Страница 23 из 40
Далекий от точных наук вообще и от физики в частности, Рузвельт весело спросил Сакса:
— Что ты там затеваешь с этой бомбой?
Но чем подробнее Сакс разъяснял президенту смысл расщеплении атомного ядра, тем рассеяннее слушал его Рузвельт.
— Алекс, — сказал он, прервав Сакса, — тебе известно, что мои школьные и университетские отметки редко поднимались выше буквы «С»? Неужели ты думаешь, что я теперь в состоянии разобраться в этой абракадабре?
Но Сакс заявил президенту, что ученые фашистской Германии Отто Ган и Фриц Штрассман уже раскрыли секрет атомной бомбы и заняты сейчас ее созданием. Рузвельт задумался... Нет, он не жаждал обладать такой бомбой, но то, что ею может обладать Гитлер, встревожило его.
И хотя идея создать оружие, способное в течение нескольких секунд уничтожить сотни тысяч людей, казалась Рузвельту отвратительной, он дал указание вести работу в этом направлении.
Как бы то не было, от врага надо защищаться. Чувствовал ли он, что его жизни суждено оборваться не через годы и даже не через месяцы, а спустя считанные дни?
Он привык бороться со своей физической немощью и продолжал эту борьбу. По настоянию Макинтайра и Брюнна несколько сократил курение — раньше он выкуривал по две пачки сигарет «Кэмел» в день.
Все внимание Рузвельта было поглощено теперь грядущим послевоенным миром. Отказаться от мыслей о нем он не мог бы, даже если бы знал, что ему не суждено этот мир увидеть.
Покончив с почтой из Вашингтона, а иногда и не дочитав ее, он добирался в своей коляске до другого стола... Здесь были разложены материалы, связанные с предстоящей Конференцией в Сан-Франциско.
Рузвельт любил своих детей, но с того времени, когда он понял, что Гитлер проиграл войну окончательно и бесповоротно, любимым детищем его стала идея «Дома добрых соседей». Воплотить в жизнь эту идею значило для президента — создать Организацию Объединенных Наций.
Думая о предстоящей Конференции в Сан-Франциско, Рузвельт хотел сам предусмотреть все, начиная от обеспечения безопасности делегатов вплоть до размещения их в зале заседаний. Он отмахнулся от Хассетта, напомнившего ему о том, что президенту предстоит выступить с традиционной речью в День Джефферсона и что до этого дня осталось меньше недели.
Рузвельт самым тщательным образом готовился к любому из своих публичных выступлений. Но теперь, ожидая приезда Шуматовой и Люси, он поручил подготовить проект своей речи ко Дню Джефферсона национальному комитету демократической партии. Проект ему прислали, но он его отверг и распорядился привлечь к работе над ним Сэма Розенмана. Однако того не было в Вашингтоне. Он вел в Лондоне переговоры о переброске части американского продовольствия из Англии на европейский континент.
— Тогда пусть речью займется Боб, — сказал он Хассетту. Он имел в виду Роберта Шервуда, писателя, который также входил в узкую группу доверенных лиц президента, работавших над проектами его речей.
Отредактированный Шервудом проект вновь не удовлетворил его. Президент подумал, что хорошо было бы послать документ Гопкинсу. Но верный помощник Рузвельта по-прежнему был тяжело болен. Раздраженный тем, что его отрывают от любимого занятия, президент приказал убрать со стола бумаги, связанные с Сан-Франциско, и сам взялся за подготовку речи. Дрожащей рукой он правил многие абзацы, многое вычеркивал, многое вписывал вновь. Перечитывая речь, убеждался, что она ему по-прежнему не нравится.
Наконец он резким движением отодвинул от себя рукопись и, вызвав Хассетта, сказал:
— У меня ничего не выходит. Я устал. Поработай над речью еще и ты. И скажи, чтобы вывели машину. Проветрюсь, подышу немного воздухом.
Прогулка, предпринимаемая в неурочный час, немного удивила Хассетта. Однако он предупредил Майка Рилли и позвонил в гараж, чтобы президенту подали его «форд».
