Страница 10 из 12
— Пронесло, — переведя дух, перекрестился Ферапонт.
— Иди за мной и не отставай, — сказал Прошка, направляясь в ту сторону, где находилось кабацкое пепелище.
Через полчаса беглецы, воспользовавшись ночной темнотой, добрались до лесной опушки.
— Выбрались, — снова перекрестился Ферапонт, оглядываясь назад.
Вдали горел Сокол, освещая окрестности неверными отблесками пожаров.
— Как полыхает, — снова сказал Ферапонт, — будто погребальный костер…
— А вот и нет, — не согласился станичник. — Я вижу птицу сокола, которая превращается в сказочную птицу феникс. Гляди, как она огненными крылами машет! Вот-вот взовьется в небесную высь, чтобы навсегда остаться в памяти людей…
— Ну и выдумщик ты, Прошка! Такое придумать… А ведь и правда крылами машет, словно феникс…
Глава 7. Планы меняются
У короля Батория снова разболелся живот и потому его совершенно не обрадовал доклад маршалка Грифовского, возглавившего после гибели пана Ястребовского полк королевских гусар. А ведь в этом докладе говорилось о «блестящей победе над неприступной крепостью Сокол доблестных польских рыцарей».
— Точно так же мы возьмем на саблю саму Москву! — самоуверенно заявил пан Грифовский, у которого нос вместе с висячими усами очень напоминал клюв птицы-падальщика под названием гриф, которых король имел счастье видеть на рисунках, сделанных монахами-иезуитами в одной из римских католических библиотек.
— До Москвы еще далеко, — хмуро ответил король, — а живот у меня болит уже сейчас… Все вон! Позвать сюда эту франкскую бестию мэтра Делиже!
— Я уже здесь, ваше королевское величество, — поклонился Делиже, войдя в цветастый шатер монарха.
— Опять этот несносный Ла Форт не уследил за тем, чтобы я не переел за ужином. Это же очень вредно! Вот все вы такие франки, — попенял лекарю король Баторий. — Вам бы только деньги из моей казны хапать, да уплетать за обе щеки за моим столом…
— Ваше величество, выпейте эту чудодейственную микстуру, — наливая из пузырька в мензурку какое-то снадобье зеленого цвета, сказал Делиже.
— Сам пей! — потребовал Баторий, вспомнив о незавидной судьбе короля Франции Генриха Второго, подробности о похоронах которого совсем недавно поведал ему все тот же Ла Форт.
— Извольте, ваше величество, — снова поклонился лекарь. — Видите, я уже пью… Фу, ну и гадость! Простите, ваше величество! Это очень полезная микстура, настоенная на тринадцати травах, произрастающих на горных лугах.
— Ну, хорошо, — нехотя согласился король, принимая мензурку с микстурой из рук лекаря. — За здоровье короля Речи Посполитой! — сказал он и одним духом проглотил лекарство, после чего почмокал так, будто выпил драгоценное столетнее вино. — Вкус тонкий, хотя многовато горечи. Но в целом съедобно.
Через час король Стефан Баторий, отказавшись от завтрака, пожелал осмотреть «места боевой славы польского оружия». И первым делом пан Грифовский услужливо сопроводил его величество на холм, откуда еще вчера стреляла по Соколу орудийная батарея.
— Это все, что осталось от моей самой большой пушки? — поинтересовался король, с интересом разглядывая разорванное орудийное дуло.
— Здесь, на этом самом месте, произошло главное событие вчерашнего сражения, позволившего нашим славным воинам взять эту неприступную крепость, — велеречиво пояснил пан Грифовский. — При этом погибло много солдат с той и с другой стороны. Потери уже подсчитываются. Но крепость Сокол, гарнизон которой осмелился противостоять вашим смелым солдатам, пала. И так будет с каждой крепостью, каждым городом, кто только попробует противиться вам, ваша королевское величество!
— Жаль пушки, — не слушая спич пана Грифовского, задумчиво произнес Стефан Баторий. — Вот и доверяй после этого наемникам… Если бы не этот чертов Гансик, большая пушка продолжала бы радовать меня и нагонять страх на всех врагов Польши. Кстати, что сталось с мастером Гансом Штольцем?
— От него не осталось мокрого места, — ответил пан Грифовский.
