Силы неисчислимые

Надо сказать, что этот вдумчивый и разносторонне образованный человек за короткий срок сцементировал работу штаба, который много сделал для того, чтобы всячески содействовать и помогать еще большему развитию в тылу врага всенародного партизанского движения.

Пономаренко принял нас очень сердечно, попросил всех к столу и сразу перешел к делу.

— Мы пригласили вас, — сказал он, — чтобы вы подробнее рассказали о героических делах нашего народа, борющегося с оккупантами…

Чувствовалось, что человек озабочен партизанскими проблемами, хочет поглубже в них вникнуть.

После его краткой взволнованной речи каждый из нас доложил о боевых делах партизан, об обстановке в радиусе действий своего объединения или отряда.

Много добрых слов было сказано в адрес коммунистов и комсомольцев. Это они с первых же дней оккупации выступили инициаторами и организаторами отпора ненавистному врагу. Они — самые мужественные, самые бесстрашные наши бойцы, у них учатся, по ним равняются все, кого совесть зовет к оружию, к борьбе. Коммунисты, комсомольцы, партийные организации отрядов рука об руку с местными подпольными советскими и партийными органами ведут повседневную разъяснительную работу среди населения. И движение народных мстителей неудержимо ширится и растет.

В заключение товарищ Пономаренко сказал:

— Мы здесь еще полностью не знаем действительного положения на оккупированной территории. Нас сбивают с толку противоречивые донесения, и нам одним, без вашей помощи, трудно будет сделать работу штаба оперативной и деятельной. Мы потеряли бы много дорогого для нас времени и безусловно не миновали бы серьезных ошибок. Я докладывал о вашем приезде Клименту Ефремовичу. Он очень доволен, что вы благополучно прибыли в Москву, и сообщил об этом товарищу Сталину. Завтра вечером вас примут в Кремле члены Политбюро. Прошу подготовиться… — Он посмотрел на часы: — У!.. Около двух! Как у вас с пропусками?

Мы и не заметили, как наступила ночь. И вышел небольшой конфуз. Оказалось, что в суматохе нам забыли заказать ночные пропуска. Мы стояли у окна, курили, пока Пантелеймон Кондратьевич кому-то сердито за это выговаривал по телефону. Но вот он вернулся к нам.

— Придется вам, товарищи, поспать здесь на диванах. С пропусками ничего не получается. Извините, пожалуйста.

— Ничего, — говорит Сидор Артемьевич, — диван я люблю даже больше, чем кровать, — не скрипит.

Вдруг Пономаренко спрашивает:

— Кто тут курит вишневый лист?..

Наступает пауза. И люди, не терявшиеся в лесных боях, тоже могут смущенно молчать: комната заметно посерела от дыма.

— Да вы не стесняйтесь, — смеется Пономаренко, — я люблю самосад с вишневым листом. А тут по запаху чувствую, у кого-то это добро имеется…

Он тут же берет у Ковпака щепоть табаку, мастерит самокрутку и с наслаждением затягивается.

— Нам еще нужно подготовить материал товарищу Ворошилову. А вы отдыхайте…

Пономаренко уехал. Около часа мы балагурили — спать никому не хотелось… После путешествия по Москве, горячих споров в отделах голод давал себя чувствовать. А в гостинице нас ждал, наверное, сытный ужин… И тут Сидор Артемьевич предложил:

— Знаете, хлопцы, айда в гостиницу. Голодный все равно не заснешь.

Эта мысль всем пришлась по душе. Никому не улыбалось ночевать на холодных дерматиновых диванах, когда в гостинице ждут мягкие, уютные постели, кажущиеся нам сказочными после партизанского лесного житья. Дружно двинулись к выходу. В последний момент кто-то спохватился:

— А как же без пропусков?

— А в немецком тылу ты с пропуском гуляешь? — спокойно спрашивает Ковпак. — Вот что, давайте-ка построимся. Ты, — обращается он к Дуде, — человек представительный… Командуй! Наш небольшой отряд шагает по замершей Москве. Отбиваем шаг, постовые отдают нам честь, а Дука лихо командует:

— Выше ногу! Четче шаг!..

У гостиницы «Москва» на весь Охотный ряд гремит его последняя команда:

— Разойдись!..

