это тайна великая.
Я, прямым ходом направился в мастерские к Кузьме, где Лужин поставил корзинки на пол, и стал по новой, вынимать бутылки, воняющие керосином. Во второй корзине, переложенные стружкой, лежали несколько стеклянных плафонов для керосиновых ламп.
Ефимка, с интересом глядя на них, сказал:
— Слава тебе Господи, наконец, хоть узнаю, что это за штуки. У нас там все от любопытства помирают, что это такое будет, а больше всех Дельторов, он даже сам хотел ехать смотреть. Хорошо, хоть стрельцы его не пустили.
— Кузьма, — спросил я, — где там твои светильники, которые ты мне делал?
Кузьма, который не с меньшим любопытством смотрел за извлекаемыми из корзин вещами, полез наверх и снял две керосиновые лампы, пока еще без стекол.
Под внимательным взглядом обоих мужиков, я обнюхивал каждую бутылку и, наконец, найдя жидкость по цвету более всего, напоминающую керосин капнул ее на плошку и поджег, да, пожалуй, это было похоже больше на керосин, чем на соляру. Снял с обеих ламп крышки с протяжным устройством для фитиля и креплением плафона и налил в них немного керосина. Затем продел уже давно приготовленные фитили в протяжное устройство и надел крышки назад. Когда я поджег фитили, и они загорелись тусклым коптящим пламенем, в глазах Кузьмы мелькнуло разочарование и, похоже, он еле удержался, чтобы что-то мне не сказать.
Я тщательно протер два плафона и вставил их в держатели на лампах. Подождав пару минут, чтобы они прогрелись я немного прибавил длину фитиля и яркий свет цивилизации осветил, темное до этого, помещение мастерской.
Потрясенные наблюдатели, открыв рот, смотрели на невиданное чудо. Затем они оба посмотрели на меня. И если в глазах Кузьмы было преклонение перед умом придумавшего такой светильник, то в глазах моего тиуна, похоже, мелькали одна, за одной серебряные монеты, которые будет зарабатывать мануфактура.
— Вы еще не все поняли, — сказал я, — эти стекла, если сразу огня прибавить, будут трескаться и вообще их уронить можно, разбить, так, что если, кто такую лампу купит, за стеклами к нам все время приходить будет.
Но деятельный ум Кузьмы уже решал следующую задачу:
— Сергий Аникитович, а почему, под колпаком получается огонь ярче?
— Так ты Кузьма легко сам на этот вопрос ответишь, тяга то под колпаком воздушная сильнее и огонь жарче и ярче, а изменения нагрева по научному называется температура, если она ниже то холод если выше, то тепло.
— Погодите, Сергий Аникитович, я сейчас слово это запишу, — и мой ювелир, на стене, где у него уже было записан не один десяток слов, аккуратно под мою диктовку, периодически глядя на алфавит, написанный там же, записал современными русскими буквами — температура.
Я уже с весны активно внедрял среди своих учеников новые слова. А лекаря те вообще писали только на современном русским языке. Решение было простым если я, хочу, чтобы моя школа была центром медицины современного мира, то про латынь надо забыть, да и с церковью проблем будет меньше, хотя она все равно будет сопротивляться любому нововведению. Но я в беседах с митрополитом налегал на то, что лекарям нужен свой язык, на котором они все будут учиться, а ежели, кто из иностранцев когда-то будет учиться у нас пусть, также учит этот язык, чтобы понять, о чем ведет речь преподаватель.
Конечно, это значительно прибавило мне работы. Все-таки до переноса я много лет работал в узкой специальности и забыл массу терминов. И сейчас по вечерам, нарисовав очередную кость, начинал сочинять названия для очередных бороздок, щелей и отверстий.
Если бы не молчаливая поддержка царя, глыбой возвышающаяся за моей спиной, гореть мне уже наверно на костре. И хотя я всеми силами старался не раздражать церковь, но она настолько своими нитями пронизывала всю жизнь общества, что все время возникали какие-нибудь коллизии.
Затушив обе лампы, продолжил осмотр бутылок и нашел, что-то напоминающее бензин. Я капнул насколько капель на глиняную плошку и сверху положил немного ветоши. Затем чиркнул кресалом по кремню и на плошке от попавших искр, вспыхнул синий почти бесцветный огонек.
Кузьма восторженно завопил:
— Сергий Аникитович, так вот это штука то получше вашего керисина.
— Кузьма, горит то она красивее, только очень быстро и взорваться может. А вот, что нужно для нее сделать я сейчас тебе нарисую.
И вскоре перед мастером в нескольких ракурсах была нарисована зажигалка, смысл ее мастеру был абсолютно понятен, непонятно было из чего делать кремень и пружину для его подачи. На это я только мог сказать:
— Кузьма у тебя почти двадцать человек в подмастерьях. Посади одного посмышленней, пусть берет все подряд, и ищет, какой материал такую искру может дать. А пружинку, что же вытяни проволоку потоньше, скрути и закаливай, на первый раз не получится, на сто первый получится.
Сам знаешь терпение, и труд все перетрут. А сам этим делом не занимайся, твое дело сейчас трубы подзорные, и мой микроскоп давай заканчивай.
— Так Сергий Аникитович, уже почти все сделано. Вот еще дня три и труба подзорная для Иоанна Васильевича будет готова.
— Ну, тогда все, давай закрывай тут все, а мы с Ефимкой еще пойдем, поговорим.
Усевшись в кабинете, я начал допрос тиуна:
— Ну, теперь давай рассказывай, как вы там живете, мне в этом году совсем недосуг к вам ездить.
— Так Сергий Аникитович, вашими заботами у нас благодать. Таперича, как стрельцы стоят, тихо вокруг стало. Перед тем, как им придти, появлялись у нас разные лихие люди. А как развесили троих таких образин по березам, так никого не видно и не слышно.
Вот только Сергий Аникитович, опять все та же история начинается. Лето то к концу идет. Наслышаны в округе про твои успехи, и на Юрьев день народу к тебе опять собирается придти не меряно.
— Ефимка ты мне такие слова не меряно, много, забудь, ты же главный человек там, должен знать, сколько человек перейти хочет, какие ремесла знают, куда посадишь на землю. Чтобы осенью, когда оброк будешь доставлять, все в цифрах подробно было мне записано.