Страница 19 из 27
С тех пор они виделись всего несколько раз, да и то случайно и накоротке: на кладбище в годовщины смерти матери или отца, а однажды Георгий Борисович приезжал с просьбой поискать среди семейных бумаг его аттестат об окончании реального училища.
С тех пор прошло много лет.
Переходя дорогу, Гурилев гадал, что опять привело брата к нему. Он видел, как постарел Жорж, худое костистое лицо, иссушенное загаром, было иссечено мелкими трещинками морщин, воротник рубашки апаш стал вроде слишком широк и открывал жилистую шею со старчески мятой кожей. Ему ведь уже пятьдесят, подсчитал, и что-то жалостливое колыхнулось в душе и тут же осело, он сдержанно спросил:
— Ты давно приехал?
— Вчера. Я в командировке, — ответил Георгий Борисович.
— Ты в гостинице?
— Да… А ты как живешь?
— Только что проводили Олега в армию.
— Я, собственно, ради этого… Мне Палевские сказали, что он уходит в армию… Надеялся повидать племянника. Попрощаться… Жаль, опоздал… У меня ведь своих детей нет… Ему воевать придется… Скоро, Антон… С немцами. Эта сволочь нас в покое не оставит.
— У нас договор с ними.
— Ерунда! Они его нарушат в любой день… Хотел напутствовать Олега…
— Не понимаю твоего порыва, — сказал Антон и пожалел.
— А мы с тобой никогда не понимали друг друга… Я ведь с Олегом чаще виделся, чем с тобой… Мы вроде дружили…
— Знаю.
— И ты не возражал, не боялся?
— Нет, мой сын меня ни в чем не разочаровал… Может, все-таки зайдешь? Вера тебя давно простила.
— Нет, нет, — поспешно отказался Георгий Борисович. — Да и не нуждаюсь я ни в чьем прощении.
И по этой поспешности Антон понял, что брат ломал себя, свое желание принять приглашение.
Георгий Борисович сунул в карман кулак с зажатым в нем платком, переступил с ноги на ногу, сказал:
— Когда от Олега придет письмо, перешли мне, пожалуйста, его адрес… Прощай. — И, дернув угластым плечом, на котором свободно сидел великоватый чесучовый пиджак, зашагал прочь, ровно и напряженно держа спину, как человек, чувствующий, что ему глядят вслед…
И была еще одна, последняя, встреча через два с половиной года, самая, пожалуй, памятная и щемящая за все время, что знал он Жоржа…
Машину трясло на вздувшихся черноземных буграх, промерзших, присыпанных снегом. Выпиравшая в старой подушке сиденья пружина толкалась в ляжку, и Анциферов ерзал, пытаясь сесть поудобней. Его раздражало неприязненное молчание Нины и тарахтенье ведра, подвязанного под бортом, хотелось сосредоточиться, окончательно укрепиться в мысли, что все сделано правильно, поскольку привык всегда ощущать неуязвимость своей позиции.
Конечно, можно было отправить шофершу в автобат за подмогой, а самому остаться с бухгалтером… Но черт его знает, чем дышит… Соглашатель какой-то… Наверное, из бывших… Не верю я ему… Всем этим бывшим не верю… Случись немцы — ткнул бы на меня пальцем, спасая свою шкуру: этот, мол, из райнаркомзага… И разговор короткий — к стенке… Оно неплохо было бы и в райцентр прибыть с грузом, дескать, удалось спасти, остальное Гурилев охраняет. Но опять же: пока загружались бы, немцы могли нагрянуть… И все — то же самое… Да и баба эта, Доценко. Разве ее проверили как следует после оккупации?.. Злом пышет на меня. Выдала б за милую душу. Я ведь ей горячего сала за шкуру залил… Нет, правильно, что в райцентр еду! Это не трусость! Разумная осторожность. В райцентре я свой… Сообщу про немцев… Там военком. Кого-нибудь поднимут по тревоге… Поймут: корма спасаю… Главное, чтоб мужики не растащили, покуда немцы в селе…
— Слушай, отцепи ты это проклятое ведро, — не выдержал Анциферов. — Тарахтит, тарахтит, мочи нет, заткни его куда-нибудь.
— Что вы нервный такой стали? — безразлично спросила Нина, выкручивая баранку.
— Станешь с вами!..
— Некуда мне его. В кузове еще больше громыхать будет.
— Вредная ты.
— Это как кому…
Дорога пошла под уклон. Лунный свет освещал сползший с откосов снег, обнаживший бурую мертвую траву, напоминавшую о скором времени, когда ее забьет свежая мурава, сливаясь с зеленой щетинкой озими, пробьющейся на этом размахнувшемся черноземном отлоге.
