Женщины могут все

Она хотела иметь семью. Мужа и детей. И не мечтала о карьере.

— Тони, мы пришли сюда, чтобы поговорить обо мне или о тебе?

— Одно другого не исключает. Вернее, не совсем. Пилар, я думаю, что предложение Терезы может стать для нас шансом начать новую жизнь.

Он взял ее за руку небрежным жестом ловеласа, интимно и в то же время покровительственно.

— Наверно, нам был нужен этот толчок. Я думаю, тебе было трудно смириться с мыслью о разводе.

— Серьезно?

— Конечно. — «Кажется, она собирается упираться. Господи, как надоело…» — Пилар, мы уже несколько лет живем врозь. Это факт.

Она медленно и неохотно высвободила руку.

— Ты говоришь о жизни, которую мы вели после твоего переезда в Сан-Франциско, или о времени, когда мы продолжали сохранять видимость брака?

«О господи, начинается…» Тони тяжело вздохнул:

— Пилар, наш брак оказался неудачным. Прошло столько времени. Какой смысл вновь спрашивать, почему, зачем, и обвинять друг друга?

— Вновь? А разве мы когда-нибудь спрашивали об этом? Впрочем, возможно, ты прав. Время, когда разговоры могли что-то изменить, прошло.

— Честно говоря, я был несправедлив к тебе, когда не пожелал расторгнуть наш брак официально. Но мне казалось, что ты не сможешь начать новую жизнь.

— На самом деле это тебя нисколько не интересовало, правда? — Пилар встала, подошла к камину и уставилась на пламя. О чем они говорят? Какой в этом смысл? — Давай не будем кривить душой. Ты приехал сюда, чтобы попросить у меня развода, и это не имеет никакого отношения к решениям моей матери. Решениям, о которых ты ничего не знал, когда надевал кольцо на палец Рене.

— Даже если и так, все давно кончено. Притворяться было бы глупо. Пилар, я гнал от себя мысль о разводе, потому что думал о твоем благе. — Самое забавное, что он верил собственным словам. Верил до такой степени, что они звучали совершенно искренне. — И теперь прошу развода тоже ради твоего блага. Тебе пора начать новую жизнь.

— Нет, не так, — по-прежнему глядя в камин, пробормотала Пилар. У нее не было сил обернуться и посмотреть в эти спокойные ясные глаза, лгущие с такой искренностью… — Мы продолжаем притворяться. Даже теперь. Если ты хочешь развода, я не стану возражать. Впрочем, мои возражения все равно ничего не изменили бы. Ладить с Рене труднее, чем со мной. — Наконец она обернулась. — Наверное, это и к лучшему. Наверное, она подходит тебе. Во всяком случае, больше, чем я.

Вот и все. Он добился желаемого без всякого труда.

— Я сам займусь этим делом. Постараюсь, чтобы все прошло спокойно. Едва ли после стольких лет поднимется шумиха. Об этом упомянут лишь несколько газет. Думаю, все, кроме ближайших друзей, считают, что мы давно в разводе.

Не услышав ответа, он поднялся на ноги.

— Теперь, когда эта история осталась позади, нам всем станет легче. Вот увидишь. И все же я думаю, что тебе следует поговорить с Софией. Как женщина с женщиной. Наверно, так будет лучше. Если она узнает, что ты согласна, то перестанет так неприязненно относиться к Рене.

— Напрасно надеешься. Он развел руками:

. — Просто мне кажется, что сохранять дружеские отношения куда выгоднее. Рене будет моей женой и станет сопровождать меня повсюду. Нам придется часто встречаться. Я надеюсь на благоразумие Софии.

— А я надеялась на твою верность. Но жизнь полна разочарований. Тони, ты получил то, ради чего прибыл. А теперь забирай Рене и уезжай, пока мама не допила свой портвейн. Я думаю, для одного дня неприятностей больше чем достаточно.

— Согласен. — Он шагнул к двери, но остановился: — Пилар, я от души желаю тебе всего самого лучшего.

— Верю. И по ряду причин желаю тебе того же. До свидания, Тони.

Когда Авано закрыл за собой дверь, Пилар осторожно подошла к креслу и села в него так, словно от резкого движения могла разлететься на куски.

Она вспоминала себя восемнадцатилетней, смертельно влюбленной, мечтающей о будущем, сияющей и полной планов.

