Страница 3 из 4
– Ну и что? – повторяю я, а потом говорю: – У меня теперь есть воскресная мама, и мы с ней будем делать такое… такое… что тебе с твоими воскресными родителями и не снилось!
– Кто-кто у тебя есть? – Андреа всё ещё смотрит непонимающе.
– Воскресная мама! Ты что, глухая? – говорю я и сажусь на кровать.
И тут Андреа как прорвало. Да как это, да когда это, да почему это, и почему именно у тебя, и почему только мама, а не родители, и как её зовут, и где она живёт, и ля-ля-ля… Аж в ушах звенит. Я ничего не говорю, просто прижимаю палец к губам и шепчу:
– Это – тайна.
Андреа поражена в самое сердце. Она хватает меня за руку, пихает на кровать, сама подсаживается ко мне и спрашивает, спрашивает, спрашивает…
На самом-то деле мне пока ещё нечего рассказывать, я ведь и сама толком ничего не знаю. Но перед Андреа не хочется ударять лицом в грязь – она-то ведь вечно хвастается!
Ужасно хочется её окоротить, и я начинаю рассказывать. Всё получается как-то само собой. Просто я вдруг вижу эту квартиру как наяву: там стоят золотые кресла и золотой диван, весь бархатный, и стеклянные столики с серебряными ножками, а на столиках – огромные коробки шоколадных конфет и огромные тарелки с чипсами, и камин тоже есть, там горит настоящий огонь, а перед камином лежит медвежья шкура, с настоящей головой, прямо как живая, а в пасти у неё… у неё в пасти… золотое яблоко! Да! Андреа сидит и слушает с открытым ртом. Но, услышав про золотое яблоко, она живо наклоняется ко мне и стучит пальцем себе по лбу:
– Золотое яблоко?! Такого не бывает!
– А у моей воскресной мамы бывает, – настаиваю я, но чувствую, что немного перегнула палку.
Андреа тут же стучит пальцем и мне по лбу и насмешливо спрашивает:
– Откуда ты это знаешь? Ты же никогда там не была! Признавайся, ты всё выдумала?
Сначала я ничего не отвечаю, а потом признаюсь. Не признаться нельзя. Из-за золотого яблока – это оно меня выдало.
– Но ведь может же быть, – говорю я, чуточку отодвигаясь от Андреа, – что у моей воскресной мамы всё так и есть!
Андреа усмехается и опять подвигается ко мне.
– А как она выглядит? Твоя воскресная мама?
«Воскресная мама» она произносит так, будто не верит мне. Но воскресная мама существует. Действительно существует! Так сказала сестра Франциска, а сестра Франциска никогда не обманывает. Никогда! Но видеть я её ещё не видела, мою воскресную мамочку. Какая она? Я закрываю глаза и пытаюсь её себе представить:
– Она высокая и очень стройная, на ней шуба, такая мягкая и дорогая, и у неё длинные рыжие волосы, а глаза… глаза жёлтые!
– Врушка! – тут же перебивает меня Андреа. – Жёлтые глаза! Таких глаз вообще не бывает!
И пихает меня в плечо. Есть у неё такая дурацкая привычка. Но я отпихиваю Андреа и быстро говорю:
– У неё глаза вовсе не жёлтые, а голубые, если хочешь знать. Голубые, как незабудки!
С незабудками – это я хорошо придумала. Глаза очень даже бывают голубыми, как незабудки. Я слышала о таком. Против этого Андреа сказать будет нечего. Но ей есть что сказать:
– Вру-у-ушка несчастная!
Она говорит это очень медленно и очень противным голосом. А я не врушка! Я не врала, а выдумывала. Выдумывать – это не врать! И вообще, пусть уже оставит меня в покое! Я ничего не говорю, отворачиваюсь, зарываюсь головой в подушку и бормочу так, чтобы Андреа не слышала:
– Дура! Глупая корова!
Но Андреа всё равно слышит. Она хватает меня за руку, и я жду, что она опять начнёт пихаться. Но она не пихается, а делает то, от чего я всегда прихожу в восторг!
Она усмехается, совсем по-доброму, и говорит:
– Ладно, не злись, обманщица! Давай рассказывай дальше про эту суперквартиру и супермаму! У неё, небось, ещё суперсобака есть, и вообще у неё всё – супер, супер, супер!
В конце концов я прыскаю со смеху. Вот такая она, Андреа! Иногда противная, а иногда такая классная! Я снова принимаюсь рассказывать, и Андреа с удовольствием включается в игру.