31 августа 1942 года. Едем в Кремль. Уже первый час ночи. В большой приемной нас встречает штатский товарищ, просит подождать в соседней комнате. Окна просторного помещения плотно завешаны тяжелыми темными шторами. На маленьких столиках бутылки с фруктовыми и минеральными водами. Тянемся к ним. Пью чудесный лимонад, пытаюсь хоть как-то унять гулко бьющееся сердце. Гудзенко, чтобы прервать напряженное молчание, пробует доказать полезность ессентуков, но ученая дискуссия не находит участников.

Мы перед ответственной минутой. В это суровое время надо доложить партии, правительству, главному командованию самое важное. Именно сейчас, здесь ты или поможешь руководству лучше организовать дело, или в парадном многословии упустишь главное, а время этих людей очень дорого для страны, для фронта, который сейчас уже у самой Волги…

Открывается дверь. Входит Пономаренко:

— Прошу, товарищи… Не волнуйтесь… Спокойнее… И смелее…

Хорошо ему говорить «спокойнее», он здесь, наверно, бывает каждый день…

Заходить в двери большого кабинета никто из нас не спешит.

Ковпак посмотрел на нас и первым шагнул вперед. Через его плечо вижу Ворошилова, секретаря Орловского обкома партии, члена Военного совета Брянского фронта Матвеева.

«Сталина нет», — подумал я и тотчас увидел его справа у стены. Сидор Артемьевич вытянул руки по швам:

— Товарищ Верховный Главнокомандующий…

Сталин прерывает его, протягивает руку:

— Знаем, знаем… Вольно, товарищи!

Сталин не такой, каким мы привыкли видеть его на портретах. Обыденнее, человечнее. Невысокого роста, в кителе полувоенного образца. Старый уже — на голове редкие белые волосы, лицо в глубоких морщинах. Опустившиеся плечи подчеркивают усталость.

Ворошилов приглашает всех за длинный стол, стоящий вдоль левой стены напротив затемненных окон. На столе разложены папиросные коробки с разноцветными этикетками, но никто из нас к ним не прикасается. Продолжаем держаться напряженно и сдержанно.

Сталин прошел к переднему концу стола, закурил трубку. Задумчиво посматривает на нас. Ворошилов открывает коробку с папиросами, закуривает. Смеется:

— А вы что? Тоже мне, а еще из леса приехали… Курите, не стесняйтесь.

Сталин что-то сказал. Никто не расслышал его слов. Повторил более громко, и опять мы не разобрали: видимо, сказался акцент. Тогда он подошел к нам совсем близко и громко спросил:

— Немцев много?

Ковпак встал:

— Мы из разных районов. В каждой местности своя обстановка.

— А вы из какого района?

— Северная часть Украины. Сумская область. Немцев в наших краях не так уж много. На охрану коммуникаций, городов, районных центров и отдельных объектов гитлеровцы чаще всего ставят войска своих сателлитов и полицию из местных предателей…

И мы по очереди докладываем обстановку в районах, контролируемых партизанами. Начинается оживленная беседа. Называются города, железнодорожные станции. Сталин ходит вдоль кабинета, с любопытством рассматривает нас.

В кабинет вошел пожилой человек. Хотя он в форме генерал-лейтенанта, видно, что военным он стал совсем недавно.

— Я с почтой, — говорит он.

Сталин махнул рукой, отпуская его, но генерал-лейтенант продолжает стоять.

Раздался телефонный звонок. Сталин идет к телефону и по дороге тихо, но строго бросает генерал-лейтенанту:

— Идите, я вас вызову.

Тот вышел. Сталин снимает трубку.

— Всю продукцию направляйте на Сталинград. Там нужны ваши танки, — спокойно и твердо произносит он. — Об этом прошу передать всем рабочим.

Мы поняли, что разговор шел с каким-то танковым заводом. Сталин положил трубку. И, словно продолжая начатую мысль, сказал нам:

— Мы еще мало уничтожаем танков врага. Надо чтобы партизаны подключились к этому делу, уничтожали фашистские танки еще по пути к фронту. — Он прошелся по кабинету. — А правда ли, что на Украине идет массовое формирование казачьих полков? Геббельсовская пропаганда подняла такой шум по этому поводу.