Страница 10 из 207
Однажды вечером грек сказал Марселю:
— Знаешь, наша совместная работа закончилась так удачно, что у меня руки чешутся улучшить наш способ общения. Если нам удастся вынуть вот этот камень, мы сможем ходить друг к другу в гости.
— Я согласен с тобой, Абу Коронос, — ответил Марсель. — Гораздо приятнее видеть собеседника, чем разговаривать с ним через дыру. Но проделать целый лаз… Это, наверное, очень опасно…
— Опасно? — удивился грек. — Разве может быть у заключенного в Бастилии чувство опасности? Разве жизнь узников не убита жутким произволом и насилием?..
— Да, ты прав, — согласился Марсель, поразмыслив. — Итак, я согласен. Давай примемся за дело. Я теперь боюсь только того, что нас могут выследить и разлучить.
— Да, разлука была бы большим огорчением и для меня, — отозвался грек. — Мне бы очень хотелось переговорить с тобой о многом. Прежде, чем я умру…
— Ну, зачем эти мрачные мысли? Зачем говорить о смерти?
— Я чувствую, что дни мои сочтены. Теперь мое самое сильное желание заключается в том, чтобы перед смертью кто‑то выслушал мою исповедь.
На следующую же ночь узники приступили к работе. Старый сломанный нож, чудом пронесенный греком в тюрьму, был у них единственным орудием. Они пользовались им попеременно. Пока грек отдыхал, Марсель со свежими силами выскребал цемент между камнями. Отверстие надо было расширить настолько, чтобы Марсель смог на четвереньках протискиваться через него.
После долгих и немалых усилий, с соблюдением многих предосторожностей, существенно замедлявших работу, им наконец удалось расшатать большой камень. Тщательно собрав мусор, они снова уложили камни на место, так как уже светало, и прикрыли дыру, как и прежде, своими постелями.
На следующую ночь камни были разобраны, и Марсель впервые пролез в камеру грека. Абу Коронос встретил его с распро¬стертыми объятиями. Он оказался высоким и худым и в самом деле выглядел очень болезненным и изнуренным. Но в глазах его в тот момент, когда он здоровался с Марселем, было так много добродушия, ласки и сердечной теплоты, что Марсель почувствовал себя совершенно растроганным.
Внешне Абу Коронос походил на старца–отшельника — длинная белая борода и ниспадавшие до плеч седые волосы придавали ему древний вид. Каждое слово его было обдумано и серьезно, каждое движение — спокойно и экономно.
Он немедленно подвел Марселя к окошечку своей камеры — к свету, и стал внимательно разглядывать его.
— Теперь я спокоен, — сказал старик. — Наконец‑то я увидел тебя, сын мой. После бесконечно долгих лет полного одиночества я увидел первого человека. Не считая тюремщиков. Ты и представить себе не можешь, какой для меня подарок судьбы эта возможность встречаться и разговаривать с тобой… Теперь заточение уже не представляет для меня сплошного отчаяния. Каждая из последних ночей моей жизни станет для меня радостной… Ну а ты, сын мой, не откажи мне в моей просьбе… — сказал Абу Коронос, опускаясь на постель рядом с Марселем. — Когда тебя привели сюда и когда ты остался один, ты не раз называл имя герцога Бофора, а потом даже крикнул: «Бойся моей мести!» Однажды я уже спрашивал, за что ты проклинаешь герцога? И вот я снова прошу тебя ответить на этот вопрос, оставленный тогда тобой без ответа.
— Ты все узнаешь, благородный старец, и узнаешь незамедлительно… Для меня возможность рассказать обо всем, что меня мучит, симпатичному мне человеку — награда Божья. Я ненавижу Анатоля Бофора и поклялся отомстить ему, сурово наказать его. Я расскажу тебе, что этот изверг сделал с моей матерью — его родной сестрой. И тогда ты скажешь мне, имею ли я право ненавидеть и проклинать его.
Слова Марселя произвели на грека неожиданное впечатление. Глаза его широко раскрылись, а приветливое выражение лица тотчас сменилось на мрачное и суровое.
— Что с тобой? — встревоженно спросил Марсель.
— Ничего, сын мой. Продолжай свой рассказ. И поверь, я искренне выскажу свое мнение, — взволнованно ответил старик. — Расскажи подробней, какие были отношения между твоей матерью, герцогом Бофором и тобою.
