Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 69

Каменный пояс, 1979

Катаев Валентин Петрович, Татьяничева Людмила Константиновна, Кондратковская Нина Георгиевна, Уханов Иван Сергеевич, Гальцева Лидия Петровна, Павлов Александр Борисович, Преображенская Лидия Александровна, Сенкевич Борис, Гроссман Марк Соломонович, Ручьев Борис Александрович, Карпов Владимир Александрович, Вохменцев Яков Терентьевич, Шмаков Александр Андреевич, Люгарин Михаил Михайлович, Селиванова Елена Иосифовна, Лозневой Александр Никитич, Карташов Николай Фадеевич, Шнейвайс Рафаил Фадеевич, Туманова Людмила Анатольевна, Галкин Дмитрий Прохорович, Леонов Лев, Гладышева Луиза Викторовна, Соложенкина Светлана Львовна, Петрова Валентина (?), Соловков Александр Константинович (?), Вихрев Александр Ефимович (?), Шатилин Алексей Леонтьевич (?), Самарцев Виктор Михайлович (?), Эйдинов Семен Григорьевич (?), Михлин Михаил Зиновьевич (?), Кияшко Ирина Валентиновна (?), Тэрнитэ-Князев Борис Алексеевич (?), Злотникова Аида Соломоновна (?), Хайкельсон Лев Михайлович (?), Куликовская Галина Владимировна (?), Анисимкова Маргарита Кузьминична

— Спасибо. Я сам… Нам, Иван Данилыч, пора бы свою «летучку» в колхозе заиметь. Знаете, кто мне сегодня доставил эти лемеха? Попутный молоковоз. — И забравшись в кабину, тронул машину.

За годы службы на колесных и гусеничных тракторах Лукерин, слушая работу чугунных сердец, научился безошибочно определять их достоинства и пороки. И теперь слух не обманывал его: двигатель слегка «подпевал»…

Лукерин не винил руководителей. Еще зимой колхоз отправил заявку на запчасти, но задержались они где-то… На трактор свой он тоже не мог пожаловаться: четыре года пашет исправно. Прошлой осенью самолично сделал ему текущий ремонт, перебрал двигатель, расточил коленвал. И неплохо шло: осенью вспахал более тысячи гектаров, весной столько же прокультивировал. И теперь вот девятую сотню гектаров допахивает. И все на том же коленвале. Но вот тихонько застучал «старик»…

Что ж, железо тоже устает. При расточке вала Лукерин, пожалуй, раз сто ощупал, осмотрел его мускулистые колени из легированной стали и теперь, вслушиваясь в рабочую мелодию двигателя, снова мысленно оглядывал его. Он знал характер своей машины и верил…

В стенах райкома партии, в редакции районной газеты, на планерках в председательском кабинете о Лукерине говорили кратко, зная о чем речь.

— Пашет?

— Пашет.

— Сколько?

— Тысяча двести гектаров…

— Молодец!

…Дождь принудил остановить трактор. Отцепив плуг, Николай под уклон зарулил в поселок. «Пока сыро, есть время в картер заглянуть… Как он там, коленвал?»

В семье отца встретили, как праздник. В дни пахоты он живет в бригаде. И потому редкий гость в собственном доме. Но благодаря жене, Нине Даниловне, тут все идет своим чередом.

Вечером пришли из школы Люба и Петя.

А малышка Иринка так бы и не слезала с отцовских рук… С Петей у Николая Михайловича особые отношения. Медом не корми, но посади на трактор. А если под присмотром порулить даст, или кружок-другой проехать по загонке — радости мальчонки нет конца. Летом целодневно в поле пропадал с отцом…

Весь субботний день провозился у трактора, промок, назябся. И как радостно было услышать голос жены:

— Коля, Петя — в баню!

Даже заглянуть Пете страшно, куда вошел отец. В бане жарища, как в духовке. Слышны глухие удары, оханье, словно за дверью отец нещадно дерется с кем-то. Пунцово-красный вышел Лукерин-старший в предбанник, сел на скамейку, тяжело дыша и улыбаясь.

— Ох и молодо на душе, Петь, как напашешься да напаришься.

К полудню разведрилось, и Лукерин выехал в поле. Однако вечером трактор стал. Оборвался привод вентилятора. Наладил это — лопнул скат.

— Ничего, не страшно, это мы быстро уладим. Это нам как дважды два… — говорил Лукерин от имени двух лиц, поручаясь за себя и за свою машину, как бы сливаясь с ней в один живой организм.

В поле приехали председатель и механик. Советовались, как устроить все лучшим образом. Были даже такие разговоры:

— А не взять ли на время новый К-700 у Ильи Федоровича? Все равно человек с прохладцей пашет.

— Ничего, свое поле мы сами допашем, — сказал Лукерин.

Теперь он забывал о себе, ухаживал за трактором еще с большим рвением и любовью, понимая, что успех дела — в этой его заботе о машине, в преданности ей.

