У кромки океана

Кевин в раздумье произнес:

– Но ведь он мог бы основать собственную ассоциацию и отдать на откуп малым фирмам – меньшим, чем «Хиртек», – часть прибылей… Обычно ведь поступают таким образом, верно?

– Да, конечно, мог бы. Мог, но не стал. Альфредо и Эд избрали легкий путь, а расплатой стало то, что они оказались в кармане у ААМТ.

– Фаустова сделка, – подытожила Надежда.

– Да уж точно. – Том загреб еще листьев. – Ему бы следовало сообразить. Должно быть, Альфредо почувствовал отчаяние, как в начале. А если нет, значит, он из тех красавчиков, которым природа взамен недодает ума. Или же он просто рвется к власти. Как растение к свету.

– Ты говоришь, за эту идею гигантизма ответственна ААМТ? – спросил Кевин. Том кивнул:

– Они держат «карманные» малые компании в качестве передовых отрядов своей экспансии, финансируя по всей стране их разработки. В одном городке рядом с Олбани, штат Нью-Йорк, ААМТ встретила сопротивление своему нашествию; тогда они просто закупили весь городской Совет – незаконно сделали вклад в избирательную кампанию кандидатов от новых федералистов. Их марионетки победили, вошли в Совет и пропихнули то, что было выгодно ААМТ. И так по всей стране. А когда разработка внедрена, ААМТ использует ее. У них много рычагов. Они заставляют свои компании строить медицинские центры и лаборатории, дающие прибыль, которую можно перекачать в Ассоциацию и пустить на делание новых денег, и так без конца. Не сомневайся, тебе заявят, что работают на благо национального здравоохранения, поднимают на невиданный уровень медицинское обслуживание. Может быть, это отчасти правда, но гораздо больше здесь неуемной жажды власти. Размещают свои комплексы в известных, привлекательных местах – что это, как не стремление вылезти?

– Значит, это была идея ААМТ? – не вытерпел Кевин.

– Так сообщили моим друзьям. И еще им сказали, что Альфредо поначалу пытался сопротивляться…

– Ты шутишь?!

Том отрицательно покачал головой:

– Альфредо затея не понравилась, и он не хотел, чтобы «Хиртек» впутывался в это дело. Но… Он у них в кулаке, понимаешь? У них есть хорошенькие факты на него; короче, скрутили парня, как мочалку для мытья посуды. И все-таки он брыкался, старался препятствовать. Он говорил им, что холм охраняется законом, что это зонированная открытая земля, а кроме того, у города совсем нет лишней воды. Говорил, что пощупает управление по зонированию и водное начальство, посмотрит, как пойдет дело. Без их согласия все равно ничего не построить. А говорил он так, потому что четко знал – согласия не будет. Вот почему он затеял всю эту бурду задом наперед, понял? И, конечно, водяная афера не прошла. Он просто не был в состоянии провернуть дело. Тогда его взяли за шкирку и сказали: «Эй, малый, будь проще! Предложи прямо, и увидишь, что все получится». Вот он сейчас этим и занимается.

– И как только твоим друзьям удалось разузнать такие вещи?.. – спросил изумленный Кевин.

– Наверное, их осведомительница в ААМТ немало знает. Во всяком случае, как мне сказали, она отвечает за свои слова.

– Ну, при таком раскладе… – На языке Кевина вертелось сразу несколько фраз, и он никак не мог дать ход какой-нибудь одной из них. – Тогда… Тогда он наш! Мы возьмем его голыми руками. Я имею в виду, когда вся история вылезет…

Том нахмурил брови:

– Это еще вопрос – как доказать? Нужно что-то посолиднее, чем просто слова. Мои друзья не собираются выводить своего информатора из игры ради одного мелкого случая. Нам нужны документы, чтобы подкрепить обвинение, иначе они – ААМТ и Альфредо – просто будут все отрицать, и ситуация станет выглядеть как типичная попытка дискредитировать людей и компании, буквально сгорающие от желания улучшить здоровье нации.

– Ну, так будут документы или нет?

– Не слишком много. Подобного рода вещи не фиксируют на бумаге и не держат в компьютере. Теневая экономика – игра без записи, здесь работают слова. В основном. Но мои друзья некоторые каналы отслеживают, преимущественно прохождение финансов. Они уверены, что выйдут на что-то определенное, пощупав гонконгский конец. Но пока еще ничего нет.

