Гоголь

15 июня 1848 г. Гоголь из Полтавы писал Ж. во Франкфурт: «Еще не принимался сурьезно ни за что и отдыхаю с дороги, но между тем внутренно молюсь и собираю силы на работу. Как ни возмутительны совершающиеся вокруг нас события (имеются в виду начавшиеся в Европе революции. — Б. С.), как ни способны они отнять мир и тишину, необходимые для дела, но тем не менее нужно быть верну главному поприщу; о прочем позаботится Бог. Что мы можем выдумать теперь для нашего земного благосостояния или обеспечения себя или обеспечения близких нам, когда всё неверно и непрочно и за завтрашний день нельзя ручаться? Будем же исполнять то, для чего нам даны Богом силы и способности и в истине чего залогом служат те сладкие минуты, которые мы в жизни ощущали, после которых и лучше молилось, и лучше благодарилось, и лучше чувствовалось добро. Что нам до того, производят ли влиянье слова наши, слушают ли нас! Дело в том, остались ли мы сами верны прекрасному до конца дней наших, умели ли возлюбить его так, чтобы не смутиться ничем, вокруг нас происходящим, и чтобы петь ему безустанно, петь даже и в ту минуту, когда бы валился мир и всё земное разрушалось. Умереть с пеньем на устах — едва ли не таков же неотразимый долг для поэта, как для воина умереть с оружьем в руках».

ЗАГОСКИН Михаил Николаевич (1789–1852),

писатель, автор упоминаемого в «Ревизоре» романа «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», а также «Рославлев, или Русские в 1812 году» и ряда других исторических романов и пьес. С 1831 г. — директор императорских московских театров.

Гоголь познакомился с З. в Москве в июле 1832 г. через посредство С. Т. Аксакова, который вспоминал, что Гоголь хвалил З. за веселость, но утверждал, что «он не то пишет, что следует, особенно для театра». По словам С. Т. Аксакова, «Загоскин, также давно прочитавший „Диканьку“ и хваливший ее, в то же время не оценил вполне; а в описаниях украинской природы находил неестественность, напыщенность, восторженность молодого писателя; он находил везде неправильность языка, даже безграмотность. Последнее очень было забавно, потому что Загоскина нельзя было обвинить в большой грамотности. Он даже оскорблялся излишними, преувеличенными, по его мнению, нашими похвалами. Но по добродушию своему и по самолюбию человеческому ему приятно было, что превозносимый всеми Гоголь поспешил к нему приехать. Он принял его с отверстыми объятиями, с криком и похвалами; несколько раз принимался целовать Гоголя, потом принялся обнимать меня, бил кулаком в спину, называл хомяком, сусликом, и пр., и пр.; одним словом, был вполне любезен по-своему. Загоскин говорил без умолку о себе: о множестве своих занятий, о бесчисленном количестве прочитанных им книг, о своих археологических трудах, о пребывании в чужих краях (он не был далее Данцига), о том, что он изъездил вдоль и поперек всю Русь и пр., и пр. Все знают, что это совершенный вздор и что ему искренно верил один Загоскин. Гоголь принял это сразу и говорил с хозяином, как будто век с ним жил, совершенно в пору и в меру. Он обратился к шкафам и книгам… Тут началась новая, а для меня уже старая история: Загоскин начал показывать и хвастаться книгами, потом табакерками и наконец шкатулками. Я сидел молча и забавлялся этой сценой. Но Гоголю она наскучила довольно скоро: он вдруг вынул часы и сказал, что ему пора идти, обещал еще забежать как-нибудь и ушел».

Гоголь неслучайно вложил в уста Хлестакова упоминание романа З. Хвастливый монолог главного героя «Ревизора», очевидно, пародировал хвастовство З. (который, кстати сказать, был не только литератором, но и чиновником, и отнюдь не коллежским регистратором, а в гораздо более высоких чинах), столь ярко проявившееся при первой встрече с Гоголем. Возможно, З. узнал себя в этом монологе, и данное обстоятельство вызвало негативную оценку им гоголевской комедии. В мае 1836 г. Гоголь просил З. посодействовать постановке «Ревизора» на московской сцене, но тот, как кажется, отнесся к этой просьбе без энтузиазма. По поводу эпиграфа к «Ревизору» З. возмущенно спрашивал у своих друзей: «Ну, скажите, где моя рожа крива?» Поскольку роман З. «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» пытается выдать за собственное сочинение Хлестаков, не исключено, что З. задело подобное сравнение. Однако у них с Гоголем сохранились приятельские отношения. После того, как 17 октября 1839 г. Гоголь уехал из Малого театра после второго акта «Ревизора», разочарованный постановкой и игрой актеров, он в письме к З. просил оправдать его перед публикой. 8 ноября 1851 г. Гоголь посетил больного З. Это была их последняя встреча. З. пережил Гоголя на несколько месяцев.

