Моя настоящая жизнь

Мы с Сашей Мариным в «Матросской тишине» Давида Шварца.

«Сублимация любви» с М. Зудиной.

Саша Марин играл в «Бочкотаре» Володю Телескопова.

…Саша Марин приехал поступать в ГИТИС из Воронежа. Остриженный «под горшок» недолеток-стригунок, видимо, сильно робел, поэтому и появился на экзамене вместе с отцом.

Учился взахлеб, как учатся талантливые русские мальчики, приезжающие из провинции в столицу. А на сегодня он, пожалуй, едва ли не единственный из моих учеников, которого можно назвать по-настоящему интеллигентным человеком. Но слагаемые этого наличествовали в нем и ранее. Саша всегда был удивительным рыцарем по отношению к женщинам. Я помню, как он, борец за права человека, вдруг упал в обморок, защищая свою любимую от несправедливых, как ему казалось, обвинений начальника. Надо додуматься, чтобы в семидесятых годах XX века вполне здоровый и выносливый молодой человек неполных двадцати лет на самом деле потерял бы сознание от захлестнувших его чувств. Но это было прекрасно до такой степени, что в результате я пощадил виновницу происшествия, которую защищал Саша. Безусловно, виновница такого поклонения заслуживала, и к тому же она, ныне проживающая на берегах Гвадалквивира, происходила из моего родного города Саратова…

Как всякий по-настоящему одаренный человек, Марин пытается пробовать себя не только в актерстве, но и в режиссуре, и в литераторстве — сам пишет инсценировки произведений, которые ставит. Так было вначале с произведениями Полякова и Замятина, а спустя время — Достоевского и Гофмана.

На протяжении всей своей студенческой и актерской жизни в подвале Саша вообще все делал взахлеб: учился, играл, любил, ставил спектакли…

Жизнь распорядилась так, что ему пришлось осесть в Канаде. Стремление выполнить взятые на себя обязательства главы достаточно большой по советским стандартам семьи и привели его в эту далекую страну. Вначале он, по моей рекомендации, работал на театральном факультете университета — столь хорошо и серьезно, что ему стали предлагать делать постановки в театрах, а затем он организовал и даже некое собственное театральное дело.

В последние годы мы снова работаем вместе — Марин преподает в летней театральной мхатовской школе в городе Бостоне как педагог и, к моему удовлетворению, делает это опять-таки увлеченно, не изменяя себе.

В театре на Чаплыгина самостоятельно он поставил уже два очень разных спектакля — «Сублимацию любви» по пьесе Бенедетти и «Идиот» по собственной инсценировке романа Достоевского. Готовится делать спектакль по произведению Гофмана «Коппелия» под названием «Песочный человек».

Радует, что Марин остался таким же цельным, таким же влюбленным в свою профессию. Я вижу, как он по-прежнему верен избранной эстетике живого, настоящего театра, где главным выразительным средством является актер, воспроизводящий на сцене живую жизнь человеческого духа.

Саше всего сорок, и впереди у него — длинный-длинный ряд дней, полных его любви к театру, если перефразировать слова Тузенбаха…

Сейчас, по прошествии времени, ответственно и серьезно можно сказать, что спектакль «Вера, любовь, надежда» в постановке Максимилиана Шелла был неудавшейся затеей. Сценографию делал замечательный, мировой известности, американский скульптор Джордж Сигал. Но история, рассказанная в пьесе, оканчивалась противоречиво. Не лучшим образом репетировала и играла главную роль Дуся Германова. Осложнилось дело и тем, что Шелл предполагал, что ту же роль будет играть его жена. Все, вместе взятое, не вызывало у меня энтузиазма, и, прожив совсем недолго, спектакль канул в Лету.

«Обыкновенная история» с М. Зудиной.

