Блудная дочь

Этот великий университет заканчивал Джон Кеннеди, который однажды удостоился почётного диплома Йельского университета. Он сказал тогда: «У меня теперь есть два предмета для гордости: я получил образование в Гарварде, а диплом — в Йельском университете». А у меня один предмет для гордости — диплом об окончании Редклифа!

Гордитесь прошлыми успехами страны, молодые американцы, но старайтесь, чтобы они стали не более чем частью истории. Опровергайте старые мифы, сметайте новые барьеры, бросайте вызов будущему, с тем чтобы обеспечить свободное и справедливое общество для всех людей на этой планете! Пусть вас не испугает никакой барьер, никакая цель не покажется недостижимой, а когда вас подхватит сумасшедший водоворот событий, вспомните слова Франклина Рузвельта: «Существует загадочная цикличность в жизни людей. Каким-то поколениям многое даётся, от каких-то поколений многого ждут, но теперешнее поколение Америки встретилось с Судьбой».

Мои дорогие коллеги-выпускники, могу сказать вам, что я устала от циников, ненавижу малодушных, презираю тех, кто считает разрушение нации достойным занятием. Я убеждена, что нынешнее поколение нашей молодёжи поведёт Соединённые Штаты в двадцать первый век на очередную встречу с Судьбой. Верю в то, что в его рядах пойдут многие из тех, кто сидит сейчас передо мной!

Флорентина села на своё место под оглушительные аплодисменты собравшихся, но её глаза искали только Ричарда.

Флорентина беседовала со студентом, который собирался поехать в Зимбабве преподавать английский язык, как вдруг услышала слова: «Кто скажет ей об этом?» Обернувшись, она увидела озабоченное лицо президента Редклифа.

— Что-то с Ричардом? — догадалась она.

— Да, боюсь, что так. Он попал в автомобильную аварию.

— Где он?

— В госпитале Ньютона-Уэллесли, в полутора десятках километров отсюда. Вам нужно немедленно ехать.

— Он сильно пострадал?

— Боюсь, что да.

Полицейский эскорт промчал Флорентину по Массачусетскому шоссе, а она молилась: «Только бы он выжил, только бы выжил».

В холле госпиталя её ждал врач.

— Сенатор Каин, я Николас Эйр, главный врач хирургического отделения. Нам нужно ваше разрешение на операцию.

— Почему? Почему нужна операция?

— У вашего мужа тяжёлые ранения головы. И это наш единственный шанс спасти его.

— Могу я видеть его?

— Конечно.

Главврач быстро провёл её в реанимационную палату, где без сознания лежал Ричард.

— Что случилось?

— Полиция ещё не закончила расследование, но свидетель говорит, что ваш муж без видимых причин врезался в дорожное ограждение на шоссе, и его отбросило под тяжёлый трейлер. В машине, которую он вёл, никаких дефектов не обнаружено, поэтому полицейские склоняются к заключению, что мистер Каин заснул за рулём.

Флорентина посмотрела на любимого человека.

— Мы можем начинать операцию, миссис Каин?

— Да, — произнесла она упавшим голосом.

Её вывели в коридор и оставили одну. Подошла медсестра, и Флорентина расписалась под согласием на операцию.

Она сидела в одиночестве и вспоминала всю их совместную жизнь с Ричардом, а потом опустилась на колени и начала молиться.

Спустя несколько часов вернулся доктор Эйр. Флорентина с надеждой подняла на него глаза.

— Ваш муж скончался несколько минут назад, миссис Каин…

— Он сказал что-нибудь перед смертью? — спросила Флорентина.

— Он сказал только: «Передайте Флорентине, что я её люблю».

Флорентина склонила голову и вновь начала молиться.

После похорон отца Уильям три дня провёл с матерью в «Бароне», пока она не отправила его назад к семье. Флорентина часами сидела в комнате, полной воспоминаний о Ричарде. Его виолончель, его фотографии и даже неоконченная партия в трик-трак…

Флорентиной овладело полнейшее безразличие ко всему: она перестала ходить на слушания в Сенат, не могла заставить себя ответить на поступившие письма и телеграммы — кроме тех, что выражали соболезнования по поводу гибели Ричарда, не показывалась на заседаниях комитета и уходила от встреч с людьми, которые проделывали долгий путь, чтобы попасть на приём к сенатору Каин. Даже самые горячие её сторонники начинали сомневаться, сможет ли она вернуть былую энергию.