«ЗАКОЛДОВАННОЕ МЕСТО»,

повесть, впервые опубликованная в 1832 г. во второй части сборника «Вечера на хуторе близ Диканьки» с подзаголовком «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви».

Пример того, «как морочит нечистая сила человека» и что «на заколдованном месте никогда не было ничего доброго», взят Гоголем из родной Васильевки. В финале С. м. читаем: «Засеют как следует, а взойдет такое, что и разобрать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец… черт знает что такое!» Здесь отразился рассказ Гоголя о необычной тыкве, приведенный в письме к матери от 12 сентября 1827 г. из Нежина: «Павел Петрович пишет, что отыскалась на том баштане, что за прудом (который весь высох) дыня с пупком (а не с хвостом). Удивляясь сему необыкновенному феномену, хотел бы я знать причину».

ЗАЛЕССКИЙ Богдан (1802–1886),

польский поэт так называемой «украинской школы», представители которой писали о природе и истории Украины.

Гоголь познакомился с З. в Париже в 1837 г. Они беседовали и переписывались по-украински. Во второй половине февраля н. ст. Гоголь писал З. из Парижа: «Дуже-дуже було жалко, що не застав пана земляка дома. Чував, що на пана щось напало — не то сояшныца (боль в животе. — Б. С.), не то завiйныця (тоже боль в животе. — Б. С.) (хай iй прыстнытся лысый дидько), та тепер, спасибо Богови, кажут начей-то пан зовсим здоров. Дай же Боже, щоб на довго, на славу усiй козацкiй земли давав бы чернецького хлиба усякiй болизни и злыдням. Та й нас бы не забував, пысульки в Рым слав. Добре б було, колы б и сам туды колы-небудь прымадрував. Дуже, дуже блызькый земляк, а по серцю це блыжчый, чим по земли».

«ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО»,

повесть, впервые напечатанная во второй части сборника «Арабески» в 1835 г. с подзаголовком: «Клочки из записок сумасшедшего». Повесть была написана осенью 1834 г. Ее замысел возник еще в 1832 г.

Согласно воспоминаниям П. В. Анненкова, однажды он застал в петербургской квартире Гоголя на Малой Морской пожилого человека, рассказывавшего «о привычках сумасшедших, строгой, почти логической последовательности, замечаемой в развитии нелепых их идей. Гоголь подсел к нему, внимательно слушал его повествование, и когда один из приятелей стал звать всех по домам, Гоголь возразил, намекая на своего посетителя: „Ты ступай… Они уже знают свой час и, когда надобно, уйдут“. Большая часть материалов, собранных из рассказов пожилого человека, употреблены были Гоголем потом в „Записках сумасшедшего“». Вероятно, пожилой незнакомец был опытным врачом-психиатром. Во всяком случае, как отмечают современные специалисты, в З. с. клинически точно описано зарождение и развитие шизофренического бреда.

В. Г. Белинский в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» (1835) отмечал: «Возьмите „Записки сумасшедшего“, этот уродливый гротеск, эту странную, прихотливую грезу художника, эту добродушную насмешку над жизнию и человеком, жалкою жизнию и жалким человеком, эту карикатуру, в которой такая бездна поэзии, такая бездна философии, эту психическую историю болезни, изложенную в поэтической форме, удивительную по своей истине и глубокости, достойной кисти Шекспира: вы еще смеетесь над простаком, но уже ваш смех растворен горечью: это смех над сумасшедшим, которого бред и смешит и возбуждает сострадание». В начале января 1835 г. Гоголь писал А. С. Пушкину: «Вышла вчера довольно неприятная зацепа по цензуре по поводу Записок сумасшедшего. Но слава Богу, сегодня немного лучше. По крайней мере, я должен ограничиться выкидкою лучших мест. Ну да Бог с ними!» Какими именно фрагментами текста вынужден был пожертвовать Гоголь, не установлено. Возможно, «испанский мотив» З. с. отразил мысль Гоголя, позднее сформулированную в письме Н. Я. Прокоповичу из Парижа 25 января н. ст. 1837 г.: «Жизнь политическая, жизнь вовсе противоположная смиренной художнической, не может понравиться таким счастливым праздным, как мы с тобою. Здесь всё политика, в каждом переулке или переулочке библиотека с журналами. Остановишься на улице чистить сапоги, тебе суют в руки журнал; в нужнике дают журнал. Об делах Испании больше всякой хлопочет, нежели о своих собственных».