Страница 42 из 65
С не меньшим успехом в интересах России, хоть и снова весьма рискованно, действовал Николай Павлович в Китае, куда был направлен в 1860 году для установления русско-китайской границы и для содействия развитию приграничной торговли. Игнатьев прибыл в Китай в разгар англо-франко-китайской войны, когда терпевшим поражение за поражением китайцам было не до переговоров с Россией. Да и западные державы отнюдь не собирались допустить усиления русского влияния в Китае. Поэтому ни одна из воюющих сторон не проявляла ни малейшего интереса к предложениям о начале миротворческих контактов с российским представителем. Тогда, воспользовавшись разногласиями в лагере англо-французских союзников, Николай Павлович сумел установить личные «деловые» контакты и с французами, и с англичанами. Он снабжал их данными о Китае, которые получал от русской духовной миссии в Пекине, и во многом искусно способствовал усилению англо-французского соперничества. В то же время Игнатьев помогал китайцам разобраться в истинных устремлениях западных держав и тем самым заслужил их полное доверие. Поэтому когда англо-французские войска приблизились к Пекину, китайские власти обратились именно к Игнатьеву с просьбой о посредничестве в переговорах с ними. Благодаря его усилиям Пекин был спасен от разрушения и разграбления, после чего китайская сторона подписала 14 ноября 1860 г, русско-китайский договор, согласно которому определялся совместный участок границы в Приморье, в общих чертах устанавливалась граница в Центральной Азии, предоставлялись существенные привилегии для российского купечества.
После подписания Пекинского договора около ста сибирских купцов направили Н.П. Игнатьеву торжественный адрес с благодарностью за содействие успешному развитию торговых отношений с Китаем.
В 28 лет Н.П. Игнатьев становится самым молодым в России генерал-адъютантом, а год спустя — директором Азиатского департамента МИД, отвечающего за внешнеполитические операции России в Азии и на Дальнем Востоке.
Но Игнатьеву с его клокочущим от избытка энергии темпераментом этот пост, хотя и весьма почетный, был не по душе. Он, по свидетельству современников, тяготился кабинетной работой, и, когда император поздравил Николая Павловича с новым назначением, учтиво, но твердо ответил, что не желал бы долго оставаться на этом посту[69]. Он искал активной, пусть полной опасностей, но увлекательной работы. И когда канцлер А.М. Горчаков предложил ему должность посланника в Константинополе, он, не раздумывая, согласился. У него в голове уже готов был план решения извечных российских проблем с проливами: либо непосредственный их захват силой, либо установление контроля над ними. Решение этих вопросов он видел в поддержке национально-освободительных движений славянских народов, которые расшатывали и ослабляли исторического противника России — Османскую империю. Н.П. Игнатьев был уверен, что единство православных стран поднимет международный престиж России и будет способствовать отмене тягостных ограничений, введенных англо-франко-турецкой коалицией после Крымской войны. Николай Павлович свято верил в то, что историческая миссия России состояла в собирании славянских земель и ограждении их от агрессии других государств. В своих служебных записках он отмечал: «В видах ограждения будущности России я считаю необходимым, чтобы славянское знамя было исключительно принадлежностью русского царя и чтобы отнюдь не допускать усиления влияния никакой другой державы…»[70].
Николай Павлович с редким упорством и энергией взялся за выполнение своего плана. Он был прекрасно информирован о положении дел в турецком правительстве и в стране в целом, получал из архива турецкого министерства почт и телеграфов копии важнейших секретных документов и, как утверждали сослуживцы, его трудно было удивить какой-либо секретной дипломатической новостью. С помощью константинопольских христиан, сербских и греческих дипломатов Игнатьев получал секретные сведения о положении Османской империи и ее внешнеполитической деятельности. В числе агентов были и турецкие чиновники, информировавшие Игнатьева о решениях правительства.
