Страница 21 из 37
— Ничуть, — слишком, пожалуй, восторженно ответила Анна.
— Художник?
— Ван Гог.
Накамура улыбнулся:
— Название?
— «Автопортрет с перевязанным ухом».
— Предполагаю, имеется в виду «Автопортрет», купленный пятым графом Уэнтвортом. О какой сумме идет речь?
— О шестидесяти миллионах долларов, — не моргнув, ответила Анна.
На миг непроницаемое выражение сменилось у него на лице удивлением.
— Почему этот шедевр оценивают настолько ниже его настоящей стоимости? — наконец спросил он. — Выдвигают какие-то условия?
— Продажа не должна стать достоянием гласности.
— Я всегда исхожу из этого принципа.
— Вы не можете перепродать картину как минимум десять лет.
— Картины я покупаю. Я продаю сталь, — сказал Накамура.
— В течение тех же десяти лет картину нельзя выставлять для всеобщего обозрения.
— Чьи интересы вы защищаете, юная леди? — спросил Накамура в лоб. — Брайса Фенстона или Виктории Уэнтворт?
Анна не ответила. Теперь она поняла, почему ее шеф в «Сотбис» как-то заметил, что недооценивать этого человека смерти подобно.
— С моей стороны было нескромно так ставить вопрос, — произнес Накамура. — Приношу извинения, — добавил он и поднялся. — Окажите мне любезность — позвольте обдумать ваше предложение до утра.
Он отвесил низкий поклон, давая понять, что встреча закончена.
— Разумеется, Накамура-сан, — сказала она, поклонившись в ответ.
— Прошу вас, доктор, обойдемся без «сан». В вашей области я вам уступаю.
Ей хотелось сказать: «Пожалуйста, зовите меня Анна — в вашей области я вообще полный профан».
Но она не решилась.
Накамура бросил взгляд на деревянный футляр:
— Мне не терпится посмотреть на подарок. Быть может, мы снова встретимся завтра, после того как я на досуге обдумаю ваше предложение?
— Спасибо, господин Накамура.
— Скажем, в десять утра? Я пришлю за вами машину.
Анна отвесила прощальный поклон, господин Накамура ответил ей тем же. Он проводил ее и открыл перед ней дверь со словами:
— Мне очень жаль, что вы не хотите на меня работать.
Когда Петреску вышла на улицу, Кранц все еще таилась в тени. Должно быть, встреча завершилась удачно, поскольку Петреску ждал лимузин и футляра у нее в руках не было. Перед Кранц возникла дилемма. Она твердо знала, что Петреску вернется в гостиницу и проведет там ночь, а вот картина все еще находилась в здании. Кранц сделала выбор.
Анна откинулась на спинку сиденья и впервые за долгое время смогла расслабиться: она не сомневалась в том, что если господин Накамура и не заплатит 60 миллионов долларов, то все равно предложит разумную цену. В противном случае зачем он предоставил ей свой автомобиль и назначил новую встречу на утро?
Выйдя из машины у «Сейо», она прямиком направилась к конторке портье, взяла ключ от номера и проследовала к лифту. Поверни она направо, а не налево, она бы прошла в двух шагах от расстроенного Джека.
Он не спускал с Анны глаз, пока она не вошла в пустую кабину лифта. Никто за ней не следил. Джек не увидел ни футляра, ни, что было важнее, Стриженой: та, вероятно, выбрала картину, а не Анну. Джеку следовало срочно принять решение, если Петреску выйдет с вещами и поедет в аэропорт. Хорошо, что на этот раз он хотя бы не распаковал сумку.
Кранц пришлось ждать целый час. Наконец лимузин Накамуры возвратился и остановился перед входом в здание корпорации. Через пару минут появилась секретарша господина Накамуры в сопровождении одетого в красную форму портье, который нес деревянный футляр. Водитель открыл багажник, куда портье уложил картину, и выслушал от секретарши распоряжения. Накамуре нужно было сделать несколько телефонных звонков в Америку и Англию, поэтому он проведет ночь в своих апартаментах в здании компании. Он видел картину и распорядился, чтобы ее отвезли в его загородный особняк.
