Силы неисчислимые

Все отчетливее передо мной вырисовывается каждый километр трудного и опасного пути. Города и прочие населенные пункты. Пока это лишь кружочки на карте. А там вражеские гарнизоны, с которыми придется вести бои…

А реки? Это же не только водные препятствия. Их придется форсировать под огнем и удерживать, пока не прибудет вся колонна.

Железные и шоссейные дороги? Это же не просто нитки на карте. По ним идут поезда, машины. И нам предстоит каждый раз на несколько часов останавливать с обеих сторон движение поездов и автомашин, чтобы колонна могла проскочить через дорогу. Бородачев кладет передо мной маршрутные листы. Их, по количеству суток, тридцать. Соответствующий маршрутный лист будет вручаться командирам отрядов перед самым выступлением в очередной переход.

Может быть, потому, что начало пути всегда кажется особенно трудным, я долго изучаю маршрутный лист № 1.

Первой на нашем пути будет деревня Стегайловка. До нее четыре километра. Это расстояние мы должны покрыть за пятьдесят минут.

До деревни Жихов — четырнадцать километров, время перехода — два часа двадцать минут.

Затем деревня Дубликовка — десять километров, время перехода — два часа.

Деревня Шатрищи — восемь километров, время перехода — один час сорок минут.

Деревня Антоновка — шесть километров, время перехода — один час десять минут.

Таким образом, за первую ночь похода мы должны преодолеть сорок два километра.

В примечании к маршрутному листу читаю: на каждый привал отпускается десять минут. Время и место привала будут объявляться приказом штаба с учетом обстановки. В необходимых случаях штаб этот вопрос согласовывает с командиром.

Я рассмотрел все тридцать маршрутных листов. Переходы намечаются и в двадцать пять километров, и в сорок. Большинство в тридцать километров. Только один будет в пятьдесят два километра. Ничего не поделаешь: около города или в болотах дневать не будешь.

Договорились с Бородачевым, чтобы на каждом маршрутном листе имелись дополнительные указания: если головной отряд ввязывается в бой, чтобы не задерживать движение, ответственные офицеры выводят колонну на запасный маршрут. Точно так же, если арьергардным частям придется сдерживать врага, колонна выводится на запасный маршрут.

Договариваемся и о том, кто будет прикрывать дорогу с обеих сторон, кто выставляет маяки на перекрестках, развилках и поворотах пути.

Многое нужно предусмотреть заранее. Ничто не должно быть забыто или упущено. Какая бы неожиданно острая ни сложилась в пути ситуация, она не должна застать нас врасплох.

Сидим, думаем. Уже загорелись керосиновые лампы. Слышно, как в штабе постукивает пишущая машинка.

Не знаю, сколько времени мы просидели бы с Ильей Ивановичем, если бы не появился мой помощник по разведке Хроленко с какой-то девушкой.

Хроленко до войны был начальником отдела госбезопасности по Хильчанскому району. По характеру он не принадлежал к числу людей застенчивых и никак не мог привыкнуть к воинской субординации. Если Хроленко предстояло что-нибудь решить, да еще при этом срочное, кто бы ни сидел у командира, он все равно прорвется, не спрашивая на то разрешения и не принося никаких извинений. Вот и сейчас он гулко распахнул дверь, не говоря ни слова, шагнул к нам, молча протягивая каждому руку.

Бородачев и я ответили ему таким же безмолвным рукопожатием. Пришедшая же с ним девушка так и осталась стоять у открытой двери. Она была в грязной фуфайке с чужого плеча, в самотканой выцветшей юбке, в лаптях, а вместо платка голову покрывал лоскут байкового одеяла.

Но даже не одежда, до предела оборванная и грязная, заставляла насторожиться. Смущало ее лицо с множеством каких-то бурых прыщей. Как видно, и руки тоже были чем-то поражены, так как на них, нет, не белели, скорее, серели повязки. В общем, на гостью нельзя было смотреть без ощущения сострадания и брезгливости.

— Вы зачем сюда пришли? — отрываюсь наконец от карты.

Девушка продолжает стоять безмолвно и неподвижно, только взгляд ее, пристальный и недоуменный, перекочевывает с меня на Бородачева, затем на Хроленко. Хроленко спохватывается, говорит, что девушка пришла с ним, зовут ее Галей.

