Слепой геометр

Локатор тихонько свистнул, я понял, что добрался до цели, и торопливо поднялся по ступенькам. Входная дверь нашлась не сразу, и я изрядно перетрухнул. Нет, все в порядке. Шаги преследователей зазвучали отчетливее. Я юркнул в дверь, забился в кабину единственного лифта и нажал кнопку седьмого этажа. Лифт какое-то время помедлил, словно кого-то ожидая, потом створки, слава Богу, закрылись, и я в одиночестве поехал вверх.

Библиотека Гельмана отличается любопытной особенностью: в здании нет лестниц, которые вели бы на шестой и седьмой этажи — на тех расположены кабинеты, а собственно библиотека ниже, — если не считать находящихся снаружи пожарных выходов. Чтобы попасть в какой-либо кабинет, нужно воспользоваться лифтом, на что я неоднократно жаловался, поскольку любил ходить по лестницам. Теперь же я благословлял проектировщиков, ибо получил некоторый запас времени. Лифт остановился. Я вышел, повернулся, протянул руку и нажал на кнопки всех семи этажей. Только когда двери закрылись, мне пришло в голову, что стоило попытаться найти кнопку «стоп»: тогда отключилось бы питание. Я выругался, закусил губу и побежал к своему кабинету, а очутившись у двери, принялся шарить в карманах, разыскивая ключ и досадуя на совершенную ошибку.

Ключ упорно не желал находиться.

Я постарался успокоиться, ощупал поочередно всю связку, нашел нужный ключ, открыл дверь, оставил ее распахнутой настежь, бросился к картотечному шкафчику, выдвинул средний ящик и очень осторожно просунул руку за документы.

Мышеловки не было. Они узнали, что я все понял.

АО. Понятия не имею, сколько простоял у шкафчика, погруженный в размышления; должно быть, не слишком долго, хотя успел составить и отвергнуть множество бредовых планов. Очнувшись, я подошел к столу и вынул из верхнего ящика ножницы, после чего взялся рукой за шнур питания компьютера, дошел до стены, нащупал розетку, выдернул вилку, раздвинул ножницы, вставил одно острие в отверстие розетки, надавил и резко повернул.

Меня ударило током. Тело пронизала боль, я на мгновение лишился чувств, а когда пришел в себя, обнаружил, что стою на коленях, прижавшись спиной к картотечному шкафчику.

(В молодости я считал, что у меня аллергия на новокаин, а потому дантист сверлил мне зубы без наркоза. Это было чертовски неудобно, однако боль разительно отличалась от обычной: была, так сказать, запредельной. То же самое случилось и при замыкании. Впоследствии я расспросил своего брата электрика, и он подтвердил, что человеческая нервная система и впрямь способна воспринять до шестидесяти герц переменного тока. «Когда бьет, всегда кажется, будто накатывается волна». Еще он добавил, что я мог погибнуть, ибо насквозь промок. «Ток сводит мышцы, и человек словно прирастает к проводнику. Тебе повезло. На ногах волдырей нет?» Разумеется, волдыри были.)

Я кое-как поднялся, в левой руке пульсировала боль, в ушах громко гудело. Я подковылял к кушетке, возле которой стоял маленький столик, включил настольную лампу и приблизил к ней лицо. Светло. Значит, в здании по-прежнему есть свет, и авантюра с ножницами привела лишь к тому, что я стал хуже слышать. Охваченный паникой, я выбежал в коридор и кинулся в приемную декана, вспомнив тот давний день, когда неожиданно выключили электричество и я получил возможность покрасоваться перед зрячими, выступил, что называется, в роли слепого поводыря. За столом Дельфины находилась панель — заподлицо со стеной… Как ее открыть?.. А, вот ручка. Прерыватели выстроились в строго вертикальный ряд. Я перевел их, все до единого, в правое положение, после чего вернулся к себе и вновь подсел к лампе. Ощущения света не возникло. Похоже, лампа остывала. Выходит, теперь на седьмом этаже темным-темно.

Я глубоко вздохнул и напряг слух. Очки пищали неестественно громко, поэтому я снял их и положил на книжную полку, что смотрела на дверь, а потом проверил радио, все еще сомневаясь, полностью ли отключил питание. Радио молчало. Я выглянул в коридор, запрокинул голову к потолку. Как будто света нет; впрочем, разве я смог бы различить лампу, даже если бы она и горела?

Ладно, предположим, что свет погас везде. Я возвратился в кабинет, взял со стола скобкосшиватель и стакан, поставил их на пол рядом с картотечным шкафчиком, затем подошел к книжному шкафу, собрал все пластмассовые многогранники — сфера казалась на ощупь большим бильярдным шаром — и тоже положил на пол, а потом, пошарив вокруг, отыскал упавшие ножницы.

