Золотое весло

Очевидно, это и есть любовь.

Какие-то отдельные прорывы в беспредельность могут быть и в общении с другими людьми, — ведь все люди — люди, то есть в чем-то не лишены подлинно человеческого, — но человек, дающий тебе это ощущение в объеме, которого ты просто не можешь вместить, — это именно твой человек. Так вот для меня такой человек именно Вы. Почему?!

Постараюсь собрать все доступные мне трезвость, логичность, спокойный расчет. Почему?..

Ну, буду говорить очень и очень объективно. Есть ли красивее Вас? Сколько угодно. Умнее? Сколько угодно. Добрее, порядочнее, трудолюбивее, аккуратнее, тактичнее, вежливее и т. д. и т. п.? Сколько угодно. Правильно? Правильно.

И тут же вся эта правильность идет к черту. Для меня Вы умнее, красивее, добрее, правдивее, лучше всех! Во всех других эти качества для меня, по сути, мертвы; в Вас они живы, они живут и во мне, заставляют и меня стремиться быть таким.

Я встречал много женщин и талантливых, и умных, и красивых, и человечных. Знакомство со многими из них очень много дало мне. Один раз, в пятьдесят третьем году, я Вам говорил, было у меня такое духовное совпадение, которое я могу назвать любовью. Очевидно, оно было рождено моей огромной потребностью любить. Эта потребность вызывала и ряд других более или менее сильных увлечений, но все они кончались довольно быстро… Они кончались быстро, потому что, испытав когда-то то, что можно назвать настоящей любовью, я быстро почувствовал, как это несовместимо с малейшей ложью, фальшью, неискренностью, расчетом.

Но если мне хочется в жизни чего-то истинно настоящего, то почему бы не быть и еще людям с такими же стремлениями? Разве я лучше всех?

Но я отвлекся. Надо объяснить логично, почему все эти умные, добрые и т. д. — ничто для меня по сравнению с Вами.

Вы ничего не боитесь. Вы, такая «слабенькая трусиха», ничего не боитесь. Вы видите все ясно, все плохое и кругом и в себе. И эта ясность зрения — огромное бремя. Но Вы не пытаетесь его себе облегчить какими-то шорами, каким-то самообманом. Вы — маленькая, слабая, беззащитная, грешная (употребляю Ваше слово), но и бесстрашная. И сильная.

Да, Вы и капризная, и слабая, и резкая, и эгоистичная, и все, что угодно. Но Вы честная, предельно честная и не можете быть иной.

Вы делаете, может быть, не все, что можете, но Вы делаете бесконечно много. Да, при всей Вашей «бездеятельности», тоске, срывах Вы именно делаете очень много, и за это я люблю Вас. Вы заставляете меня верить, что в жизни, в человеке есть подлинно прекрасное и великое. И за это я люблю Вас. Правда, это прекрасное в Вас слабо, хрупко, часто срывается, плачет над своей слабостью, но не сдается, не гибнет в своей одинокой борьбе, и это добавляет к моей любви бесконечную нежность.

И это прекрасное в Вас — такое человечное в своей беззащитности! — заставляет меня стремиться быть подобным ему.

Вы заставляете все время быть беспощадным к себе. Никто другой не может дать мне этого. И за это я люблю Вас.

Неужели Вам кажется, что я сегодня такой же, каким был при знакомстве с Вами? (Господи, мне кажется, что я был совсем мальчишкой!) Может быть, я тогда внешне выглядел сильнее. Но Вы помогли мне по-настоящему пренебречь всеми внешними ценностями. Когда я ощутил в Вас то бесконечно прекрасное, великое в своей слабости, что таится в душе каждого человека, составляет его подлинно человеческую сущность и так невыносимо томится в Вас, то чем стало для меня все остальное?.. Правда, без внешних жизненных форм тоже нельзя обойтись, они нужны, а я, к сожалению, могу предложить Вам лишь «внутренние ценности», но все равно все, что у меня есть, — Ваше, для Вас, во имя Вас. Потому что Вы жизнь, любовь, вселенная.

Вот. Логично это, понятно, доходчиво?

