Страница 38 из 105
— Дальше, чем мне хотелось бы говорить, — скромно заметил он. — Но я могу сказать вам, лейтенант, если это вас устраивает, сколько оно заняло времени, — до половины четвертого.
— Я уверен, что вас можно в чем-то обвинить. За вами определенно что-то есть, — сказал я задумчиво. — Надо только хорошенько поразмышлять, за что вас посадить. Возможно, за совращение несовершеннолетних грязными стишками. Кто вас издает?
Яркий багрянец разлился по его щекам.
— Меня… э… видите ли, еще не издавали.
— Ах вот как, — сказал я. — Хорош поэт.
— Это лишь вопрос времени, — сказал он поспешно. — В Нью-Йорке сейчас два или три дома заинтересовались моими стихами.
— Нью-Йорк давно почистили, — сказал я. — А те дома, о которых вы говорите, больше не работают.
— Я бы хотел, чтобы вы оставили ваши дешевые подковырки при себе, лейтенант! — Его лицо стало пунцовым. — Меня тошнит, когда приходится встречаться с каким-нибудь неотесанным…
— Лейтенантом полиции?
Ромэйр прискакал обратно в комнату с двумя чашками того, что, по моему разумению, являлось чаем. Если это был не чай, — значит, меня обманули. Он подал одну чашку Пайнсу, затем уселся напротив меня и стал лихорадочно помешивать ложечкой темную жидкость.
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы ко мне, лейтенант?
— Да в общем-то нет, — сказал я. — Но запомните одно: отказ от дачи свидетельских показаний офицеру полиции является уголовным преступлением.
— Что вы этим хотите сказать?
— Это очень просто. Если вы не рассказываете мне обо всех известных вам фактах, которые могут иметь отношение к дан: ому делу, то сейчас можете сесть в тюрьму на о-очень долгий срок.
Я видел, как он пролил чай на блюдечко.
— Не поддавайся на провокацию, Эдгар, — сказал Пайне. — Это старый трюк. Он просто пытается запугать тебя, чтобы ты сказал то, чего сам толком не знаешь.
— Само собой, — сказал я. — Я могу сначала припугнуть, а потом и впрямь упечь вас за решетку, если вы будете что-то скрывать от меня… причем это касается обоих.
Пайне громко хмыкнул:
— Да он только хочет…
— Заткнись! — сказал я ему.
Он посмотрел на меня, снова открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вовремя передумал.
— Так вот, — сказал я Ромэйру. — Если вам что-то известно, то сейчас самое время рассказать все. Завтра может быть слишком поздно.
Он снова пролил чай на блюдце.
— Я не знаю, — униженно произнес Ромэйр. — Я… я правда ничего не знаю. Лейтенант, а есть у вас такая штука, как защита свидетеля? Я имею в виду…
— Эдгар! — резко оборвал его Пайне. — Ради общего блага, закрой свой поганый рот!
Ну все, на сегодня с меня хватит этого Пайнса, подумал я. Я поднялся и подошел к тому месту, где он сидел.
— Заткнись, — сказал я ему.
— Вы не смеете… — Он медленно поднялся, глаза его округлились.
— Вытяните руки перед собой, — сказал я жестко.
Он сделал, как ему было велено. Я вынул наручники и защелкнул их у него на запястьях.
— Вы не можете со мной так поступить! — В его голосе зазвучали истерические нотки. — Почему вы арестовываете меня? По какому обвинению? Я требую объяснений! Требую вызвать моего адвоката! Вы не можете обращаться со мной как с обычным уголовником!
— Марш! — скомандовал я ему. — На кухню. — И легонько хлопнул его по плечу, указывая правильное направление.
Он с неохотой побрел на кухню, все еще громко возмущаясь. Я отцепил наручник с его левой руки и оглядел кухню. Раковина выглядела подходящим местом. Я пристегнул свободный наручник к трубе, ведущей к крану.
— Я оставлю вас здесь помедитировать, — сказал я ему. — Возможно, вас посетит вдохновение, и вы сложите пару стишков.
Я вернулся в гостиную, плотно затворив за собой кухонную дверь, из-за которой доносились протестующие вопли Пайнса о справедливости и правах человека.
Я снова подошел к своему креслу и уселся в него. Ромэйр смотрел на меня испуганными глазами.
— Нужно ли это было делать? — спросил он.