«Обыкновенная история» появилась в девяностом. Делал я этот спектакль специально для Игоря Нефедова. Он работал серьезно, увлеченно, но роль у него получилась не сразу, так и оставшись не вполне завершенной. Возможно, этому помешала моя собственная биография — я долго играл «Обыкновенную историю» сам и несколько раз ставил ее за границей.

Мне было очень важно, чтобы именно Игорь сыграл Адуева-младшего, потому что среди моих учеников он был любимым ребенком. Любимым и балованным. Возможно, некоторая невыдержанность Игоря, его алкогольная беда осложнили эту работу. Но были и прекрасные моменты, особенно в первом акте. Они оправдывали мое возвращение к этой пьесе и именно с Игорем Нефедовым в главной роли.

Думаю, что в девяностом году все актеры, занятые в «Обыкновенной истории», были еще не вполне готовы к этому материалу. В пьесе Розова по Гончарову мало работать профессионально: необходимо чувствовать отчаянность риска, пробиваться к своему подсознанию, мощно его раскручивать. Прежде всего я был недоволен собою, как режиссером, — наверное, это я не смог сделать чего-то… Хотя впоследствии, в 93-м, во время полуторамесячных гастролей по Японии, когда мне пришлось срочно ввестись в этот спектакль, «Обыкновенная история» имела большой успех. С того момента спектакль расправил свои крылья и существует в репертуаре вполне правомочно, являясь одним из наиболее посещаемых по сей день.

За «Обыкновенной историей» последовала пьеса все того же Нила Саймона «Я хочу сниматься в кино». Простая до наивности история отца, оставившего в свое время семью в Нью-Йорке и уехавшего в Голливуд. Спустя много лет к нему, уже известному человеку, приезжает дочь, уверенная, что обязательно станет звездой Голливуда. В спектакле, поставленном Гилом Лазером, деканом театрального отделения Флоридского университета, я играл со своей дочерью, Александрой Табаковой. Довольно неплохо играли оба. И она, и я.

В том же сезоне вышел «Учитель русского».

Мария Владимировна Миронова

Так получилось, что одно время я жил в одном доме, на улице Селезневской, с Андреем Мироновым — он на четырнадцатом, а я на седьмом этаже. Не часто, но регулярно я бывал у Андрея в гостях, где встречал его мать, Марию Владимировну…

На дворе стоял девяностый год — уже три года, как не стало Миронова, когда мы взяли к постановке пьесу Александра Буравского. Всерьез размышляя над ролью, для которой у нас в театре исполнительницы не было, в голову как-то сама собой пришла мысль о Марии Владимировне.

Мария Владимировна внешне была удивительно похожа на мою маму (характером-то — совсем наоборот). Открытое лицо, пучок седых волос — и до того она показалась мне необходимой, что я пригласил ее, не сомневаясь, попробовать сыграть Козицкую в пьесе «Учитель русского». Мария Владимировна была вполне зрелой актрисой, но довольно давно не выступавшей на сцене, а на драматической — очень давно. Тем не менее интуиция не подвела меня, и проба увенчалась успехом. Удачной была и режиссура Жени Каменьковича, и работа всего актерского ансамбля — Саши Марина, Володи Машкова, Иры Петровой. «Учитель русского» прожил долго.

Позднее, в 92-м, я поставил пьесу Алексея Богдановича «Норд-ост» специально для Марии Владимировны. Один из самых неуспешных моих спектаклей, но все равно дорогой и важный для меня. Мне было достаточно одного факта, что она выходила на сцену — это было и искуплением, и объяснением того, почему я взял эту пьесу в репертуар.

Антон Табаков в спектакле «Современника».

Кстати, в спектакле «Норд-ост» одну их лучших своих театральных ролей сыграл мой сын, Антон Табаков, в то время актер «Современника». Не преуменьшая того, что он делал на сцене «Современника», считаю, что самыми осмысленными, самыми личными актерскими работами Антона были две — герой в «Билокси-блюз» и мятущийся молодой человек из «Норд-оста» …