В коридоре послышался шум: открылись двери лифта.

— Темно…

— Тес!

Осторожные шаги.

Я на цыпочках подкрался к двери. Сейчас можно было сказать наверняка, что «гостей» трое. Внезапно я сообразил, что из кабины лифта должен падать свет, и отошел в глубь кабинета.

(Макс Каррадос однажды очутился точно в такой же ситуации. Он просто заявил, что держит в руках пистолет и пристрелит первого, кто шевельнется. В его случае это сработало. Однако я понимал, что в моем положении подобные действия ни к чему не приведут. Вербальная нереальность…) — Вон туда, — прошипел кто-то. — По одному, и тихо! Приглушенное шарканье ног, три негромких щелчка (предохранители?). Я притаился у картотечного шкафчика, затаил дыхание, словно слился с тишиной, чего им никогда не добиться. Если они что и услышат, то разве только мои очки.

— Здесь, — прошептал тот же голос. — Дверь открыта. Осторожнее!

Они дышали быстро и шумно. Троица собралась у двери. Кто-то произнес: «У меня есть зажигалка». Я примерился и швырнул на голос ножницы.

— А-а-а! — Металлический лязг, глухой удар о стену, встревоженные голоса: — Что такое? Бросил нож… А-а-а…

Я швырнул скобкосшиватель. Бам! Должно быть, мимо, в стену. Теперь додекаэдр. Не знаю, попал или нет. Я подбежал к двери, и тут меня окликнули:

«Эй!» Я метнул в ту сторону похожую на бильярдный шар сферу. Понк! Звук был такой, какого я в жизни не слышал (хотя среди игроков в бипбол немало тех, кому попадали мячом в голову, и звук при ударе получается вроде этого — словно гудит пустая деревянная бочка). Бандит рухнул на пол: как будто захлопнулась автомобильная дверца. Судя по шуму, он выронил пистолет. Бах! Бах! Бах! Стреляли в дверной проем. Я лег и быстро пополз назад, к картотечному шкафчику; в ушах звенело, почти ничего не было слышно, страх будто забивался в ноздри вместе с запахом пороха, что проникал в кабинет из коридора. Что они предпримут? Неизвестно. Пол Кабинета устилал ковер, глушивший всякие звуки. Я раскрыл рот, напряг слух, пытаясь различить свист очков. Те подадут сигнал, если бандиты ворвутся внутрь. Пока же очки тихонько попискивали; я их еле слышал, ибо уши у меня заложило от грохота выстрелов.

Я взвесил на ладони стакан — стеклянный цилиндр с толстыми стенками и тяжелым дном. Свист внезапно усилился, в коридоре раздался новый звук: кто-то чиркнул зажигалкой…

Я швырнул стакан. Звон разбитого стекла. В кабинет вошел человек; я схватил и метнул пентаэдрон, который врезался в дальнюю стену. Остальные многогранники куда-то подевались, хотя я помнил, что положил их возле шкафчика. Я съежился и снял с ноги ботинок…

Человек смахнул с полки мои очки. Я кинул ботинок и, по-моему, попал, но ничего не произошло, разве что я оказался безоружен. Сейчас он подойдет, щелкнет своей чертовой зажигалкой, увидит и убьет меня…

Когда прозвучали выстрелы, я решил, что либо стрелявший промахнулся, либо я не почувствовал, как в меня угодила пуля. Но потом сообразил, что одни выстрелы доносились из коридора, а другие, ответные, — от книжного шкафа. Шум упавших тел, прерывистое дыхание, судорожные движения… я дрожал с головы до ног, съежившись за шкафчиком.

И вдруг в коридоре послышался гнусавый стон, будто кто-то запиликал на альте.

— Мэри? — воскликнул я, выбежал в коридор и споткнулся о ее ноги. Она сидела. Прислонившись к стене. — Мэри! — Кровь под рукой…

— Карлос! — выдавала она, похоже, чему-то удивляясь.

АА'. Бесконечные мгновения запредельного страха. Я никогда еще не испытывал ничего подобного, Звон в ушах, руки ощупывают тело Мэри, губы снова и снова произносят ее имя. Из раны в плече сочится кровь. Дыхание тяжелое, с присвистом. Я согнулся, схватился за живот: меня затошнило от страха. У стены лежит единственный человек, которого мне хватило смелости полюбить; она ранена, истекает кровью и вот-вот потеряет сознание. Если она умрет, если я утрачу ее…