Проблема часто состояла не в том, чтобы получить «секретный» или «особо секретный» документ турецкого правительства, а в том, как переправить его в Россию, чтобы об этом не узнала турецкая контрразведка. Поскольку каждый раз посылать личного курьера на родину было делом весьма накладным, а направлять документ или его содержание в специальных пакетах с сургучной гербовой печатью — опасно, так как такие пакеты вскрывались турками в первую очередь и запечатывались по прочтении без малейших следов вскрытия, Игнатьев решил прибегнуть к следующей рискованной затее; он стал отправлять всю свою корреспонденцию в самых обычных письмах, запечатанных в грошовые конверты, которые пролежали некоторое время вместе с селедкой и мылом. Он заставлял своего лакея писать адрес не на имя российского министра иностранных дел, а его дворника или истопника по частному адресу. И это действительно спасало его корреспонденцию от перлюстрации[71].
По свидетельству современников, Николай Павлович стал прибегать к такой уловке после курьезного случая еще во время работы в Лондоне. Однажды Игнатьев получил письмо из Петербурга с явными следами вскрытия. Он немедленно попросил экстренную встречу с английским министром иностранных дел и упрекнул его в том, что британские спецслужбы используют «черный кабинет», где тайно читают личную и служебную корреспонденцию членов русской миссии в Лондоне. Министр дал «честное слово», что в Англии нет такого учреждения, которое называлось бы «черным кабинетом». Но, будучи уличенным во лжи и припертым к стене в деле со злополучным конвертом, не нашел ничего лучшего, как заявить настырному российскому дипломату: «А что же я, по-вашему, должен был вам сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр и что вы ему доносите про нас?..»
Кстати, в России того времени существовал собственный «черный кабинет», из которого поступало много ценных сведений о переписке иностранных послов со своими правительствами. Как утверждал автор книги «Черный кабинет», бывший царский цензор С. Майский, иностранная дипломатическая корреспонденция попадала в руки российских «специалистов» практически полностью. Попадала она в «черный кабинет» и тогда, когда сдавалась на почту всего за несколько минут до отправления ее на вокзал. В коллекции российской секретной экспедиции имелся полный набор безукоризненно скопированных печатей для зарубежной переписки всех находившихся в Петербурге посольств и консульств, а также их соответствующих министерств иностранных дел. У российского «черного кабинета» имелись копии многих шифров, с помощью которых эта корреспонденция быстро прочитывалась и переводилась, но уже не в «черном кабинете», а в однотипном с ним учреждении при российском Министерстве иностранных дел, куда попадали тексты всех получаемых зарубежными посольствами шифрованных телеграмм. В некоторых случаях там оказывались и весьма секретные документы, которые отправлялись со специальными курьерами в кожаных портфелях с «хитрыми» замками. Для получения такого рода корреспонденции, утверждал бывший царский цензор, пускался в ход «презренный металл», и не было случая, чтобы золото не открывало любого замка и не давало возможности всего за несколько минут взглянуть глазом фотообъектива на содержание тщательно запечатанных вложений секретного портфеля. В этих делах все сводилось только к тому, замечал С. Майский, во сколько червонцев обойдутся российской казне все эти манипуляции.
Но вернемся к Н.П. Игнатьеву — большому энтузиасту тайных операций. Тринадцать лет проработал он в Константинополе и очень много сделал для успешного проведения в жизнь российской внешнеполитической линии. Его неисчерпаемая энергия и пытливый ум во многом способствовали тому, что вскоре после приезда в Турцию он занял видное место в дипломатическом корпусе, стал со временем его дуайеном. Игнатьев завоевал личные симпатии многих турецких министров и самого султана. Заглазно Николая Павловича называли «всесильным московским пашой» — первым после султана лицом по влиянию в турецкой столице. Очевидцы вспоминали, что когда Игнатьев выезжал на белом коне в расшитом золотом генеральском мундире на богослужение или на прием во дворец к султану, то это производило большое впечатление на местную публику. Н.П. Игнатьев считал, что представитель великой державы должен выглядеть внушительно.
69
См. ЦГАОР СССР, ф.730, оп.1, д.507, л.14.
70
Игнатьев Н.П. Записки//Исторический вестник. — 1914. — № 1. — С. 55.
71
Майский С. «Черный кабинет». — М.: изд. «Былое», 1922.