На сегодня я не могу выразиться понятнее: люблю…

(Вобрать в душу все богатство мира, все новое и старое в жизни, все надежды, потери, завоевания и победы человечества, всю его мудрость и всю его боль, — разве это не счастье, разве это не огромное счастье! При мысли об этом счастье думаешь: вечернее солнце удаляется на время из своего необъятного царства и погружается в море. Это солнце чувствует все богатство свое при виде бедного рыбака, подгоняющего свою лодку золотым веслом!..)

23. I.66

Я хочу сказать всего несколько слов. Казалось бы, о чем говорить, когда сказано было вроде все, да еще в какие-то мгновения наивысшего самопознавания, а несмотря на это, загадка остается прежней… Наверное, надо подвергнуть себя каким-то новым, неизведанным испытаниям, трудностям, опасностям, чтобы жизнь либо подсказала еще что-то, либо уж замолкла совсем, раз не может сказать больше ничего путного, не может подсказать поступка, который мог бы помочь мне стать Вам ближе и нужнее.

Нет, не должны люди жить среди снегов и льдов арктических пустынь (это в ответ на одно из Ваших писем). Может быть, их задача в том и состоит, чтобы делать друг другу жизнь теплее.

Помните, у Вас замерзли ноги 8 ноября? Вы несколько дней не могли согреться. Вот мне чудится, зашли Вы с мороза, озябшая, сели на стул напротив, подули на пальцы, засунули руки в рукава. И ноги у Вас в открытых негреющих туфлях и тонких чулках. Вы вынули их из туфель, потерли друг о друга, ну и положили бы на подушку: можно было бы взять их крепко и осторожно, приложиться к ним щекой и чувствовать, как тихо пошевеливаются, медленно согреваясь, озябшие пальчики…

Если есть в Вас хоть капля доброты, Вы не рассердитесь на то, что я написал это. Наверное, именно в такие минуты человек чувствует, что только для них, для минут этих, и существовала вся предыстория Вселенной…

Не сердитесь, я только и хочу, чтобы Вам было по-настоящему тепло и хорошо на земле. Чтобы Вы были веселая и добрая.

Но хватит… Не сердитесь… Подумайте обо мне, если можете, тихо и добро.

9. II.66

Вечером принесли второе Ваше письмо. «Недоконченное»? Почему? «Слезное»? Почему?! Самое нормальное и человечное из всех Ваших писем, самое правдивое… Но мне трудно отвечать на него. Я вдруг так ясно увидел, насколько умнее и тактичнее нужно быть в обращении с Вами, насколько глупо и неуместно могут выглядеть разные мои «умные» мысли и шутки. Одна надежда на то, что Ваша интуиция поможет Вам видеть за ними мое подлинное отношение к Вам, которое, право же, лучше моих слов и поступков. Наверное, надо любить Вас больше, самому быть больше, чтобы понять, что именно Вам нужно в жизни, и дать это Вам.

10. II.66

Увы, я сегодня, кажется, еще меньше, чем вчера, способен написать что-нибудь толковое. Снова вечер, снова я один.

Вы пишете, что «умные мысли» (Стендаля, Толстого, Ромена Роллана) не могут Вам помочь. Но ведь это люди куда как не глупее нас, и часто им бывало не лучше, чем нам, и ведь мысли эти не только о них, а и о нас. Они — наши друзья. Они — мы.

Поищите же каких-то последних шагов к истине. Мне очень хотелось бы и самому помочь Вам хоть чем-то. Я рад, что помог Вам поближе познакомиться, например, с Шекспиром. А может быть, и тем, что я на деле пытаюсь доказать Вам, что должны быть и могут существовать по-настоящему человечные отношения между людьми.

Но за это я сам должен быть благодарен Вам. Без Вас я не знал бы этого. Все-все, что Вы даете, заставляет меня любить Вас еще больше.

(«Не ценят люди никогда того, что им легко досталось?..» О, как мало в словах подобных сердца твоего! Не ведала сама ты, что сказала. Легко?.. Чтоб стать таким, каков я есть, твоей любви достойным с первой встречи, я должен был, не сдавшись, перенесть гнет всех разящих жизнь противоречий. Все скорби мира я до дна познал. Ложь, гордость, черной зависти заразу — все видел я… Но я не изменял себе — а значит, и тебе! — ни разу. Никто — мерь хоть на злато, хоть на кровь — такой ценой не покупал любовь.)