Шло время, и Флорентина начала терять своих лучших работников, которые решили, что она утратила все свои амбиции. Жалобы избирателей, поначалу мелкие, превратились в громкий ропот недовольства, но Флорентина по-прежнему ничего не делала. Сенатор Брукс предложил рассмотреть вопрос об её отставке, дабы поведение сенатора Каин не подрывало позиции партии, и не раз высказывал это мнение в политических салонах Иллинойса. Вскоре имя Флорентины исчезло из списка приглашаемых в Белый дом и на приёмы к видным представителям Демократической партии.

Уильям и Эдвард регулярно ездили в Вашингтон, пытаясь как-то развеять тоску Флорентины о Ричарде и вновь вернуть её к жизни и к работе, но ни один не добился успеха.

Рождество Флорентина провела в Красном доме в Бостоне. Уильям и Джоанна так и не смогли привыкнуть к столь резкой перемене за такой короткий срок. Когда-то элегантная и остроумная дама стала безучастной и скучной. Рождество было грустным для всех, кроме десятимесячного Ричарда, который учился ходить. В новом году Флорентина вернулась в Вашингтон, но положение не улучшилось. Даже Эдвард начинал отчаиваться.

Джанет Браун выждала почти год, перед тем как сообщить Флорентине, что ей предлагают работу в офисе сенатора Харта.

— Тебе следует принять это предложение, дорогая. Здесь для тебя ничего не осталось. Я досижу до конца своего срока и уйду, — сказала Флорентина.

Джанет попыталась отговорить её, но безрезультатно.

Как-то вечером, просмотрев почту, включая письмо от Беллы, в котором подруга ругала её за то, что она пропустила свадьбу их дочери, и подписав ещё несколько писем, которые даже не стала читать, Флорентина решила пойти домой пешком.

Она вышла из здания, перешла Делавэр-авеню и направилась в сторону Юнион-стейшн, и уже хотела было спуститься по ступенькам к Нью-Джерси-авеню, но решила посидеть на скамейке в парке. Торопиться домой было незачем.

Она сидела и вспоминала Ричарда, как вдруг чей-то голос прервал её невесёлые мысли:

— Это моя скамейка!

Флорентина вздрогнула и посмотрела на говорившего. На другом конце скамейки сидел небритый человек неопределённого возраста в грязных джинсах и рубашке с порванными рукавами.

— Извините, я не знала, что это ваша скамейка.

— Моя! «Скамейка Дэнни», вот уже тринадцать лет. Я оставлю её в наследство Мэтту.

— Мэтту? — повторила Флорентина, ничего не понимая.

— Да, Водочному Мэтту. Он спит на автостоянке номер шестнадцать и ждёт, когда я помру. Вы ведь ненадолго здесь, мадам?

— Ненадолго, — успокоила его Флорентина. — А что вы делаете днём?

— А-а, когда как… Мы всегда знаем, в какой церкви можно получить тарелку супа, а где можно разжиться объедками из шикарного ресторана. Вчера мне достался в «Монокле» прекрасный стейк из говяжьей вырезки, а сегодня вечером я попытаю счастья в «Бароне».

— Вы не работаете?

— Кто возьмёт Дэнни на работу? У меня нет работы уже пятнадцать лет — с тех пор, как меня демобилизовали в семидесятые. Никто не хочет брать старого ветерана. Нужно было умереть за мою страну во Вьетнаме — так было бы проще для всех.

— А сколько вас таких?

— В Вашингтоне?

— Да, в Вашингтоне.

— Сотни.

— Сотни? — недоверчиво переспросила Флорентина.

— Здесь лучше, чем в других городах. В Нью-Йорке тебя бросают в тюрьму, как только увидят. Вы когда уйдёте, мадам? — спросил Дэнни, подозрительно глядя на неё.

— Скоро.

Флорентина встала, улыбнулась Дэнни и только тут заметила, что у него нет ноги.

— Не дадите двадцать пять центов бедному солдату?

Она порылась в кошельке, нашла десятидолларовую банкноту и тридцать семь центов мелочью, и отдала деньги Дэнни.