Сопротивляясь затягивающему азарту работы, он, жалеючи машину, все же не единожды за смену останавливал ее для осмотра. Он вообще всегда был аккуратен с ней, не допускал, чтобы трактор переходил из рук в руки: станет машина бесхозной — тут ей и конец. Он привык предупреждать ее недуги, убедившись в простой истине: долгая служба машины — долгая трудовая жизнь машиниста. На исправном тракторе не надо изматывать себя, наверстывать потерянные гектары за счет сверхурочных часов.

Он не раз слышал: «У тракториста, как и у заводского токаря, должен быть четко нормированный день. Вместо энтузиазма нужен строгий порядок…»

Кто же против порядка, против нормированного рабочего дня сельского механизатора? К этому стремятся и приближаются в колхозе. А пока не только две смены, но и одну как следует укомплектовать подчас не удается. Ну а земля-то тут при чем? Ее ли винить, если ляжет под снег неухоженной?



У пахарей, как у рыбаков, в году своя путина. В эти дни они, как в штурмовом броске, работают в полный загруз, ибо дни эти порой год кормят.

И он пахал, пахал от зари до зари, видя в этом железную необходимость, зная, что через две-три недели поле отпустит его благодарно, и снова у него пойдет нормированная рабочая жизнь.

«Давай, родной, давай! Не подведи…» — уговаривал он трактор.

Когда, наконец, в колхоз доставили новый двигатель, Лукерин отказался заменять своему трактору мотор.

— Спасибо, — сказал он. — Колхозу очень нужен этот мотор. Но устанавливать его сейчас — потерять время: сборка, обкатка… Нет, уж лучше полегоньку на своем допашу…

И допахал. Полторы тысячи гектаров добротной зяби черными полотнами легли за богатырским плугом Лукерина, не былинного, а взаправдашнего оратая, кавалера ордена Трудового Красного Знамени, коммуниста.

Победа!

Тут отдохнуть бы денек-другой, выспаться хорошенько, но услыхал Лукерин, что в соседнем колхозе из-за нехватки трактористов много зяби не поднято. «Забуксовал Хаеров…»

Поехал на выручку и пять дней пахал не свое, но и не чужое поле.

И вот он конечный итог: тысяча шестьсот пятнадцать гектаров! Рекордная цифра по области.

…Помню, я застал Николая как раз на том самом «финишном» поле, где он допахивал последнюю загонку. Он остановил трактор, слез на землю, поздоровался и молча кивнул на пашню. Потом продолжительно оглядел ее.

— Я же говорил, можно дать полторы тысячи, если взяться по-настоящему, вот так! — сказал он негромко и озорно тряхнул перед собой кулаком.

Мы стояли возле жаром дышащего, но умолкнувшего, точно задремавшего трактора. В утреннем воздухе была дивная свежесть и тишина, а кругом голубела, раздвигалась и будто тихонько позванивала светлая и веселая даль просыпающейся земли.

Людмила Туманова

СТИХИ

Получив письмо, девяносто девять человек из ста так и скажут: «Я получил (получила) письмо». А один из ста не скажет, а напишет о том же самом: «Среди будничных дел ко мне красной ладьей вплыли строчки письма…» И этот сотый будет поэт.

Дело не в умении говорить красиво. Краснобай и поэт — вовсе не одно и то же. Дело в особом, всегда немного праздничном настрое души, который рождается из умения преодолевать будни. Это — трудное умение, но именно оно выделяет в толпе поэта. Идет себе человек, вроде бы ничем не отличимый от других, но на лице его даже в пасмурный день — отсвет солнца… и в ладони — не пятак, а солнечный зайчик.

Девяносто человек из ста пройдут мимо раскрытого гаража и ничего особенного не заметят. А сотый — поэт — увидит вдруг в этом обыкновенном гаражике сходство с замшелым лесным пнем:

Вы думаете, что заглянули в гараж? Нет: вы заглянули в сказку. И мотороллер — «тих и бел» — похож здесь на того самого козлика, от которого остались «рожки да ножки»… Наивно и трогательно.

В поэтическом мире Людмилы Тумановой радуга, вспыхнув, становится «парусом», а снежинка способна «притвориться» лепестком незабудки. Это — доброе «притворство», от которого человек становится немного счастливее.

Людмила Туманова мечтала связать свою жизнь с театром. Не пришлось… И тогда она создала свой поэтический театр. Но не думайте, что это «Театр одного актера», здесь много действующих лиц. Сама природа склонна к феериям. Приглядитесь хотя бы к бабьему лету:

Хрупок и фантастический мир поэта. Да и так ли он хрупок?

Да и так ли он хрупок?

…Взгляните: в зеркале водоема дрожат и, кажется, вот-вот исчезнут деревья, облака… Но нет: даже если вы будете бросать в нега камни, дробить этот прекрасный и зыбкий мир на тысячу осколков — он все равно срастется снова и будет сиять, победный и трепетный…

И вечно будет плыть в море доброты красная ладья поэзии.