— К сожалению, об этом я могу сказать очень мало… Моя мать — единственная сестра герцога Анатоля Бофора и одновременно с ним является наследницей несметных богатств покойного старика–герцога, их отца. Серафи Бофор в год смерти отца была совсем еще молоденькой девушкой — ей было всего шестнадцать лет. Теперь ей около сорока… Анатоль Бофор, хоть и был не намного старше своей сестры, но уже тогда отличался жадностью и бессердечием. Он не собирался делиться наследством с сестрой. Дворец Бофоров находится поблизости от королевского дворца в Версале… Я знаю лишь то, что именно тогда, в шестнадцать лет, она подарила мне жизнь, а мой дядя, герцог…
В этот миг старый грек сжал руку Марселя и, впившись в него глазами, спросил:
— Повтори… Ты действительно сын сестры герцога Анатоля Бофора? Ты совсем не похож на него…
— Я только знаю, — продолжал Марсель, — что герцог Бофор — мой дядя, что он постоянно называл меня незаконнорожденным, ублюдком и в конце концов выгнал меня и мою мать из родового дворца… Тогда я был настолько мал, что ничего не мог понять. Правда, я совершенно ясно помню, что мать все время плакала и носила траурные платья. Бофор вскоре заставил ее выйти замуж за слепого старика де Каванака… Я рос в уединенном загородном домике. Старик–слуга учил меня фехтованию, верховой езде и гимнастике. Мать учила меня молитвам, чтению и письму. По мере того как я подрастал, во мне все более и более крепло сознание, что мать моя постоянно изнемогает под тяжестью тайного горя. Не мог я не заметить и того, что для дяди я был как бельмо в глазу… Я чувствовал, что стою между братом и сест¬рой. Позже сознание долга подсказало мне правильный выход. Я решил расстаться с родиной и исчезнуть из негостеприимного дома моего дяди. А чтобы меня не нашли, я сменил имя — назвался Марселем Сорбоном. И уехал. Но едва я покинул Париж, как вскоре убедился, что меня преследуют наемные убийцы…
— Ты говоришь — наемные убийцы? — перебил его грек. — Уже по одному этому я узнаю Анатоля Бофора…
— О да! Мне пришлось убедиться, что герцог Бофор не погнушался нанять убийц для устранения своего племянника. Но и этого ему было мало… А надо сказать, что меня постоянно и мучительно тянуло на родину. В конце концов я не выдержал и вернулся. И что же? Вернувшись, я узнал, что герцог Бофор очень жестоко обошелся с моей матерью. Она оказалась пленницей родного брата. Он окружил ее сторожами и шпионами, караулящими каждое ее движение. Этим он рассчитывал не только изолировать ее от общества, но и настолько расстроить ее здоровье, чтобы она преждевременно умерла…
— Теперь я понимаю тебя, Марсель Бофор, понимаю твою клятву отомстить герцогу. Эта клятва еще больше сблизила меня с тобой. Теперь я и в самом деле люблю тебя, друг мой… Я такая же жертва Анатоля Бофора, как и ты. Можешь не продолжать — я угадаю конец твоего рассказа. Боясь твоей мести, герцог приказал схватить тебя и упрятать в Бастилию. Когда я потребовал у него отчета, он поступил со мною точно так же. И я всеми силами души проклинаю этого изверга…
— И ты, Абу Коронос? — воскликнул удивленный Марсель. — И ты, старик, — жертва Бофора?!
— Друг мой, я не останусь в долгу и тоже открою свое прошлое… Сама судьба свела меня с тобой. В нашей неожиданной встрече я вижу перст Божий, — торжественным тоном проговорил грек. — Но рассвет уже близок… Нам надо расстаться. В следующую ночь я расскажу тебе историю моей полной страданий жизни. А сегодня ты только услышишь от меня фразу, с которой я каждый вечер засыпаю и просыпаюсь утром. Эта же фраза будет последним словом в мой смертный час: «Проклятие и позорная смерть тебе, герцог Анатоль Бофор, гнусный убийца моего ребенка!» Эта фраза может служить тебе, Марсель, достаточной мерой моей жгучей ненависти к Анатолю Бофору. Она ясно говорит и о том злодеянии, которое по отношению ко мне совершил этот выродок… Но нам пора расстаться, юный друг мой. Я горячо благодарю небо, пославшее мне встречу с тобой.