Страница 22 из 33
Несмотря на то что ряды сторонников национального движения неуклонно росли, массовым оно стать все же не успело. Основной силой украинского движения, его идейным вдохновителем и организатором и одновременно социальной базой являлась интеллигенция. В ее среде рождались и созревали теории национального строительства, из ее представителей формировались общественные организации и политические партии, из нее выходили вожди движения.
По данным Всероссийской переписи 1897 г., лица, занимавшиеся умственным трудом, составляли всего 0,5 % от населения малороссийских губерний[104]. В то же время здесь проживало приблизительно 25 % от всей интеллигенции Российской империи[105]. Вообще-то применительно к дореволюционной интеллигенции было бы некорректно употреблять термин «украинская», ибо «украинской» ее можно было назвать условно, исходя из чисто территориального принципа, да и то с позиций современной терминологии. Для обозначения дореволюционной интеллигенции, проживавшей в Малороссии, больше подходят термины русская или российская. Под украинской интеллигенцией в то время понимали именно участников украинского национального движения, сторонников украинской идентичности. Все прочие представители профессий, связанных с умственным трудом, в зависимости от ориентированности на ту или иную культуру, этнического происхождения, разговорного языка, принадлежали либо к русской, либо к еврейской и польской интеллигенции. Наиболее многочисленной и влиятельной являлась интеллигенция русская. Этническое происхождение не было главным фактором, определявшим принадлежность к ней. Значительная ее часть, как бы сказали в советское время, были «украинцами», а точнее (применительно к тому времени), «малороссами». Большая часть еврейской интеллигенции, не связанной с местечком и включившейся в общероссийскую экономическую и политическую жизнь, особенно те ее представители, которые приняли христианство, оказывалась вовлеченной в сферу русской, российской культуры и к интеллигенции украинской тоже отношения не имела.
Этнический фактор был больше характерен при формировании интеллигенции украинской. Конечно, и в этом случае бывали исключения. Например, В. Антонович происходил из поляков, известная украинская писательница Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович) была из великороссов. Не менее интересно этническое происхождение известных украинофилов супругов Русовых. А. А. Русов – великоросс-костромич, а жена его, урожденная С. Ф. Линдфорс, происходила из обрусевших шведов. Сначала, оказавшись в Черниговской губернии, «украинцем» стал А. Русов, а затем, под его влиянием, украинофилкой и активной участницей движения стала и его жена[106]. Случалось, что в одной семье дети выбирали разную национальную идентичность. Так, российский ученый В. И. Вернадский писал, что его сын (известный историк Г. В. Вернадский) – «православный и русский без всяких украинских симпатий, а дочка – украинка»[107]. В то же время многие русские националисты на Украине и убежденные малороссы (люди, придерживавшиеся общерусской идентичности или ее формы в сочетании с определенной местной идентичностью) были, как бы теперь сказали, этническими «украинцами».
Таким образом, выбор национальной идентичности далеко не всегда совпадал с этническим происхождением. Он зависел от общественного самочувствия человека, его семьи, среды, в которой он находился. На принадлежность к тому или иному течению влияли многие обстоятельства, не последнее место среди которых играли карьерные перспективы и прочие личные мотивы. С. Ефремов приводит пример того, как украинские национальные идеи находили поддержку у неукраинцев. Его друг В. Виноградов, «калуцкий кацап», как он сам себя называл, «через… жену свою, глубокую украинку», которая «твердо держала в семье украинский курс», «сдружился и сошелся с украинцами» и стал среди них своим[108].
Но случаи с Русовыми и Виноградовым все же были исключением. В отличие от русской интеллигенции, в основе самоидентификации которой лежал культурно-языковой принцип, интеллигенция украинская имела более единообразную этническую базу и группировалась вокруг своей культурно-этнической отличительности, стремясь превратить последнюю в признак собственной национальной идентификации. Подобное положение сохранилось и после революции. Так, С. Ефремов, сам националист и виднейший деятель украинского национального движения, слово украинец употреблял не в этническом, а в политическом смысле, подчеркивая этим принадлежность к определенному кругу единомышленников, сторонников украинской идеи. Его знакомые (отнюдь не великороссы) «приходят к украинству», «разочаровываются в украинцах». А чего стоит его выражение «весь украинский Киев»![109]
Русская интеллигенция была по преимуществу городской. К ней относились инженерно-технические кадры, основная масса профессорско-преподавательского состава высшей школы, особенно специалисты по естественным и техническим наукам, медицинский персонал, часть учительства, а также значительная часть служащих. По социальному происхождению эта интеллигенция принадлежала к буржуазным и мелкобуржуазным слоям города и села[110]. Украинская интеллигенция по своему составу была преимущественно сельской (землемеры, агрономы, ветеринары и, конечно, учительство) и пополнялась за счет мелко– и среднебуржуазных слоев села.
Другим поставщиком кадров для украинской интеллигенции был город. Несмотря на то что города Малороссии были носителями в первую очередь русской (и во многом еврейской[111]) культуры, именно в них формировалась украинская интеллигенция, именно там развивалось украинское движение. Источником ее пополнения были предместья, полумещанские районы, в которые попадали выходцы из сел, дети торговцев, мелкие собственники.