Рилли заметил, что если раньше президент выбирал для своих автомобильных прогулок самые разнообразные маршруты, то теперь предпочитал лишь один: к горе Пайн Маунтин, возвышавшейся над Уорм-Спрингз, над его коттеджами, сельскими домиками, над лесами и озерами. Поднявшись на гору, президент выключал двигатель, ставил машину на тормоз и долго сидел молча, вглядываясь в даль.
Что виделось ему в пустынной и безмолвной дали? Родной Хайд-Парк? Разоренная Европа? Кровоточащая, но не потерявшая, а удвоившая свою богатырскую силу Россия? Или здание его воплощенной мечты — «Дом добрых соседей»?
А может быть, даже его, не склонного к рефлексии, волевого, жизнерадостного человека, уверенного в своих силах прагматика, посещала в эти минуты роковая мысль о том, что вряд ли ему суждено достроить этот «Дом»?..
Согласно Конституции США, в случае смерти президента или неспособности управлять страной, место его автоматически занимает вице-президент...
Значит, Трумэн? Странно, но Рузвельт толком даже не знал этого человека, хотя, учитывая сложную ситуацию в демократической партии, был вынужден предложить на последних выборах его кандидатуру на пост вице-президента. Особого доверия к нему Рузвельт не испытывал. Он знал, что Трумэн энергичен, связан со многими промышленными магнатами, что его кандидатуру решительно поддерживает национальный комитет демократической партии.
Но каковы взгляды Трумэна на будущее мира? Ведь это он заявил, что было бы отлично, если бы Россия и Германия взаимно обескровили друг друга! Признал ли бы он в 1933 году Россию? Вступил ли бы с ней в военный союз? Как повел бы себя на месте президента США в Тегеране и Ялте?..
До сих пор Рузвельта все это просто не интересовало. Трумэн никогда не входил в круг его доверенных лиц, да и к должности вице-президента Рузвельт относился как к чисто представительской. Пусть председательствует в сенате — это вице-президенту полагается, пусть иногда присутствует на заседаниях кабинета министров...
Нет, вряд ли, сидя в своем «форде», Рузвельт размышлял о Трумэне. Несмотря на болезнь, на чудовищное переутомление, Рузвельт не мог себе представить, что настанет время, когда его, Рузвельта, не будет на земле.
Более того, он всегда верил, что завтрашний день будет для него гораздо лучше вчерашнего. Верил в это вопреки мнению врачей. Теперь и он сам и те, кто его окружал, верили в это особенно горячо. Все были убеждены, что Люси Разерферд, до приезда которой оставались считанные дни, сотворит чудо.
Не образ ли этой женщины возникал перед глазами президента, когда он сидел в своей машине, на вершине горы, вглядываясь в пустынную даль?..
Глава шестая
ПУТЕШЕСТВИЕ МЫСЛИ
С утра президент был в каком-то трансе. Он не стал читать очередную почту, не перебрался к столу, где лежали бумаги, связанные с Сан-Франциско. Все свое внимание он сосредоточил на каминных часах, глядя на них почти безотрывно. Иногда спрашивал Хассетта или Талли, который час, — ему казалось, что те, каминные, часы отстают.
Никогда еще время не тянулось для Рузвельта так медленно, даже в те дни, когда он ожидал результатов голосования на очередных президентских выборах...
Какой-то невидимый враг незаметно придерживал стрелки часов, и они едва-едва двигались по фарфоровому циферблату.
В три часа пополудни Майк Рилли вошел в кабинет президента и доложил, что машина подана.
Президент рванулся вперед, больно ударился грудью о край стола и раздраженно воскликнул:
— Так поедем же! Почему мы не едем?!
Рилли позвал Приттимана. Вдвоем они усадили Рузвельта в коляску и покатили ее к выходу.
Президентский «форд» стоял между двумя машинами с охранниками. Как только появилась коляска с президентом, первая машина двинулась вперед и остановилась метрах в ста поодаль. Вторая на несколько десятков метров отъехала назад — президент не любил, когда охрана его «зажимала».
Рузвельта перенесли на шоферское сиденье «форда». Рилли уселся рядом. Президент повернул ключ зажигания, включая мотор. Вскоре все три машины выехали на шоссейную дорогу. Они миновали маленькие городки — Манчестер и Вудлэнд и направились к Тэлботтону, близ которого шоссе номер «44» пересекалось с шоссе номер «208».