Некоторое время они сидели молча. Наконец Кевин произнес:

– Понятия не имел, что такое возможно.

– Я тоже.

– Теперь многое становится ясным, – медленно заговорила Надежда. – А то ведь совершенно были непонятны мотивы столь сильного желания овладеть холмом, такой отчаянной воли к победе.

– Не знаю, не знаю, – отозвался Том. – Может быть, Альфредо теперь уже полюбил идею… В конце концов, высота сродни власти, а власть ему очень по душе. Но что верно, то верно – теперь мы знаем большую часть истории и можем видеть, что он… так сказать, сидит на собственной бомбе – до известной степени.

– Кто бы мог подумать…

– Мотивы, побуждающие людей к действию, очень запутанны, Кевин.

– Понимаю… – Кевин вздохнул. Немного погодя он вдруг сказал: – Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжал.

– Я не собираюсь прекращать работать. Все мои дела – телефонные, я могу их делать и с борта.

– Твое присутствие здесь тоже имеет значение, – возразил Кевин.

Том спокойно рассматривал его.

– Значит, придется немного переиграть. Эту часть возьмешь на себя ты. Кевин кивнул.

– У тебя получится.

Кевин снова кивнул, чувствуя сильное сомнение.

Они надолго замолчали. Затем Надежда, глядя на Кевина, спросила, что произошло у того с Рамоной.

Неловко запинаясь, Кевин стал рассказывать всю историю с самого начала. Воспоминания юности, игра, суперполет, вечер в холмах, день рождения, следующее утро… То немногое, что произошло после.

Кевин чувствовал – это хорошо, что пришлось заговорить. Потому что история была его собственной, его – и больше ничьей. Рассказывая, он как бы обретал над ней контроль, ту власть над событиями, которой не обладал во время их свершения. В этом и состоит ценность исповеди, ценность, диаметрально противоположная ценности опыта. В опыте, событии, жизни важно то, что ими нельзя управлять, они протекают от мига к мигу, не подчиняясь твоему плану, а скорее по милости других людей. Исповедь же, рассказ хороши тем, что ты управляешь, контролируешь, придаешь некую форму своему событийному, стихийному опыту, начинаешь размышлять, что означает то или иное событие, расставляешь людей и факты на определенные места. Обе ценности дополняют друг друга, складываясь во что-то большее, придающее вещам и событиям завершенность.

Поэтому он рассказывал, а Том с Надеждой сидели и слушали. Закончив, Кевин сел на корточки и задумался. Том смотрел на него пронзительным, как у птицы, взглядом.

– Ну, это еще не самое плохое, что может в жизни произойти.

– Понимаю, конечно… – «Но мне от этого не легче», – подумал он про себя.

Кевин вспомнил о долгих годах молчания Тома, о его бегстве на холмы после смерти бабушки. Годы и годы… Конечно, случаются вещи и похуже. Но, по крайней мере, у Тома была его собственная большая любовь, он прожил ее до естественного, природой уготованного конца, он ее пережил! У Кевина перехватило горло.

– Много хуже не бывает, – сказала Надежда, с упреком глядя на Тома, а затем, обратившись к Кевину, произнесла: – Время расставит все на свои места. Вот пройдет несколько лет…

– Я не смогу забыть! – выкрикнул Кевин.

– Да. Ты никогда этого не забудешь. Но ты переменишься. Станешь другим, даже если изо всех сил захочешь оставаться таким, как прежде.

Том засмеялся, подергивая седую прядь у виска:

– Это правда. Время меняет нас; даже большим числом способов, чем мы можем себе представить. Со временем в нас происходит нечто… Ты просто становишься другим, не тем. Понимаешь? – Голос его дрогнул. – Это не забвение, но то, что ты чувствуешь, когда вспоминаешь… Вот это меняется. – Он неожиданно поднялся, подошел к Кевину и коснулся его плеча: – Но может случиться более скверная вещь! Ты забываешь. Вот это гораздо хуже.

Том стоял рядом с Кевином; Надежда сидела на земле подле них, обняв колени. И долгое время они оставались в молчании, наблюдая, как солнце то там то тут просовывает прямые светлые пальцы сквозь дырки в облаках.