Кранц поняла, что у нее есть один-единственный шанс, да и то если на светофоре в дальнем конце улицы зажжется красный свет. Она проверила, что зеленый горит ровно сорок пять секунд, за которые ровно тринадцать машин успевают проехать перекресток. Кранц крадучись двинулась по тротуару — словно кошка, знающая, что придется рискнуть одной из своих девяти жизней.
Черный лимузин выехал на улицу. Загорелся зеленый, но впереди лимузина было пятнадцать машин. Кранц встала точно перед тем местом, где, по ее расчетам, должен был остановиться лимузин. Когда загорелся красный, она упала на правое плечо и подкатилась под днище автомобиля. Крепко вцепилась руками в края несущей рамы, забросила на нее ноги и подтянулась, что было не так уж трудно при ее росте в сто сорок девять сантиметров и весе менее сорока пяти килограммов.
На светофоре зажегся зеленый, и машина тронулась.
Через двадцать минут лимузин свернул на узкую и пустую дорогу. Машина остановилась на перекрестке, и Кранц напрягла слух. Их задержал ехавший наперерез грузовик.
Она медленно освободила почти онемевшую правую руку, вытащила нож из упрятанных под джинсами ножен, вонзила лезвие в правую заднюю шину и повернула, пока не услышала шипение. Лимузин тронулся с места, она упала на землю и лежала как мертвая, пока не затих звук мотора. Тогда перекатилась на обочину и проводила взглядом одолевающую подъем машину. Как только та пропала из виду, Кранц вскочила и не торопясь направилась вверх по холму, за которым постепенно вырастала громада господствующего над всей округой особняка.
Кранц увидела водителя — тот, опустившись на одно колено, разглядывал проколотую шину. Заметив Кранц, он поднял на нее глаза и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и пошла к нему. Водитель открыл было рот, но она молниеносно ударила его в горло и в промежность. Водитель повалился на землю, как марионетка, у которой обрезали веревочки.
Кранц подбежала к водительской дверце, вытащила ключи из зажигания, вернулась и открыла багажник. Крышка багажника откинулась, и она увидела футляр. Выдернув отвертку из лежащей в багажнике сумки с инструментами, она всунула ее под угол крышки, нажала, рывком открыла футляр и принялась сдирать поролоновые прокладки. Оторвав последнюю, она тупо уставилась на премированную картину Дануты Секальска «Свобода».
Джек подождал еще час, одновременно держа под наблюдением двери в гостиницу (Стриженая) и лифт (Петреску). Ни та, ни другая не появились. Прошел еще час, и он понял, что Анна, скорее всего, осталась на ночь. Он устало подошел к администратору и спросил, можно ли снять на ночь номер.
— Сколько вы собираетесь пробыть у нас, сэр? — осведомился тот.
Джеку очень хотелось бы самому знать ответ на этот вопрос.
9/19–9/20
Анна проснулась и первым делом позвонила в Уэнтворт-Холл.
— Нам дышат в затылок, — предупредила Арабелла, когда Анна сообщила ей новости.
— Что вы имеете в виду?
— Фенстон подал заявление об аресте поместья — или я погашу долг через две недели, или он выставит Уэнтворт-Холл на продажу. Если Накамура узнает, вам будет труднее торговаться.
— Мы встречаемся с ним сегодня в десять утра, — сказала Анна. — Я могла бы позвонить, но у вас будет полночь.
— Не важно, я спать не буду.
Анна положила трубку, умылась, оделась и спустилась на лифте в холл ждать лимузин Накамуры.
Когда машина остановилась и Анна вышла, Джек уже сидел в такси. Он был твердо настроен не упустить ее во второй раз.
Кранц тоже переночевала в центре Токио, но не в гостиничной постели. Она спала в кабине подъемного крана метрах в сорока пяти над землей. Она посмотрела вниз — над Императорским дворцом вставало солнце — и кинула взгляд на часы. Было без четырех минут шесть — время спускаться.
С первым потоком горожан, спешащих на работу, Кранц спустилась в метро. Через семь остановок она вышла в Гиндзе и снова быстро проскочила в «Сейо». Кранц притаилась в углу холла — отсюда было превосходно видно лифты. Ждать пришлось долго, но терпение, как всякий навык, вырабатывается долгими часами практики.