Зарубежный детектив

— Вы правы, дон Лотарио. Кстати, раз речь зашла о свадьбе, должен вам сказать, что вы сделали Альфонсе слишком роскошный подарок. Бедняжка от счастья чуть не лишилась чувств.

— Пустяки. Поскольку в твоем доме свадеб больше не предвидится, я не мог отказать себе в удовольствии сделать подарок от души.

— Альфонса просила передать, что хочет видеть вас, чтобы лично поблагодарить и расцеловать.

— Ей еще представится такая возможность в день свадьбы.

Плинию редко снились сны, а если и снились, то были настолько эфемерны, что рассеивались без следа, едва он пробуждался. Но в то утро, возможно, потому, что днем предстояла свадебная церемония, он проснулся с ясным сознанием того, что ему приснились два сна, имеющие прямое отношение к свадьбе: ватный шар, который кружил над кроватью Альфонсы, и новенький синий мундир — совсем такой же, какой ему сшили специально к этому торжеству, — среди горящих свечей и дымящихся курильниц.

Проснувшись, он сел на постели, крепко вцепившись в одеяло, и попытался воскресить в памяти образы своих сновидений. Даже когда, полузакрыв глаза, он брился электробритвой перед зеркалом, ему все еще виделись ватный шар и новый мундир.

Грегория сказала ему, что Альфонса спит, так как ей надо хорошенько отдохнуть перед свадьбой.

Плиний надел свою повседневную форму, но под впечатлением сна краем глаза взглянул на новую, темно-синюю, с нашивками начальника муниципальной гвардии, висевшую на спинке стула.

Кофе ему подала жена («Теперь уже до конца дней мне будет подавать жена»), и он по обыкновению выпил его стоя. Когда Мануэль закуривал первую сигарету — а в этот день ему предстояло выкурить еще множество сигарет, — кто-то принес очередной свадебный подарок.

Желая избежать предсвадебных волнений, Мануэль, несмотря на ранний час, отправился в бар «Лови», где изредка завтракал, но при этом сделал небольшой крюк: ему не хотелось встречаться со знакомыми. Войдя в бар, он пристроился у самого края металлической стойки, делая вид, что никого не замечает, чтобы ему не докучали глупыми расспросами. Было еще совсем раннее утро, и на пол возле стойки не успели набросать окурков, грязных салфеток и косточек от маслин. Мануэль попросил кофе, пирожное по-алькасарски и почему-то стал думать о комнате дочери. Той самой девичьей комнате, в которой она ночевала сегодня в последний раз. Завтра ее комната приобретет нежилой вид, постель будет гладко застелена покрывалом, окна наглухо закрыты ставнями, с ночного столика исчезнет стакан с водой, а платяной шкаф опустеет. Наверное, в комнате дочери уже никто никогда не будет жить. Только Грегория по субботам будет заходить туда, чтобы протереть пыль да проветрить помещение. В этой девичьей комнате, расположенной по соседству с их супружеской спальней, Альфонса жила со дня своего рождения. Мануэль вдруг поймал себя на мысли, что заглядывал в комнату дочери на ходу, второпях, что понятия не имел, какие вещи лежат у Альфонсы в шкафу или в тумбочке. Ему пришлось напрячь память, чтобы вспомнить, какого цвета и формы была полочка для обуви... Но еще труднее ему было вспомнить, как выглядела его собственная комната до женитьбы: красное одеяло на кровати, узкая полоска света, проникавшая сквозь приоткрытые ставни, сводчатый потолок, беленный известью пол... И вдруг он осознал, что никогда не видел девичьей комнаты своей жены, которую родители отселили от себя, едва она вышла за него замуж, всучив ей в приданое два допотопных комода.

Занятый этими воспоминаниями, Мануэль пробыл в баре «Лови» довольно долго. Наконец он отправился в казино «Сан-Фернандо», где расставляли столы к свадебному банкету. Для предстоящего торжества Мануэль выбрал именно это заведение, абсолютно уверенный в том, что Перона и Мораледа ни в чем ему не откажут и подадут гостям все самое лучшее, что только у них есть.

В нижнем зале казино уже были кое-какие посетители в беретах, глазевшие в окна, а в верхнем, как и предполагал Мануэль, расставляли столы к предстоящему банкету. Поскольку торжество должно было окончиться к вечеру, решено было подать гостям хорошую закуску, сладости и напитки.