— Нужно, чтобы нас больше не прерывали разные грубияны, — сказал я. — Так о чем вы говорили?
Он сделал большой глоток чая и потом посмотрел на меня почти умоляющими глазами.
— Лейтенант, я задал вопрос: предоставляется ли защита свидетелю при определенных обстоятельствах?
— Конечно, предоставляется, — сказал я. — При любых обстоятельствах, если это необходимо. Чего вы боитесь? Что вас кто-то убьет, если вы расскажете мне о том, что вам известно? Полиция, уверяю вас, примет все возможные меры по вашей защите, если это…
— Я не совсем то имел в виду, — сказал он. — По совести сказать, лейтенант, я, в основном, подразумевал шантаж.
— Все, что я сказал, естественно, относится и к шантажу, — пояснил я. — Самая большая ошибка человека, подвергающегося шантажу, — это сидеть молчком. Вам это должно быть известно.
— Да, вы правы, — сказал он. — Но все это не так просто, когда вы сталкиваетесь с… — Он в отчаянии покачал головой. — Я — несчастный человек, лейтенант. У Меня ничего нет, кроме небольшого дохода по процентам. Когда я сошел со сцены, у меня были достаточные вложения, чтобы обеспечить мне скромный доход до конца моих дней. Но за последние два месяца ушла почти треть всего капитала! — Ужас послышался в его голосе. — Если так пойдет и дальше, я буду разорен в ближайшие шесть месяцев! Так больше продолжаться не может. Что бы ни случилось, я уже не потерплю…
— Кто вас шантажирует? — спросил я.
— Вейсман, конечно, — сказал он. — Я думал, вы уже догадались.
— Я не обладаю даром ясновидения, как Учитель, — сказал я. — Почему он шантажирует вас?
— Ну, на самом деле, лейтенант… Нет, не могу сказать… Я думаю… Это абсолютно необходимо? Разве вы не можете воздействовать на него после того, что я вам сказал?
— Нам недостает самой малости под названием «улики», — сказал я.
— Ой, — безвольно сказал он. — Я об этом не подумал. Значит, вы не сможете обеспечить мою защиту, да?
— Конечно, сможем, — сказал я. — Мы можем…
— Нет, вы не сможете, — сказал он. — Если я вам все скажу, вы потом расскажете вашему начальству, затем это выйдет на суд, и все газеты разнесут… Извините, лейтенант. Я вел себя по отношению к вам крайне невежливо. Я… я лишь пошутил.
— Послушайте, Ромэйр, — сказал я. — Мы говорим сейчас о мотиве убийства, и вы не можете…
— Извините, лейтенант. — Его лицо стало бледным как мел. Медленно он вытянул руки перед собой запястьями вместе. — Арестуйте меня, если хотите, но отныне мои уста будут на замке!
— Ах, черт! — сказал я с отвращением. — Наручников больше нет.
Я открыл входную дверь под яростный аккомпанемент лязга наручников, бьющихся о кухонный кран.
— И последнее, лейтенант, — раздался взволнованный голос Ромэйра у меня за спиной. — Как быть с Питером? Я имею в виду наручники. Вы разве не освободите его?
— Передайте ему, что ключ пришлю по почте, — сказал я и с треском захлопнул за собой дверь.
Глава 6
Она, естественно, жила в пентхаусе. Вход внутрь здания лежал через декоративную алюминиевую решетку. Проходя через фойе, я подумал, что какой-нибудь художник по интерьеру заработал на нем не меньше десяти тысяч долларов. Обряженный в серую ливрею швейцар проводил меня к лифту. Я нажал кнопку с пометкой «П» и понесся ввысь, быстро и бесшумно.
Наверху, у пентхауса, было свое фойе. Меньшее по размерам, чем внизу, но отделанное не менее шикарно. Я нажал кнопку звонка и стал ждать.
Дверь открылась. На пороге стояла Кэнди Логан и смотрела на меня. На ней была мужская рубашка… белая, с длинным хвостом сзади. Спереди она едва прикрывала бедра.
— Привет, — сказала она. — Я думала, ты мне сначала позвонишь.
— Интересно, когда брюки вышли из моды? — спросил я хриплым голосом.
— Так прохладнее, — сказала она беспечно. — Почему бы тебе не войти и не взглянуть на то, что я называю домом?
— Ты хочешь сказать, что здесь есть еще что-нибудь достойное внимания?