Бородачев торопливо сворачивает карту.

— Откуда это вы такая явились? — спрашиваю девушку.

Молчание ее начинает раздражать меня.

— Почему не отвечаете?

Совершенно очевидно, что мои вопросы звучали, мягко говоря, не очень тактично. Но я был в отвратительном настроении и не мог скрыть своей злости на Хроленко. Сколько раз можно говорить человеку: прежде чем привести кого-нибудь, спроси, можно ли.

И тут произошло неожиданное: девушка повернулась, хлопнула дверью и убежала. За ней тотчас же умчался и Хроленко.

Бородачев посмотрел на меня и непонимающе пожал плечами.

Через несколько минут Хроленко вернулся вместе с девушкой. Оба громко смеялись.

— Ну в чем же дело?! — прикрикнул я, чтобы оборвать этот дурацкий смех.

Но когда узнал, сам рассмеялся. Право же, с чем только не сталкиваешься в этом проклятом фашистском тылу…

Я прошу читателя вернуться к событиям, которые произошли зимой этого года. Тогда вместе с Ревой мы направлялись на связь к хинельским партизанам. По дороге заблудились, оказались в селе, где с ходу попали на именины к начальнику полиции и вынуждены были выдавать себя за эмигрантов, ставших при немцах ответственными чиновниками рейха.

На этих именинах мы обратили внимание на одну миловидную девушку. Она танцевала как-то откровенно нехотя. Пьяный полицейский то и дело понукал ее, с издевкой называя комсомолочкой.

И вот, надо ведь такому случиться, перед нами была та самая девушка. Она сразу узнала меня и сказала Хроленко, что я фашист, что она сама видела, как начальник полиции расшаркивался передо мной, называя «господином начальником», а когда я уехал, тот за мое здоровье три стакана самогона выдул.

Потому она и убежала, увидев меня в партизанском штабе… Но сколько я ни вглядывался в девушку, все еще не мог ее узнать. Она изменилась до неузнаваемости. А оказывается, я недавно встречался с ней. Когда мы шли на Ямполь, партизаны перехватили гитлеровцев, которые конвоировали в Новгород-Северск двух арестованных. Одним из них оказался Половцев, которого конвойные называли английским шпионом. С ним была девушка — она его всюду сопровождала, и в тюрьму они угодили вместе.

Читатель уже знает о Половцеве. Прожженный белогвардеец, с первых же дней войны работал в гестапо, а выдавал себя за советского парашютиста. Он предал немало наших людей, искавших связи с подпольщиками и партизанами. Но потом фашисты пронюхали, что их агент работает не только на них, но и на английскую разведку. По приказу коменданта Пальма его схватили и повезли на расправу.

Сейчас Половцев старательно предлагал нам свои услуги. Он заявил, что в Остроге, Каменец-Подольской области, живет ксендз, который является его доверенным лицом. Если мы поможем Половцеву добраться до Острога, то мы об этом не пожалеем: он сможет принести нам большую пользу.

Девушка, которая была арестована вместе с Половцевым, совершенно не подозревала, что перед ней враг. Для нее он был советским парашютистом. Галя готова была выполнить любое его задание, полагая, что она помогает этим своей Родине.

У нас были все основания расстрелять этого оборотня, который принес столько зла советским людям. Но в одном мы были убеждены: хода ему в гестапо больше нет. А благодаря своим связям он может принести нам пользу. И мы решили рискнуть. Отпустили Половцева. И тогда же было решено, что на связь к нему пойдет Галя.

В суматохе отъезда в Москву, а затем подготовки к рейду я как-то забыл о Половцеве и о его помощнице. Но Хроленко знал свое дело. Больше двух месяцев он готовил Галю к путешествию в Острог, где теперь обосновался Половцев.

Через партизанский отряд Хохлова Хроленко раздобыл документ о том, что она была завезена в город Севск немецкими офицерами и брошена в связи с постигшим ее заболеванием. При этом указывалось, что на излечении в больнице она находилась два месяца. На мой вопрос: «От какой же болезни она там лечилась?» — последовал ответ: «Самой позорной».