— Что вы говорите? Мокрого места?.. Ай-яй-яй, как жалко пушки!..
— Остались целыми подручные Штольца, — напомнил подчаший Порский, находившийся в свите короля.
— Опять несносные франки? — сделав кислую мину на физиономии, спросил Баторий.
— Германцы, ваше величество, — поклонился подчаший.
— А зачем нам подручные? Нам нужны мастера. Найдутся другие. Пока есть золото в моей казне, мастера всегда найдутся. Всех подручных вон! Так что там с нашими потерями?
— Убитых шестьсот восемьдесят два человека, раненых — тысяча триста пятнадцать, — доложил пан Грифовский. — Это пока самые приблизительные подсчеты, ваше величество.
— Это много, — покачал головой король. — Это большие потери. Если за каждую крепостишку я буду платить такую огромную цену, то до Москвы доберемся только мы вдвоем с метром Делиже… Ха-ха-ха! — рассмеялся король противным дребезжащим голосом, которому вторила вся свита. — И то, если до этого я не познакомлю лекаря с палачом!.. Эй, кто там скачет на белом коне? На белом коне могу скакать только я! Скорее всего, это гонец, который собирается известить нас о подходе резервных сил из моего королевства…
Всадник в запыленной одежде, соскочивший со спины взмыленного жеребца, протиснулся сквозь свиту короля и низко поклонился Баторию.
— Я с дурными вестями, ваше величество, — сказал он. — Разрешите доложить.
— Нет, лучше отойдем подальше, а то тут кругом одни предатели, — король погрозил хлыстом своей свите.
Когда король и посланник спустились с холма, Баторий милостиво позволил вновь прибывшему говорить. Узнав, что никаких подкреплений в ближайшее время не прибудет из-за того, что на юге Речи Посполитой взбунтовалась чернь, Баторий впал в неистовство. Досталось от него и посланнику, и новому командиру гусар, и даже скромному подчашию — всех их король «наградил» ударами своего хлыста. После чего, немного поостыв, он заявил во всеуслышание:
— Мои доблестные воины, одержавшие славную победу над русской крепостью, возвращаются назад. Мы должны покарать наших врагов внутри Польши. А в новый поход на Московию мы отправимся позже. Пускай московиты трепещут в ожидании наших будущих блистательных побед!
С тем польское воинство и повернуло назад, покинув разграбленную и спаленную пограничную крепость, которая выполнила свое главное предназначение — насмерть стоять на защите земель русских. Сколько же их было таких вот крепостишек, по большей части канувших в лету неизвестными, отбивавших охоту у иноземных ворогов «гулять по Руси Великой с огнем и мечом»! Много их было. Но все они остались безвестными, а вот скромный Сокол почему-то запомнился…
Генрих-цапля и Толстый Фриц, позабытые-позаброшенные, сидели в крытой повозке мастера Штольца и вели невеселую беседу о своей дальнейшей судьбе.
— Без нашего мастера мы полное ничтожество, — со слезами на глазах говорил Генрих-цапля. — Что мы можем? Чего мы стоим?
— Не трави душу, Генрих! И без того тошно, — тяжело вздыхал Толстый Фриц. — Придется нам теперь возвращаться в родной фатерлянд и забыть о золотых россыпях и славе. Ничего, стану подмастерьем у магистратского кузнеца старины Фридриха, который давно меня к себе зазывал. А я занесся, возгордился, как же! Сам мастер Штольц дал мне работу…
— Нет, Фриц, — покачал головой Генрих. — Домой мы всегда успеем, а вот подороже продать секреты покойного Штольца — это в наших силах и возможностях.
— Да кому нужны те секреты? Одумайся, Генрих! Ты же видишь, король Баторий послал нас ко всем чертям. А ведь совсем недавно он к нам благоволил. Какое платье он подарил мне этой зимой! Если я заявлюсь в нем в родной городок, то сам бургомистр, не раздумывая, отдаст за меня единственную дочь Марту.
— Все это так, — почесывая плешь, задумчиво отвечал Генрих. — Но будет гораздо лучше, если ты заявишься к своему бургомистру с туго набитыми кошельками. Тогда уж Марта точно будет твоей. И мы эти деньги получим! Но для этого мы должны отыскать чертов «огненный камень», который спрятал отец мастера Штольца где-то здесь, в России.