Страница 14 из 21
— Ребята, смотрите, делится! Живет! Живет самым настоящим образом!
До этого я никогда не видел, чтобы ученый плакал… По-моему, сейчас плакали все. Валя Грибанова плакала навзрыд. Крупные слезы ползли по щекам серьезного и сосредоточенного Володи Кабанова. Кто-то из ребят протянул мне носовой платок.
Опыт был повторен несколько десятков раз, и каждый раз успешно. Его проделал каждый, потому что каждый хотел собственными руками создать кусочек жизни.
На следующий день после знаменательного события, когда я проходил сквозь толпу институтских работников, меня остановил Володя Кабанов.
— К Анне собираешься?
— Немедленно! А как же! Ведь это ей мы так обязаны!
— Никуда ты не пойдешь.
— Не понимаю, Володя.
— А тут и понимать нечего. Ей меньше всего нужны сейчас твои цветы и поздравления. Она очень плоха. Пошли в кабинет директора, там заседание ученого совета.
На ученый совет, кроме сотрудников нашего института, прибыли два представителя Академии медицинских наук и доктор Филимонов. Заседание открыл директор:
— Товарищи! О событии, которое совершилось вчера в этих стенах, мы еще поговорить успеем. Время терпит. Речь идет о другом. Необходимо сделанное открытие срочно использовать для спасения человеческой жизни. Сообщение по этому поводу сделает профессор Карпов. Прошу вас, Георгий Алексеевич.
— Мы сейчас располагаем средствами создать нейроны спинного мозга, поражение которых обусловило фатальное состояние Анны Зориной. Меня поправят специалисты, но мне дело представляется следующим образом. Нам нужны точные гистологические и цитологические данные о клетках, которые составляют основу нервного центра, регулирующего питание сердечной мышцы. Затем мы должны иметь материал для изготовления этих клеток. Мы должны точно знать, какую информацию эти клетки посылают к сердцу. Хирург должен произвести операцию и трансплантировать в нужном месте искусственно созданную нервную ткань.
Карпов сел. Сразу же после него выступил представитель академии.
— Точные гистологические и цитологические данные мы вам представим немедленно. Сложнее с информацией, которая регулирует деятельность сердечной мышцы. Кто согласится на такую операцию, как введение электродов? Это должна быть девушка, максимально похожая по биологическим признакам на Зорину.
— А как это узнать?
— Нужно произвести тщательные анализы и выбрать из многих такую, которая больше всего подойдет по группе крови, группе ткани и так далее.
В час дня, когда из Травматологического института прибыла спинномозговая ткань и точные микроскопические снимки клеток регулирующего центра, Володя Кабанов собрал открытое партийно-комсомольское собрание.
— Жизнь нашей подруги, молодого ученого Анны Зориной, в опасности. Разработан новый метод ее лечения. Необходима девушка, которая бы добровольно решилась на одно неприятное медицинское исследование. Вот все.
Несколько секунд тягостного молчания. Затем к столу подходит молоденькая лаборантка из отдела физиологии растений.
— Я.
— И я.
Это была секретарь-машинистка директора.
— Запишите меня тоже, — сказала наша буфетчица, Нина Савельева.
— Да что говорить, девчата, все пойдем, правда?
— Правда. Зачем терять время на какие-то записи? Куда идти?
Через минуту в зале никого не было.
А в это время в нашей лаборатории кипела работа. Пели центрифуги, гудели генераторы, аналитики пропускали жидкости через ионообменные и хроматографические колонки, выделялись вещества. И все это в стерильных кварцевых боксах передавалось главному исполнителю работы, Вале Грибановой.
Вооружившись мощным бинокулярным микроскопом, она при помощи электронного биоманипулятора по микрокапле строила одну клетку за другой, в точности повторяя структуру, изображенную на микрофотографии, на которой были нанесены формулы и цифры, показывающие, куда какое вещество необходимо ввести и сколько его надо.
Это был адский труд, до предела напряженный, но всех охватило страстное желание во что бы то ни стало его выполнить, назло тем временам, когда жизнь человека спасти было нельзя…
В шесть часов вечера из Института аналитической медицины приехал усталый, но возбужденный профессор Карпов.