Конечно, далеко не все эти люди связывали судьбу с украинской идеей. Многие стремились овладеть «высокой» русской культурой и резко повысить свои возможности, перешагнув рамки местной провинциальности. Но именно они, «интеллигенты в первом поколении», которые находились в переходном состоянии, покинули свою прежнюю социальную среду и не успели еще утвердиться в новом социальном статусе, чаще всего пополняли ряды украинской интеллигенции.
Пополнялась она и за счет выходцев из верхушки городской разночинской интеллигенции – гуманитариев, преподавателей, публицистов, юристов, банковских и кооперативных деятелей, земцев. Еще одной немногочисленной группой, которая поставляла кадры национальной интеллигенции, стали выходцы из привилегированных слоев – помещиков, потомков казацкой старшины, крупных хуторян, незнатных по происхождению, но экономически сильных и влиятельных[112]. Все группы имели общую «украинскую» основу, но довольно сильно расходились по другим вопросам, например по социальным, что и стало причиной появления множества национальных партий.
Но это была, так сказать, потенциальная почва для деятельности национального движения. Ее активных участников было гораздо меньше. По данным Киевского жандармского управления, в 1896 г. в 22 организациях «старой громады» насчитывалось 438 человек. Из них в самом Киеве – 108. «Младоукраинцев», в основном студенческой молодежи, было еще меньше[113]. Конечно, число «украински» ориентированных людей, «национально сознательных» и «старых» украинофилов, было больше, может, в несколько раз. Но даже в таком случае они составляли явное меньшинство. Подобная тенденция сохранялась и в дальнейшем. Лидер Украинской радикально-демократической партии Е. Х. Чикаленко указывал, что на сентябрь 1910 г. общее число сторонников украинского движения составляло примерно 2 тысячи человек, из них активных членов было не более 300[114]. Вообще, он весьма неординарно охарактеризовал немногочисленность своих единомышленников. 3 августа 1903 г. в Полтаве открывали памятник малорусскому писателю И. Котляревскому. Это событие адептами движения было превращено во «всеукраинскую манифестацию», правда весьма умеренную. «Всеукраинский» характер ей придавало то, что в Полтаву съехались националисты не только из России, но и из Австро-Венгрии. По словам эмигрантского историка Т. Гунчака, «открытие памятника Котляревскому стало большим политическим событием, поскольку украинская интеллигенция своей массовостью и согласием публично засвидетельствовала в присутствии представителей враждебной (то есть российской. – А. М.) власти свою преданность украинскому делу»[115]. Преданность собравшихся украинскому делу не вызывает сомнений, а вот о «массовости» имеются и другие сведения, причем исходят они от современника и участника тех событий. Е. Чикаленко вспоминал, что большинство активистов движения занимало два вагона поезда, шедшего из Киева в Полтаву, и, если бы он сошел с рельсов, украинскому движению был бы нанесен тяжелый удар, на годы, если не на десятилетия задержавший бы развитие украинского дела[116].
104
Кравченко Б. Соціальні зміни і національна свідомість в Україні XX століття. Київ, 1997. С. 20; Касьянов Г. Українська інтелігенція на рубежі ХІХ-XX століть: соціально-політичний портрет. Київ, 1993. С. 33.
105
Касьянов Г. Українська інтелігенція 1920-х – 1930-х років: соціальний портрет та історична доля. Київ, 1992. С. 82.
106
Зеньковский В., протопресвитер. Пять месяцев у власти (15 мая -19 октября 1918 г.): восп. М., 1995. С. 29; Шип Н. А. Указ. соч. С. 63.
107
Цит. по: Михутина И. В. Указ. соч. С. 59.
108
Єфремов С. Щоденники, 1923–1929. Київ, 1997. С. 297, 515.
109
Там же. С. 485, 525, 558, 684.
110
Касьянов Г. Українська інтелігенція 1920-х – 1930-х років… С. 56–57.
111
Такое положение сохранялось и в начале 1920-х гг. Так, в 1923 г. в городах и местечках УССР проживало 5 083 540 человек, в том числе 1 300 690 евреев, что составляло 25,6 % от всего городского населения республики. См.: Поляков Ю. А. Советская страна после окончания Гражданской войны: территория и население. М., 1986. С. 195–196.
112
О корнях украинской интеллигенции см.: Бойко Е. Д. Украинская интеллигенция и революция: общее и особенное // Украина в 1917–1921 гг.: некоторые проблемы истории. Киев, 1991. С. 221; Пилипенко С. Украинская интеллигенция и Советская власть // Октябрьская революция. Первое пятилетие: Сб. Харьков, 1922. С. 239, 241–245.
113
Гермайзе Й. Указ. соч. С. 19.
114
Чикаленко Є. Щоденник (1907–1917). Львів, 1931. С. 158–159.
115
Гунчак Т. Указ. соч. С. 44.
116
Чикаленко Є. Спогады (1861–1907). Київ, 2003. С. 238.