Мы наперебой описываем друг другу квартиру: вся мебель в ней обита золотым бархатом. Бархат должен быть золотой, на этом я настаиваю. Андреа больше хочется бордовый, и стеклянные столики ей не нравятся, пусть лучше будут из тикового дерева. Но огромные коробки шоколадных конфет – это хорошо, говорит она, и к блюду чипсов мы добавляем ещё вазочку мармеладных мишек и рольмопсы – такие обалденно вкусные рулетики из селёдки, мы обе их любим, и ещё я приношу ореховый торт, мысленно, конечно, а потом мы пьём колу, потому что колу нам пить никогда не разрешают. Ну а самое лучшее, по нашему мнению, – это камин.
Я считаю, что он из камня, но Андреа говорит – из мрамора. Что это такое, я не знаю. Андреа знает, они уже проходили это в школе. Мрамор на самом деле тоже камень, только очень дорогой. Он даже на вид дорогой, говорит Андреа. Раз так, то камин совершенно точно из мрамора, а в нём чудесный огонь – это горит уголь.
Тут Андреа фыркает от смеха.
– Уголь! – взвизгивает она и чуть не падает на меня.
Иногда Андреа действительно перебарщивает…
– Камин углём не топят, это же не печь! Дрова – вот что нужно, балда!
И она снова меня пихает. На этот раз просто так, от удовольствия, я это чувствую.
Ладно, я не против, дрова так дрова. Мне-то всё равно. Откуда же мне знать, как правильно, – настоящего камина я никогда не видела. Только по телевизору и на картинках. Но я представляю его себе, и получается красиво: посередине комнаты, то есть нет – у стены горит огонь, там тепло и уютно, а перед камином лежит шкура белого медведя. Тут мы немедленно начинаем спорить. Андреа хочет шкуру жирафа, но теперь уже я стучу пальцем по лбу:
– У жирафа шея слишком длинная, его шкура в комнату не влезет!
Андреа не может не признать, что я права, но сдаваться не собирается. Шею, говорит она, можно сложить складочками. Но я не хочу. Шея в складочку – на что это будет похоже?! Не знаю, почему Андреа против белых медведей – они такие милые, толстые и пушистые. Мы спорим и спорим, но тут звучит гонг, пора на ужин. Надо ещё успеть помыть руки. Андреа вскакивает, выбегает из комнаты и на ходу бросает мне:
– Жираф всё равно лучше!
– Белый медведь лучше! – кричу я ей вслед. – Чья это квартира, моя или твоя?
Иду мыть руки и ужинать. После ужина нам можно ещё немножко поиграть, а потом – на боковую, как говорит сестра Линда. Попозже она зайдёт к нам, чтобы пожелать спокойной ночи, а если повезёт, почитает вслух какую-нибудь книжку. Но везёт нам нечасто. Сестра Линда хорошая, но, как она сама говорит, «абсолютно перегруженная». Вот поэтому так редко нам читает. Но сегодня мне не очень-то и хочется, лучше поскорее залезть в кровать, прижать к себе Зайчика и немножко подумать. Про суперквартиру и про воскресную маму… Наверное, быстро заснуть мне не удастся. Сегодня столько всего произошло… Хотя, если подумать, на самом-то деле ещё ничего не произошло. Это только будет происходить. Каждое воскресенье. Теперь – каждое воскресенье… У меня щекотно в животе, очень щекотно! Поскорей бы уж оно настало! Ждать ещё целых шесть дней: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота. Это же вечность! Я точно не выдержу. Но выдержать надо! До воскресенья она не придёт, это ясно. Но потом! А что мне тогда надеть? Что-нибудь красивое и что-нибудь новое, потому что следующее воскресенье – это тоже что-то совершенно новое.
Но нового у меня ничего нет. Здесь нам почти никогда не выдают новых вещей. Только ношеные вещи старших, из которых они уже выросли.
Из моей одежды мне мало что нравится. Очень хочется свитер с блёстками и новые джинсы, такие, чтоб наконец подошли по размеру. А то мои всё время сползают и их приходится подворачивать. Не джинсы, а кошмар.
А может, воскресная мама мне что-нибудь подарит? Если я её попрошу? Но я, конечно, не решусь. Уже сейчас знаю, что не решусь. Это, наверное, очень невежливо – вот так сразу захотеть свитер и новые джинсы!
А может, к Рождеству? На Рождество можно желать всё, что угодно, только получишь не всё, это понятно. Но у воскресной мамы денег наверняка много, она богатая и может покупать всё, что захочет.