— Ну как, отобрали?
— Да, вот лента с записью сигналов.
— Кто была эта девушка?
— Ей-богу, не помню! Какая-то наша девушка. Нужно торопиться.
Половина девятого. Валя Грибанова оторвала воспаленные глаза от окуляров микроскопа.
— Все… — прошептала она.
— Ты уверена, что ты сделала все, как полагается?
— Уверена. Дайте попить воды. Покройте препарат цистеином.
Я капнул на драгоценную структуру каплю защитного коллоида.
— Информация получена. Давайте вводить…
Не дыша мы перенесли препарат в соседнюю комнату.
— Контролировать будем?
— Обязательно. Включайте экран.
Медленно завертелись диски магнитофона, забегали зайчики на экране. Карпов ввел электроды в клетки. И повторилось то, что мы уже много раз видели. Но это были клетки человеческой нервной ткани, ромбовидные, с заостренными иглами, с тонкими, как шипы, отростками — аксонами. В них была заключена жизнь человеческого сердца.
Когда препарат начал жить независимой жизнью, его перенесли в микротермостат, наполненный физиологическим раствором.
— Теперь в клинику.
Как странно теперь выглядела жизнь! Еще вчера казалось фантастичным, что в лаборатории можно создать живую материю, а сейчас на огромной скорости мчался автомобиль по улицам города, и я сжимал в руках живое вещество, нужное для того, чтобы билось сердце моей любимой.
Клиника… На этот раз мы не шли длинным коридором с блестящим паркетом. Лифт поднял нас на девятый этаж, где под огромным стеклянным куполом помещалась операционная.
— Она уже на столе, — прошептал встретивший нас доктор Филимонов.
— Вот ткань.
— Я сейчас позову нейрохирурга Калашникова.
Вышел профессор Калашников, высоко подняв руки.
— В каком состоянии ткань?
— Она свободно плавает в физиологическом растворе.
— Хорошо. Наверное, ее можно поддеть микропинцетом. Какие у нее размеры?
— Полмиллиметра на миллиметр.
— Ого, сделали с запасом! Примерно на три такие операции.
— А вы сумеете сами отрезать нужный кусочек? — не выдержав, спросил я.
Калашников был выше меня ростом и раза в два шире. Он с интересом посмотрел на меня сверху вниз.
— Мой юный друг, современный хирург должен уметь разрезать волос вдоль его оси на десять равных частей. Понятно?
Мне очень понравилось, что он, как Горький, окал, особенно в слове «понятно». Почему-то я вдруг стал очень спокойным.
Десять минут, пятнадцать минут. Я и Карпов медленно шли по кольцевой галерее вокруг операционной. Прошло еще полчаса, после еще столько же. Странно, как спокойно я себя чувствовал. Я просто знал, что это очень тонкая и сложная операция и что она требует времени…
После я бродил уже целыми часами не по галерее, а по площади вокруг клиники, поглядывая на окна четырнадцатой палаты на пятом этаже.
В один из ярких солнечных дней, когда после работы я пришел сюда, чтобы совершить свою обычную прогулку, одно из окон пятого этажа внезапно распахнулось, и в нем показалась фигура полной женщины в белом халате. Она помахала мне рукой и указала на входную дверь клиники. Как на крыльях, я взлетел наверх.
Вот и палата. Несколько секунд я в нерешительности стоял перед дверью. Вдруг она сама отворилась, и появилась веселая, добрая сестра.
— Анне только что разрешили немного походить. Иди к ней, пока нет дежурного врача.
Я смотрел в смеющиеся, радостные глаза Анны, боясь к ней прикоснуться.
— Ну! — капризно произнесла она. — Чурбан ты какой-то! Поцелуй меня скорее, а то сейчас придет Филимонов.
Мы медленно пошли вдоль стен. Я поддерживал ее за талию и в такт с ее неуверенными шагами шептал:
— Раз-два, раз-два…
После мы вышли в соседнюю комнату, обошли ее и становились у раковины. Из крана протянулась неподвижная струйка воды, застывшая, как стеклянная палочка. Для меня она стала символом вечной жизни.