Вскоре они выехали к перекрестку. Вправо дорога вела к фронту, влево — к райцентру. Не выезжая с перекрестка, Нина вдруг остановила машину, открыла дверцу.
— Ты чего? — спросил Анциферов. — С машиной что-нибудь?
— Сколько километров до лесничества?
— До какого?
— Куда поехал старший лейтенант с этим Володей.
— Черт его знает… Отсюда далеко. Зачем тебе?
— Я еду туда, — решительно сказала Нина. — Вышло, что я его бросила. А он про немцев ничего не знает.
— Ты что, с ума спятила?! Это ж в противоположном направлении! Это ж возвращаться надо!
— Значит, надо!
— Времени у нас нет! Тогда мы только утром сможем уехать в райцентр!.. Немцев упустим!.. Ведь беды они наделают, если не сообщить о них вовремя!.. Понимаешь, чем может обернуться твоя затея?! — разволновался Анциферов. — И ради чего?
— Я знаю, ради чего, — твердо стояла на своем Нина.
— Предупредят твоего Ивана. Доценко знает, как это сделать. Я ей сказал. Пошлет людей к лесной дороге. Ну?!
— А если не удастся, и он, не зная, заявится в село? Что тогда?
— Говорю тебе, распорядился я, чтоб ждали их на выезде. Там и предупредят.
— Смотрите… — Нина захлопнула дверцу.
— Ну ты и стервоза, — вздохнул Анциферов. — С тобой нахлебаешься.
— Нахлебаетесь. — Нина выжала сцепление. — Если обманули и с Иваном что-нибудь случится, я вас под землей найду.
— И что будет? — усмехнулся Анциферов, довольный, что машина уже выбралась с проселка и свернула в сторону райцентра. — Что же будет? — повторил он.
— Пристрелю, — просто сказала Нина.
— Эх ты, я ведь пуганый.
— А я не пугаю, Хочу, чтоб знали, что вас ждет.
— Под трибунал пойдешь.
— Пойду. Зато вы уж никуда не пойдете.
— Веселая у нас дорога, — покачал он головой. — Я ведь тебе в отцы гожусь, а ты меня пристрелить грозишься.
— Нет, в отцы вы мне не годитесь, — отрезала Нина.
— Это как же?
— Не годитесь… Порода не та… — Она прибавила газу, ярче кинулся на дорогу свет фар.
Забыв о тарахтевшем ведре, Анциферов откинулся, прикрыл глаза, не желая больше думать ни о чем…
Бок у Гурилева онемел — то ли от стужи, то ли от неподвижного сидения под скатом крыши. Что-то распиравшее карман пальто давило в бедро. Он пошарил в том месте, нащупал твердый кругляк, вспомнил: запасной диск к автомату… Нелепость… Получилось, что Анциферов, оставляя ему автомат, как бы безоговорочно определял в сторожа здесь… Глупо все вышло… А если он не выдержит холода и захочет уйти отсюда?.. Он не обязан… Он штатский… Что может помешать ему уйти?..
Автомат лежал под стеной. Немой блеск металла пугал Гурилева. Никогда он не держал оружия в руках и обращаться не умел, хотя давно разменял пятый десяток… Осторожно придвинув к себе автомат, Гурилев ощутил непонятные ему холодные изгибы стали, вспомнил слова Анциферова: «Вот это — затвор, оттяните к себе и жмите на крючок. Пойдет, как по маслу…» Он мягко отложил автомат к стене, сдвинул в сторону запасной диск, топыривший карман, уселся поудобней и, вздохнув, опять подумал: «Чему быть — того не миновать».
В памяти, как в агонии, еще трепетали слабевшие видения прошлого. О чем просил брат на прощание?.. Адрес Олега… Нет уже адреса!.. Нет Олега!.. Нигде. И не будет никогда!.. Прости, сын, что я скрыл от мамы и Сережки…
Он полез за пазуху, достал спрятанную меж страничек паспорта бумажку. Ее дал ему приятель их, Тимофей Алексеевич Крылов, работавший в военкомате. С тех пор Гурилев не расставался с нею — желтоватой, грубой, с шелухой завальцованной древесины, с отчетливо выбитыми пишущей машинкой жуткими словами: «Управление по персональному учету потерь сержантского и рядового состава Действующей Армии. Военному комиссару Джанталыкского района… области… Известие гр. Гурилеву А. Б. Старший сержант Гурилев Олег Антонович погиб 29 сентября 1942 г. в поселке „Красный Октябрь“ (г. Сталинград). Похоронен там же».