Русская красавица

А что же тебе надо, Ира?

Запуталась я, Господи! Человека подтолкнула к смертному порогу, а нынче жалуюсь на него, что приходит…

Ну, что же делать будем?

Господи, я верую в Тебя так нетвердо, что один раз пишу Твое имя с заглавной буквы, а другой – с маленькой. Господи, запуталась девка, и дай мне срок! Дай в Тебе и в себе разобраться!

Не разберешься, Ира.

Почему не разберусь?

А потому, что не дано тебе разобраться.

Что же мне тогда дано, Господи?

А то, чтобы ты ходила среди людей и высвечивала из-под низа всю их мерзость и некрасоту!

Господи! Доколе мне на людей раком смотреть и свидетельствовать о их неблагообразии?! Да, я знаю немножко людей с этой стороны, и скажу Тебе, что они некрасивы, уродливы и вообще меня разочаровали. Но неужто участь моя – подмечать одну только мерзость? Ведь Ты, Господи, по-иному на них смотришь, ведь Ты продолжаешь и множишь их жизнь, а не сжигаешь все горячим железом! Или я не Тебе принадлежу? Нет, Тебе! Тебе. Не отдавай меня никому! Пожалуйста… Дай мне другие глаза! Подними меня с четверенек!

Нет, Ира.

Господи! Разве можно отнимать у человека надежду?

Но как исполнишь свое назначение, ты пойдешь ко Мне, и Я отмою тебя. Близится срок, потому что смеркается твоя красота…

Но я даже матерью еще не была, Господи! Дай мне хоть это!..

Витасик тряс меня за плечо. Прекрати! Ты что – орать в храме! Уборщицы, заправив за пояс подолы, с угрожающими рожами приближались. Витасик поднялся с колен навстречу им. Какой-то попик высунулся из боковой двери, посмотрел на меня и исчез. Как выяснилось позже: отец Вениамин. Витасик поспешно и тихо доказывал что-то уборщицам. Те непреклонно мотали головами. Витасик поволок меня к дверям. Те ругались нам вслед. Витасик, сказала я, очутившись на дворе, Витасик… Я заплакала. Он усадил меня в машину. – Зачем ты меня сюда привез? Вы все в заговоре! Видеть тебя не хочу! – Я пихалась. Я выпихивала его из машины. – Уймись! – Он больно схватил меня за руку.

Я рыдала. Разве можно отнимать у человека надежду? Не верю я в этого паскудного боженьку! В конце концов, мы живем в атеистическом государстве!

Чему нас учили с детства? Опиум для народа! Как верно! Как верно! Понастроили церквей! Идиоты! Не смогли их все вырвать с корнем! Просто у меня расстроились нервы. У меня плохо с нервами. Мне нужно отдохнуть. Мне нужно успокоиться. Бархатный сезон на кавказской ривьере. Я утерла слезы. Дурман рассеивался. – Витасик, милый, – сказала я. – Извини. Извини за все! Больше ноги моей здесь не будет!.. Витасик, у тебя есть немного времени? Витасик, милый, поедем в ресторан, хорошо? У меня есть деньги… – Деньги? У меня тоже есть деньги! – разворчался Витасик, радуясь завершению женской истерики. Я улыбнулась ему ненакрашенными заплаканными глазами. – Ой, как жрать хочется! – зажмурилась я.

И пустились мы в обратную дорогу, как в пляс, обгоняя движение и наверстывая упущенное, радуясь осязаемому веществу жизни, что прет, как тесто, прет из кастрюльки, через край! – пусть прет! – ах, как хочется жрать! – туда, туда, через мост, за реку, на косогор, где в загородном кабаке знакомые повара стучат ножами, их жирные лица плавятся над плитой, где шипят и стреляют цыплята табака, фыркают бифштексы, румянится осетрина на вертеле, а жаркое томится в горшочках!

Туда, где на расписных подносах, на поднятых руках, мои друзья-официанты разносят потную водку и тепловатое красное вино, туда, где под столами переплетаются ноги и баклажаны нафаршированы прозрачными намеками!