— Мануэль, сколько столов ставить для почетных гостей?

— Ставьте побольше, во всю ширину зала: родственников и представителей власти будет достаточно.

Плиний вышел на балкон. Внизу, в сквере, застыли кроны деревьев. Птицы, сидя рядками на ветках, молчали. На площади там и сям небольшими группками стояли мужчины в блузах и черных беретах, рассуждая, вероятно, о повышении цен на хлеб, понижении — на вино и о пользе разведения люцерны, которую в последнее время повсюду очень рекламировали.

Плиний стоял на балконе, облокотись о перила, и думал: «Наверное, дочка уже проснулась, приняла душ». Потом вернулся в зал и вместе с Пероной и Мораледой, которые решили немного отдохнуть, вспоминал о недавно справленных свадьбах. Мануэль выпил еще одну чашечку кофе и снова вышел на балкон. Теперь жена и дочь не смогут упрекнуть его в том, что он не позаботился о свадебном банкете.

Так как в нынешние времена уже никто давно не устраивает свадебных шествий, а дом Плиния находился довольно далеко от церкви, дон Лотарио предложил ему свою машину: «Недоставало только, чтобы ты нанимал такси, даже не думай. Я отвезу вас на своей машине. Украсим ее белыми цветами и сделаем все, что положено в таких случаях».

Расстояние от дома до церкви они проехали медленно, выставляя себя на всеобщее обозрение. За рулем сидел дон Лотарио. Рядом с ним в новом форменном костюме Плиний, а на заднем сиденье невеста в белом, вполне современном платье, с таким же белым букетом цветов; и Грегория в темном платье, но с огромными серьгами в ушах, доставшимися ей в наследство от матери. В зеркало заднего обзора Плиний поглядывал на счастливое лицо дочери. Когда они подъехали к площади, караульные в дверях аюнтамиенто вытянулись по стойке «смирно», но при этом улыбка не сходила с их лиц. В сквере на площади собралось множество народу. Дон Лотарио остановил машину на углу улицы Индепенденсия, напротив приходской церкви, где их уже ждал жених, одетый по этикету.

Плиний предложил руку дочери и повел ее сквозь строй приглашенных, которые выстроились шеренгой под деревьями у входа в церковь. Только теперь, во время этого свадебного обряда, Мануэль по-настоящему почувствовал волнение. До сих пор все приготовления к свадьбе обходились без него: этим занимались «его женщины».

Принимая поздравления, слушая добрые пожелания друзей и знакомых, Плиний вспоминал свою свадьбу с Грегорией, как они входили с ней в те же самые двери тридцать лет назад. И вдруг осознал, что только дважды, по этим вот торжественным случаям, переступал порог церкви.

Священник, еще совсем молодой, с пышной шевелюрой, читал молитвы по-испански, просто и задушевно, совсем не так, как делал это пожилой священник, венчая его с Грегорией. И нынешний обряд показался Мануэлю как бы ступенькой, необходимой неверующим для того, чтобы вступить в брак... Однако Альфонса упивалась каждым словом священника, словно эти неритуальные слова были самыми доходчивыми, самыми приятными, какие ей только доводилось слышать в жизни. Чего никак нельзя было сказать про жениха, который стоял, слегка улыбаясь.

Плиний никак не мог понять, за что Альфонса полюбила этого человека. Впрочем, будь на месте избранника дочери любой другой, он все равно не понял бы этого. Мануэль почему-то считал, что его будущий зять непременно должен походить на него. А в данном случае, разумеется, ничего подобного не было.

В положенный час вопреки ожиданиям и предварительным подсчетам верхний зал казино заполнился до отказа. Пришлось срочно накрывать столы на довольно большое количество персон в соседнем, маленьком зале, где обычно стоял телевизор.

Заняв за столами председательское место, Плиний с беспокойством оглядывал зал, пока все гости не разместились и перед ними не появились необходимые закуски и напитки. По одну сторону от Мануэля сидела дочь, по другую — сватья, с которой он едва был знаком, а потому не знал, о чем с ней говорить. Мануэль улыбался, перекидывался словами с теми, кто сидел неподалеку от него, и прежде всего с доном Лотарио. Ветеринар в своем темном костюме, с бриллиантовым перстнем на пальце — он надевал его только в особо торжественных случаях — не прекращал беседовать с алькальдом.