Вспоминала себя в двадцать три года, когда известие о предательстве уязвило ее в самое сердце и заставило снять розовые очки. Вспоминала себя в тридцать, когда цеплялась за свой распавшийся брак, воспитывала дочь и старалась удержать мужа, который даже не пытался притворяться, что любит ее.

Вспоминала, что значит быть сорокалетней, брошенной, забывшей о мечтах и радужных планах на будущее.

Но теперь ей сорок восемь. Она осталась одна и полностью лишилась иллюзий. Ее официально заменили другой, более совершенной моделью. Впрочем, фактически это произошло давным-давно.

Пилар подняла руку и начала снимать кольцо, но на мгновение замешкалась. Она носила это простое колечко тридцать лет. Теперь ей велели снять его и отказаться от своего обета перед богом, родными и друзьями.

Все же она сняла его, правда, со слезами на глазах. В конце концов, это всего лишь кусок металла, внутри которого пустота. Идеальный символ ее брака.

Ее никогда не любили. Пилар откинула голову на спинку кресла. Как унизительно, как грустно признавать то, что она отказывалась признавать много лет. Ее никогда не любил ни один мужчина. Даже собственный муж.

Когда дверь открылась, она зажала кольцо в кулаке и с трудом сдержала слезы.

— Пилар… — Элен хватило одного взгляда. У нее сжались губы. — Ладно, на сегодня о кофе можешь забыть.

Ориентируясь, как у себя дома, она подошла к бару, достала графин с бренди, наполнила два бокала, подошла и села перед Пилар на скамеечку.

— Выпей, милая. Ты побледнела.

Пилар молча раскрыла ладонь. В пламени камина тускло блеснул золотой ободок.

— Ага. Я так и подумала, когда эта шлюха сверкала своим напяленным на палец булыжником. Они заслуживают друг друга. Тони не стоит твоего мизинца, и никогда не стоил.

— Глупо. Ужасно глупо так расстраиваться. Мы уже много лет не живем вместе. Но тридцать лет, Элен! — Пилар подняла кольцо, посмотрела в пустой кружок и увидела всю свою жизнь. Никому не нужную, бессмысленную… — Тридцать проклятых лет. Когда я встретила Тони, она была еще в пеленках.

— Ну да, она моложе, и грудь у нее больше. Ну и что? — Элен пожала плечами. — Бог свидетель, этого достаточно, чтобы возненавидеть ее до печенок. Но я на твоей стороне, и публика тоже. Подумай вот о чем: если она будет продолжать цепляться за Тони, то в нашем возрасте будет кормить его детским питанием и менять ему пеленки.

Пилар не то засмеялась, не то застонала.

— Ох, Элен, мне здесь так плохо, но я не знаю, куда мне деваться. Знаешь, я даже не боролась.

— Потому что ты не воин. — Элен встала со скамеечки, пересела на ручку кресла и обняла Пилар. — Ты красивая, умная и добрая женщина, у которой не сложилась судьба. Но черт побери, моя дорогая, если эта дверь закрылась, то оно и к лучшему.

— Ты говоришь в точности как Тони.

— Без оскорблений, пожалуйста. Он врал, а я говорю правду.

— Может быть, ты и права. Я плохо соображаю. Не представляю себе, что будет. Ни через час, ни через год. О господи, я даже не заставила его расплатиться! У меня не хватило на это духу.

— Не беспокойся. Он с лихвой заплатит Рене. — Элен наклонилась и поцеловала ее в макушку. «Такие мужчины, как Тони, рано или поздно расплачиваются за все», — подумала она. — А если ты действительно хочешь отомстить, я помогу тебе откладывать слушание дела в суде до тех пор, пока от Тони не останется одно сморщенное яичко.

Пилар чуть улыбнулась. На Элен всегда можно было положиться.

— Долгий процесс? Это было бы забавно, но сильно осложнило бы жизнь Софи. Элен, новая жизнь свалилась на меня как снег на голову. Что мне с ней делать?

— Что-нибудь придумаем.

Софии тоже было о чем подумать. От чтения договора у нее разболелась голова. Она поняла суть, хотя та была скрыта вуалью юридической терминологии. Суть заключалась в том, что La Signora, как обычно, проявляла свою волю. Ожидалось, что через год София докажет, чего она стоит. Если ей это удастся, то довольная бабушка передаст внучке часть своей столь желанной и заманчивой власти.