Подъехали. И, минуя робкую очередь, расположившуюся на крыльце в унылых позах предобеденного ожидания, прямо к двери: стучим! Отворяй! И на властный стук выскакивает на крыльцо свой человек, очаровательный душка, Федор Михайлович, в швейцарском мундире, с улыбкой, с лампасом, он на всех шикает, а нас рукой зазывает и немедленно пропускает, и запирает за нами тяжелый засов. Сейчас будем разговляться! Сейчас поддадим! А внутри нас привечает разлюбезнейший Леонид Павлович, умеющий, заглянув ненароком в глаза, с ходу установить цену посетителю, определить его моральный облик, финансовые возможности, служебное и семейное положение, а также: судился ли он, когда, сколько раз и по какой шел статье, выездной или из тех, кто прикидывается выездным, а если иностранец, то из какой страны и по какой надобности в наших краях; Леонид Павлович, мой друг, рекомендую, и проводит нас в отдельный кабинет с плотными занавесями, и там уже накрыт стол – специально для нас, – и сервирована закусь, как то: соленые рыжики, сациви, гурийская и квашеная капустка с брусникой, лобио, всякая зелень, горячий лаваш, лососинка с ломтиками лимона и кучерявой петрушкой, холодец с хреном, салат из крабов под майонезом, тамбовский окорок со слезцой, балычок, икорка и так далее – короче, гастрономический набор, предназначенный для победы над тоской, психастенией, черной магией, тоталитаризмом, депрессией, критическим реализмом, безвременьем и прочим идеализмом. – Так… – потирая ручки, под перезвон браслетов. – Так… Начнем с водочки. Под водочку рыжик, царский гриб, так, намажем на горячий лаваш желтое масло, на масло густо-густо намажем икру, и выпьем еще раз, и забудем о глупостях, в конечном счете, право подрастающее поколение, которое – возьми рыбки – в лице моей Ритули утверждает, что бороться и мучиться глупо, надо жить, потому что, когда борешься, во-первых, напрягаешься и тратишь силы, во-вторых, тратишь время, в-третьих – налей! – ты можешь сам получить по зубам – за что боролись, на то и напоролись, мой случай! – в-четвертых, учти, ты должен считаться с теми, против кого – сжимаю кулачки и показываю, – а это скучно и недостойно нас, в-пятых, что в-пятых? – в-пятых, чокнемся и будем жить так, как будто все прекрасно, потому что тогда все сразу станет прекрасно, и не суетиться – о! – вспоминать их пореже, и они исчезнут сами собой, выведутся со временем – вот именно! – заниматься своим делом – или, прости, ни хрена не делать – это тоже дело! – и совершенно ни с чем не бороться, не связываться, – да-да, не бегать, а избегать, – тратить деньги, если есть деньги, а нет – так нет – а я суетилась, и бабушка осуждающе взирала со стены на мою суету – а мы принадлежим еще к тому поколению, которое суетилось, спорило, распевало двусмысленные песенки… вот чего не надо, вот! – не надо двусмысленности – вот в чем наша беда и неволя! – в двусмысленности – она нас погубила, – так рассуждал, попивая водочку, Мерзляков, и я соглашалась, и я рассуждала так, и он соглашался, и мы выпивали и соглашались, и нам было уже совсем хорошо, потому что нас угостили свежими вкусными щами, а потом мы съели по две палки шашлыка со жгучим соусом, а потом заказали еще бутылочку водки, и, разумеется, быстренько ее усидели, и мы дивились тому, сидя друг против друга, сколько глупостей мы успели совершить, дразня гусей, и мы знали, что вошли во вкус, и нам очень трудно перестать их дразнить, пройти мимо, потому что у нас такая закваска, и к тому же гусь – гнуснейшая птица, и больно щиплется, и хотя Витасик тоже в своей жизни немножко махал кулаками, но ему было далеко до меня, он только издали мною восхищался, когда я бросала в британский оркестр апельсины и когда красовалась в роскошном журнальчике – не было в нем настоящей отваги, – но все-таки он был мне приятен, поскольку мне надоела шваль, а он не шваль, от коньяка мы отказались, и взяли снова водки, потом еще ели шоколадный пломбир с бисквитным печеньем, будто у меня не было и в помине ангины, а мне так захотелось, и я ела мороженое, и мы сошлись во мнении, что не нужно дразнить гусей, а самый большой гусь – он там! – сказала я, имея в виду паскудного боженьку, который читал мне нотации, несмотря на то, что его давно и категорически отменили, и правильно сделали! и Леонид Павлович, несмотря на занятость и других посетителей, несколько раз к нам наведывался, отпускал комплименты и пристойные шуточки, и, когда Витасик вышел на минуточку, Леонид Павлович заметил, что мой кавалер из хорошей русской семьи, а я поделилась с ним, что между нами был момент высочайшей любви, потому что мне нравятся мальчики с гладкой чистой кожей лица от вкусного рыночного питания, потому что у него отутюжены брюки, и няньки водили его на прогулки в Парк культуры и отдыха, потому что он знает несколько иностранных языков и с младенчества даром имел то, что другие вырывают друг у друга из глотки, а я люблю тех, кому дается все даром, без пота, и Леонид Павлович одобрял меня, а я Витасику тоже понравилась, и мы в тот же вечер полюбили друг друга, а вот теперь снова встретились – и тут Витасик вошел, и мы опять принялись с ним говорить, и, конечно, мы так досидели до самого закрытия, и разорились, отдав все деньги, и Леонид Павлович посоветовал нам прибегнуть к помощи такси и даже дал взаймы на дорогу, и мы поехали на такси, и к полуночи были у меня дома, и, когда мы поднялись ко мне выпить чаю, Витасик случайно заметил, что уже полночь, а он обещался к обеду в семью, а я стала просить у меня остаться, но не потому, что хотела его соблазнить или еще что, а потому, что, когда мы приехали домой и я увидела квартиру: битое стекло и свет в коридоре – все равно, хоть я и выпила и разуверилась категорически, – стало мне не по себе, и я сказала, чтобы он позвонил домой и сказал, что он у меня, потому что ты сам мне говорил, зачем двусмысленность? а он стал возражать, что нельзя причинять боль близкому человеку, то есть жене, а я сказала, что жена должна войти в мое положение, потому что вдруг он снова придет, невзирая на то, что я подвыпившая, и, например, меня убьет, потому что он хочет мне отомстить – как за что? – а просто так! – отомстит ни за что – и убьет – и я умру во сне, даже не проснувшись, а если ты будешь рядом, то он никогда не придет, а если придет, у вас состоится мужской разговор на кухне про новое откровение, о котором ты хочешь его спросить, а Витасик сказал, что он, конечно, не против мужского разговора про откровение, но ему пора домой, потому что жена, синхронная переводчица, ждет его уже часов десять, если не больше, и беспокоится исключительно потому, дело в том, что она мне доверяет, что могло что-то случиться с машиной, а машину свою он оставил у реки, когда мы уехали по просьбе Леонида Павловича, который мне вдобавок подарил букет белых гвоздик, на, отдай своей жене, вынув из вазочки, а Витасик ему сказал, что деньги он завтра привезет, потому что все равно за машиной возвращаться, и оставит у Федора Михайловича, поскольку Леонид Павлович по понедельникам на работу и вовсе не выходит, а я ему сказала: ты ложись рядом, раздевайся и ложись, вот наша кровать, вот немного битое зеркало – ну и черт с ним! – а вот пуфик – помнишь? – на нем мы сидели, лицом к лицу, а я – ты помнишь! – еще надевала лису, и ты говорил хохоча: какой омерзительный китч! – это тебя почему-то особенно волновало – и ты не мог от меня оторваться – потому что – разводил руками – не могу! – так что – ну, хорошо, позвони ты своей жене! – куда звонить? – второй час! – как второй? еще одиннадцать! – у тебя все одиннадцать! – а я свои часики на поле посеяла. – Витасик, скажи: ты почему не хотел, чтобы я бегала? – потому что я хотел, чтобы ты была живая и невредимая, – а знаешь, когда я бежала, я думала: сейчас как нахлынет! испепелит! – а вместо этого Леонардик пришел, не постучавшись, – а в церкви? – что в церкви? – почему кричала? – потому что, дурачок, ты пойми, нельзя у человека отнимать надежду! но на всякий случай, я хитрая, я покрещусь, понял? – оставайся со мной – давай ложись, снимай свои портки! – ну, хоть до первых петухов – не могу! – ну, я тебя прошу – ну, хочешь, я перед тобой на колени встану? – он вскочил: ты что! – я – княжна Тараканова – я ловлю и целую мужские руки первый раз в жизни! – ну, оставайся – мне надо домой!!! – ты боишься, что он придет? – он не придет – ты спи, я пошел, до свидания, – не уходи! ну, я же хочу тебя, не видишь, ну, вылечи ты меня, я запах залью духами, народ знаешь, что говорит: живот на живот… – ну, что ты болтаешь! – Ага… я знаю. Ты боишься заразиться! – брось! – да! да! сволочь ты! – Ира! – Я первый раз прошу мужика… – Ира! Ириша милая!.. – Я из-за тебя бросила Карлоса! Ты мне жизнь испортил! Подонок! Уходи! Видеть тебя не желаю! Уходи! И больше не приходи! Я покрещусь и не буду бояться, а ты – гад! бабник! – у тебя сколько любовниц? я все твоей образованной жене скажу, доверяет!.. – Ириша! – Импотент несчастный! – Ну вот… – Что вот? Испортил мне жизнь! Я тебя ненавижу! Нет, ты подожди уходить, говно. Чистоплюй! Маменькин сосуночек! Чистеньким хочешь остаться? Не получится! Трус! А я никого не боюсь!.. Но почему это все живут, а я гибну? Витасик, ответь, нет, ты мне ответь: ты меня любишь?